Значительное место занимал текст для клапанов:
«Лила, Лила» – история первой любви. Происходит она в пятидесятые годы, когда семья, государство и общество еще имели власть над любовью молодой пары и пользовались этой властью. Двадцатилетний Петер влюбляется в шестнадцатилетнюю Лилу. Ее родители против их встреч и потому отсылают Лилу в пансион для девочек. С потрясающей непосредственностью Давид Керн изображает боль разлуки, глазами отчаявшегося Петера. Она сквозит в щемящих зарисовках диктаторских пятидесятых и в трогательных любовных письмах. Когда Лила наконец возвращается из пансиона, она совсем не такая, как раньше. История Петера и Лилы принимает новый оборот. «Господи, сделай так, чтобы она не кончилась печально» – такими словами автор начинает свое первое произведение».
– «Чуть ли не самый многообещающий молодой писатель в стране» – неловко как-то, – сказал он, когда они разомкнули объятия.
– Реклама есть реклама, на клапанах всегда так пишут, никто не воспринимает этого всерьез, – успокоила она.
По правде говоря, ей нравилось, что Давид, вопреки всему, твердо стоял на земле. У других, в том числе, пожалуй, и у нее самой, закружилась бы головка и прибавилось апломба. Но иногда – к примеру, вот сейчас – его безразличие действовало на нервы. Он словно участвовал во всем этом лишь в угоду ей. Роли переменились. С приближением срока выхода книги она все больше нервничала, а он ее успокаивал.
Но в тот день она неважно себя почувствовала и поехала домой. Мари как раз запирала дверь, когда мать вышла из лифта. Ничего не поделаешь, пришлось познакомить ее с Давидом.
– Ага, писатель, – сказала Мирта. – Наконец-то довелось с вами встретиться. Мари прячет вас от меня.
На пляже Давид заметил:
– А мама твоя здорово выглядит, хоть ей и за сорок.
– Видел бы ты ее без гриппа.
На пляже было совсем как в Мариином детстве. Они лежали на пестрых махровых полотенцах то под ярким солнцем, то в тени совсем еще нежно-зеленой ивы, чересчур долго и старательно натирали друг другу белые спины кремом для загара, ели купленные в киоске ореховые пирожные, пили теплый лимонад и с полузакрытыми глазами слушали гул голосов и транзисторов. По озеру тянулись кильватерные струи от лодок, а по небу – инверсионные следы самолетов.
– О чем ты думаешь? – спросила Мари.
– А как ты думаешь, о чем я думаю?
– О том, о чем думают все писатели.
– А именно?
– О следующей книге.
Давид молчал.
– Я угадала?
– Почти.
– Так о чем ты думаешь?
– О том, о чем всегда.
– А точнее?
– О тебе.
– Я же здесь.
– Но глаза у меня закрыты.
– Открой.
Давид открыл глаза.
– А теперь? О чем ты думаешь теперь? – спросила она.
– О тебе.
– Ты же видишь меня.
– Вот именно.
Она наклонилась к нему и поцеловала, долгим поцелуем.
– Не слишком ли он молод, твой писатель? – хриплым голосом спросила она.
– Он мой ровесник, всего на несколько месяцев моложе.
– Да? А я думала, ему максимум лет восемнадцать.
– А он думал, тебе пятьдесят.
Мари понятия не имела, зачем так сказала. Для Давида это медвежья услуга. С тех пор Мирта звала его не иначе как «дитя».
– Игра на своем поле, – вот как она сказала. – Выступить перед знакомой публикой – что может быть лучше? Сам подумай, каково это – читать в книжном магазине перед чужими людьми.
– Выступить перед знакомой публикой – что может быть лучше? Сам подумай, каково это – читать в книжном магазине перед чужими людьми.
Возражение Давида носило принципиальный характер:
– В договоре не было ни слова о презентации.
– Но это же само собой разумеется. Презентации – часть рекламной кампании. А по договору ты обязуешься по возможности в ней участвовать.
Давид молчал.
– С семи до девяти. Несколько журналистов, книготорговцы, друзья, в узком кругу. Полчаса ты читаешь, потом аперитив и непринужденная беседа.
– Что я читаю? Отрывки из книги? Ни за что!
– Как хочешь. По-моему, «Эскина» очень даже подходит.
Давид задумался. Потом решительно мотнул головой.
– Презентация на рабочем месте окончательно сделает из меня пишущего официанта.
На это Мари не нашла что сказать.
Давид сидел на складном стуле, сжимая в руках свою книгу. Надо было все ж таки согласиться с Мари и устроить презентацию в одном из тех мест, где происходит действие «Лилы». Например, в зоопарке. Или в Оленьем парке. Тогда бы он в случае чего мог удрать. Но, успешно отбившись от «Эскины», он предоставил выбор места Карин Колер. А она сказала: «Я не очень хорошо знаю ваш город, но торговый представитель по вашему региону считает, что презентацию нужно устроить в узком кругу, так сказать в семейной обстановке. И он предложил книжный магазин госпожи Грабер. Вы его знаете?»
Давид не знал этого книжного магазина, а теперь вот сидел там и ждал, что вот сию минуту дверь откроется, его выведут и он будет читать страницы шестнадцать – двадцать один и сто сорок два – сто сорок девять.
По поводу чтения у них возникли споры. Сначала Давид наотрез отказался: мол, ни строчки читать не стану. Но во время одной из поездок во Франкфурт размяк, дал себя уговорить. Если честно, то Карин Колер – теперь он называл ее просто Карин, но на «вы», – Карин уговорила его очень быстро.
Что он мог ей возразить? Да практически ничего. И что касается гостиницы, он сдался, уже когда они шли от вокзала к автостоянке. Хотя, по настоянию Мари, послал Карин по электронной почте письмо, в котором выразил желание остановиться в гостинице. Пожалуй, несколько завуалированно, но выразил: «Встречать меня не надо, я могу поехать прямо в гостиницу, если Вы сообщите мне адрес». Вот так он написал – в общем, вполне однозначно.
По дороге к машине она объяснила ему: «Франкфурт – город ярмарочный, и гостиницы большей частью переполнены, все номера бронируются заранее. Ничего страшного, если вы опять переночуете у меня, тем более что вы там уже все знаете, а?»
Они еще и до квартиры не доехали, а она успела подвести его к тому, что он уже «в принципе» не возражал против короткого чтения. Только насчет самих отрывков оказал упорное сопротивление. И даже добился успеха: любовные письма он читать не будет. С этим Карин примирилась. Его аргумент, что он и без того ужасно смущается, если и не убедил ее, то, пожалуй, все-таки растрогал.
В итоге выбрали одно место из начала: первое свидание в кондитерской «Штаубер». И одно из финала: сцену, когда Петер под проливным дождем сидит на мотоцикле перед домом родителей Лилы и представляет себе, что она сейчас делает.
Карин даже уговорила его прочитать эти отрывки ей. Он сидел за обеденным столом и бубнил себе под нос. Она слушала, сидя на диване и не выказывая никаких эмоций.
«Теперь вы видите, что это никуда не годится?» – спросил он, кое-как дочитав до конца.
«Вполне годится. Прочтете еще разок-другой вслух вашей подружке, и все будет замечательно».
И он действительно прочел все Мари, которая встревожила его замечаниями вроде: «Ты же писатель, а не актер».