— Убить его за это надо?
— Он северянин, — ответил Фредди. — Приехал в южный штат, так смирненько себя веди. Чего он о себе вообразил-то? Да кто он такой, как он думает?
— Он думал, что он человек, так-то вот, — сказал Железнодорожный Томми.
— Ну и неправильно думал, — не сдавался Фредди. — В южных штатах черные — не люди.
— Не. бреши. Там и черные — люди, — сказал Гитара.
— Это кто же, например? — спросил Фредди.
— Тилл. Вот кто.
— Он мертвый. Мертвец — это уже не человек. Мертвец — это труп. Просто труп, и все тут.
— Живой трус — тоже не человек, — сказал Портер.
— Ты о ком это? — Фредди мигом смекнул, что оскорбление относится к нему лично.
— Угомонитесь-ка вы оба, — сказал Больничный Томми.
— О тебе! — гаркнул Портер.
— Так это ты меня трусом назвал? — Фредди решил для начала уточнить факты.
— Подходит тебе такое название — забирай и пользуйся на здоровье.
— Если вы и дальше собираетесь так галдеть, выметайтесь из моего заведения, — сказал Больничный Томми.
— Объясни ты ему, дураку, — сказал Портер.
— Я вполне серьезно, — продолжал Больничный Томми. — Не о чем вам тут больше орать. Парень умер. Мама его плачет. Не может с ним расстаться, не дает его похоронить. Хватит уже, не слишком ли много пролито негритянской крови? Пусть и они заплатят своей кровью, те сволочи, что раздробили каблуками его череп.
— Ну, этих то поймают, — сказал Уолтерс.
— Поймают? Их поймают? — в изумлении переспрашивал Портер. — Ты что же, совсем дурачок? Ну да, поймают, доставят в муниципалитет, устроят в их честь банкет и выдадут медали.
— Во-во. Весь город готовится к параду, — сказал Нерон.
— Ну должны же их поймать!
— Должны, значит, поймают. А толку-то? Ты думаешь, им срок дадут? Да никогда!
— Как же можно не дать им срок? — Голос Уолтерса стал звонким, напряженным.
— Как? Да не дадут, и все, вот как. — Портер нервно теребил цепочку от часов.
— Так ведь об этом же теперь все знают. Везде и каждому известно. Что ни говори, а закон есть закон.
— Поспорим? Вот уж верный выигрыш, без риска!
— Дурак ты. Форменный дурак. Для цветных законов нет, кроме одного закона — сажать их на электрический стул, — сказал Гитара.
— Они говорили, у Тилла был с собой нож.
— Они всегда так говорят. Если бы у него вынули из руки жевательную резинку, они бы поклялись, что он гранату нес.
— И все равно ему следовало держать язык за зубами, — сказал Фредди.
— Это тебе следует язык за зубами держать, — отрезал Гитара.
— Эй, ты что это? — Фредди опять почувствовал: запахло угрозой.
— Мерзко на Юге, — сказал Портер. — Паршиво там. Ни хрена не изменилось в добрых старых Соединенных Штатах нашей Америки. Голову наотрез, отец этого парня в свое время отправился на тот свет где-нибудь в районе Тихого океана.
— А если до сих пор не отправился, то его теперь отправит какая-нибудь сволочь. Не забыл тех солдат, в восемнадцатом году?
— Ууу! Лучше и не вспоминать…
И пошли истории о зверствах, сперва истории, услышанные от кого-то, потом случившиеся у них на глазах, а под конец и то, что с ними самими случилось.
Длинный перечень унижений, насилий, оскорблений пролился стремительным потоком и, серповидно изогнувшись, уткнулся острием юмора в самих рассказчиков. Они вспоминали, с какой скоростью неслись, какие позы принимали, на какие пускались уловки, хохоча как сумасшедшие и таким образом доказывая, сколь возможно, что не такие уж они страшные трусы, просто люди как люди. Молчал только Имперский Штат, стоя с метлой в руке и выпятив губы, и был похож на умненького мальчика десяти лет.
И Гитара. Оживление его прошло, лишь в глазах посверкивали искорки.
Выждав некоторое время, Молочник поманил его к дверям. Они вышли и, не говоря ни слова, зашагали по улице.
— Что стряслось? Когда ты вошел, вид у тебя был паршивый.
— Ничего, — сказал Молочник. — Выпить бы куда зайти.
— К Мэри?
— Нет! Там слишком много девок.
— Сейчас только полдевятого. «Кедровник» не откроют до девяти.
— А, черт! Придумай сам. У меня башка устала.
— Пошли ко мне, найдется кое-что.
— Это мысль. А ящик твой работает?
— Чего захотел! Никак не соберусь починить.
— Мне хочется музыки. Музыки и выпить.
— Тогда придется посетить мисс Мэри. А ее девушек я устраню.
— Правда? Интересно поглядеть, как ты будешь этими дамочками распоряжаться.
— Пошли, пошли. Здесь тебе не Нью-Йорк, выбор ограничен.
— Ладно, уговорил. Потопали к Мэри. Прошагав несколько кварталов, они добрались до угла Рэй-стрит и Десятой. Проходя мимо маленькой булочной, Гитара проглотил слюну и ускорил шаг. Заведение Мэри, выполняющее функции ресторанчика-бара, было самым процветающим на Донорском пункте — хотя на каждом из остальных трех углов имелись аналогичные забегаловки, — и причиной этого успехи была сама Мэри, смазливая, хотя и чересчур накрашенная официантка, она же совладелица бара, бойкая, игривая, острая на язык, приятная и занятная собеседница. Шлюхи чувствовали себя здесь в безопасности; одинокие пьянчуги имели возможность нализаться без всяких тревог; фраера там находили все — от желторотых цыплят до видавших виды стервятников и даже подсадных уток; неугомонные домашние хозяйки упивались комплиментами и плясали так, что каблуки от туфель отлетали; подростки постигали здесь «правила жизни» — и никто из посетителей не скучал. Ибо освещение у Мэри было подобрано так, что все женщины выглядели красавицами, а если и не красавицами, то очень привлекательными. Музыка придавала особый тон и стиль разговорам, от которых в другом месте мухи дохли бы со скуки. А напитки и еда побуждали посетителей к поступкам самого драматического свойства.
Впрочем, начиналось все это часов в одиннадцать. В половине же девятого, когда пришли Гитара и Молочник, ресторанчик был почти пуст. Они быстро юркнули в кабинку и заказали шотландское виски с водой.
Молочник сразу осушил свой стакан, заказал новую порцию и только после этого спросил Гитару:
— Отчего все называют меня Молочником?
— Почем я знаю? Насколько мне известно, это твое имя.
— Мое имя Мейкон Помер.
— И ты притащил меня в такую, даль, чтобы сообщить мне свое имя?
— Мне нужно это узнать.
— А ну тебя. Ты лучше пей до дна.
— Ты свое имя знаешь, верно ведь?
— Отстань. Чего ты ко мне прицепился?
— Я сегодня врезал своему старику.
— Врезал?
— Да. Я его так ударил, что он упал на батарею.
— А что он тебе сделал?
— Ничего.
— Ничего? Ты ни с того ни с сего ему вмазал?
— Угу.
— Безо всякой причины?
— Он ударил мать.