Мальчик не может знать, что планируется для него, его дед лгал ему о городе, рассказывал выборочно и не подумал рассказать Билли, что бывают случаи, когда требуется существовать там. А почему? Клив вернулся в мыслях к уклончивому разговору, который вел с человеком в кухне. Что за слова об обменах, о заключении сделок, о возвращении обратно? Эдгар Тейт раскаялся в своих грехах, ведь так? По прошествии лет он решил, что он не экскремент Дьявола и что вернуться в мир было бы вовсе не так уж плохо. Билли каким то образом стал орудием для возвращения.
– Ты не нравишься моему деду, – сказал мальчик, когда после второго завтрака их вновь заперли в камере. На второй день расследования все дела – развлечения и мастерские – были отменены, пока допрашивали камеру за камерой относительно смерти Лауэлла и – что касается ранних часов того дня – Нейлера.
– Не нравлюсь? – спросил Клив. – А почему?
– Ты слишком любопытен, когда в городе.
Клив сидел на верхней койке, Билли на стуле у противоположной стены. Глаза мальчика налиты кровью, слабая, но постоянная дрожь била его.
– Ты собираешься умереть, – сказал Клив. Как иначе указать на это, но без обиняков? – Я видел… в городе…
Билли покачал головой.
– Иногда ты рассуждаешь как сумасшедший. Мой дед говорит, что я не должен доверять тебе.
– Он боится меня. Вот поэтому.
Билли иронически рассмеялся. Послышался уродливый звук, заимствованный, как рассудил Клив, у Дедушки Тейта.
– Он не боится никого, – резко возразил Билли.
– …боится того, что я увижу. И того, что расскажу тебе.
– Нет, – сказал мальчик с абсолютной убежденностью.
– Он приказал тебе убить Лауэлла, ведь так?
Голова Билли дернулась. "Почему ты это говоришь?
– Ты никогда не хотел убивать его. Может быть, напугать немного обоих, но не убить. Это идея твоего любящего дедушки.
– Никто не указывал мне, что делать, – ответил Билли. Взгляд его был ледяным. – Никто.
– Ладно, – уступил Клив. – Может, он направил тебя, а? Сказал, что это дело семейной чести или что то вроде того?
Замечание определенно достигло цели – дрожь усилилась.
– Ну и что? Что, если он так сделал?
– Я видел, куда ты намереваешься отправиться, Билли. Место уже поджидает тебя… – Мальчик уставился на Клива, но не прерывал его. – Только убийцы населяют город, Билли. Вот почему там твой дед. И если он найдет замену, он сможет освободиться.
Билли встал. На лице его пылало бешенство, все следы иронии исчезли.
– Что значит освободиться?
– Вернуться в мир. Обратно сюда.
– Ты лжешь…
– Спроси его.
– Он меня не обманывает. Его кровь – моя кровь.
– Думаешь, его это волнует? После пятидесяти лет, проведенных в ожидании случая, чтобы уйти. Ты думаешь, ему не наплевать, как он это сделает?
– Я передам ему, как ты лжешь… – сказал Билли. Раздражение его не полностью относилось к Кливу, тут слышалось затаенное сомнение, которое Билли пытался подавить. – Ты покойник, – сказал он. – Достаточно ему обнаружить, что ты пытаешься меня против него настроить. Ты узнаешь его. Да, ты его узнаешь. И ты взмолишься Христу, чтобы не знать.
Казалось, выхода не было. Даже если Клив смог бы убедить начальство перевести его до наступления ночи (слабая надежда) – он должен был бы отказаться от всего, что говорил о мальчике прежде, сказать им, что Билли опасный безумец или что то вроде, то есть явную ложь. Но даже если его и переведут в другую камеру, в таком маневре нет еще гарантии безопасности. Мальчик сказал, что был дымкой и тенью. Ни дверь, ни решетки не сдержат такое, судьба Лауэлла и Нейлера являлись доказательством того.
Ни дверь, ни решетки не сдержат такое, судьба Лауэлла и Нейлера являлись доказательством того. И Билли был не один. Тут следовало принимать в расчет Эдгара Сент Клера Тейта, а какими силами обладает он? И все же оставаться в той же камере нынешней ночью с мальчиком равносильно самоубийству, не так ли? Он отдаст себя в лапы бестий.
Когда заключенные вышли из камер, чтобы поужинать, Клив посмотрел вокруг в поисках Девлина, нашел его и попросил уделить время для короткого разговора, что и было даровано. После ужина Клив предстал перед надзирателем.
– Вы просили меня присматривать за Билли Тейтом, сэр.
– А что такое?
Клив мучительно обдумывал, что сказать Девлину, чтобы добиться немедленного перевода. Ничего на ум не приходило. Он запнулся, надеясь на вдохновение, слова, как назло, не подыскивались.
– Я… я… хотел подать прошение о переводе в другую камеру.
– Причина?
– Мальчик неуравновешен, – ответил Клив. – Боюсь, он собирается причинить мне неудобства. Впасть в очередной припадок…
– Ты можешь его уложить на лопатки одной рукой, он отощал – одни кости остались.
В этот момент, если бы он разговаривал с Мейфлауэром, Клив, возможно, обратился бы к тому напрямую. С Девлиным подобная тактика была изначально обречена.
– Не знаю, почему ты жалуешься. Он был почти золотой, – сказал Девлин, иронически передразнивая тон любящего отца. – Спокойный, всегда вежливый. Не представляет опасности ни для тебя, ни для других.
– Вы не знаете его…
– Что ты пытаешься втолковать?
– Посадите меня в Исправительную камеру 43, сэр. Куда угодно, все равно. Просто уберите меня от него. Пожалуйста.
Девлин не отвечал, но озадаченный смотрел во все глаза на Клива. Наконец произнес:
– Ты боишься его.
– Да.
– Что же не так? Ты сидел в одной камере с крутыми мужиками, и ни волоска с твоей головы не упало.
– Он не такой, – ответил Клив. Он мало что мог сказать, кроме: – Он сумасшедший. Говорю вам, он сумасшедший.
– Весь мир сошел с ума, Смит, кроме тебя и меня. Разве ты не слышал? – рассмеялся Девлин. – Возвращайся в свою камеру и прекрати нытье. Ты не хотел каравана призраков? А теперь?
* * *
Когда Клив вернулся в камеру, Билли писал письмо. Сидя на койке, углубившись в свое занятие, он выглядел чрезвычайно уязвимым. То, что сказал Девлин, подтверждалось: мальчик иссох до костей. Трудно было поверить, глядя на тростник его позвоночника, выпирающий сквозь футболку, что эта болезненная фигурка смогла бы пережить муки перевоплощения. А теперь, кто знает? Может быть, мучительные перевоплощения со временем разорвут его на части. Но не слишком скоро.
– Билли…
Мальчик не сводил глаз с письма.
– …то, что я говорил о городе…
Он перестал писать.
– …может быть, я все это вообразил. Просто приснилось…
Билли опять принялся за письмо.
– …я сказал тебе, потому что тебя боялся. Вот и все. Я хочу, чтобы мы были друзьями…
Билли поднял глаза.
– Это не в моих силах, – сказал он очень просто. – Теперь. Это ушло к Деду. Он может быть милосердным, а может и не быть.
– Зачем ты сказал ему?
– Он знает, что во мне. Он и я… мы как одно. Вот откуда я знаю, что он не обманывает меня.
Скоро наступит ночь, свет выключат во всем блоке, придут тени.
– Значит, мне остается только ждать? – спросил Клив.
Билли кивнул.
– Я позову его, тогда посмотрим.
Позовет, промелькнуло в голове Клива. Нуждается ли старик в вызове со своего места успокоения? Было ли это тем, что он видел: Билли стоял в середине камеры с закрытыми глазами, с лицом, обращенным к окну? Если так, вдруг мальчику можно помешать вызвать мертвеца?
Пока вечер сгущался, Клив лежал на своей койке, обдумывая возможности.