Он очень выигрывал, обнажая всю правую сторону своего тела, от плеча до бедра. Любой мог любоваться его хорошо развитыми грудными мышцами и плоским животом. Открытая правая рука также демонстрировала мускулы. Голова на очень длинной шее была красивой формы, а рот мог просто свести с ума. Если бы не его жутко большой нос, Катон мог бы соперничать с Цезарем, Меммием или Катилиной. Но нос – огромный, тонкий, острый, крючковатый – уничтожал все. Как будто он жил отдельно от лица, как говорили люди.
– Я уже собирался уходить, – заговорил Катон громким, резким, немузыкальным голосом.
– Жаль, что не ушел, – отозвалась Сервилия сквозь зубы (без скрежета, хотя ей хотелось скрипнуть).
– Где Марк Юний? Мне сказали, что ты брала его с собой.
– Брут! Зови его Брут, как все остальные!
– Я не одобряю перемен, которые последнее десятилетие внесло в наши имена, – произнес он еще громче. – Человек может иметь одно, два или даже три прозвища, но традиция требует, чтобы его называли по родовому имени.
– А я очень рада этим переменам, Катон! – ответила Сервилия, выделяя голосом прозви-ще. – Что касается Брута, ты не можешь его увидеть.
– Ты думаешь, что я отступлю! – задиристо продолжал он. – Но я никогда не отступлю, Сервилия. Пока я жив, я ни от чего не отступлю. Твой сын – мой кровный племянник, а в его окружении нет ни одного мужчины. Нравится это тебе или нет, но я намерен выполнить свой долг по отношению к нему.
– Pater familias – его отчим, а не ты.
Катон засмеялся. Этот смех был похож на пронзительное ржание.
– Децим Юний – бедный простофиля, которого постоянно тошнит. Он способен воспитать твоего сына не больше, чем умирающая утка.
Хотя Катон обладал чрезвычайно толстой шкурой, Сервилия знала каждую из мельчайших трещин в ней. Например, Эмилия Лепида. Как Катон любил ее, когда ему было восемнадцать лет! Но Эмилия Лепида лишь использовала его, чтобы заставить Метелла Сципиона ревновать и вернуться к ней.
И Сервилия вдруг сказала:
– А я сегодня у Аврелии видела Эмилию Лепиду. Как она хороша! Настоящая маленькая женщина и мать. Она говорит, что никогда еще так не любила Метелла Сципиона.
Стрела явно попала в цель. Катон побледнел.
– Она использовала меня как наживку, чтобы вернуть его, – ответил он с горечью. – Ти-пичная женщина – хитрая, лживая, беспринципная.
– Надеюсь, такого же мнения ты и о своей жене? – осведомилась Сервилия, широко улыба-ясь.
– Атилия – моя супруга. Если бы Эмилия Лепида сдержала слово и вышла за меня, она вскоре поняла бы, что я не терплю женских хитростей. Атилия делает то, что ей говорят, и ведет примерный образ жизни. Я приемлю лишь идеальное поведение.
– Бедная Атилия! Ты приказал бы ее убить, если бы почувствовал от нее запах вина? Две-надцать таблиц позволяют тебе сделать это, а ты у нас ярый приверженец древних законов.
– Я – верный сторонник старых порядков, обычаев и традиций mos maiorum Рима! – выпа-лил он, шевельнув ноздрями, так что они стали похожи на пузыри, вздувшиеся с обеих сторон носа. – Мой сын, моя дочь, она и я – мы все едим пищу, приготовленную Атилией; мы живем в комнатах, за порядком в которых она следит сама, и носим одежду, которую моя жена шьет из сотканной ею ткани.
– Так вот почему ты такой голый! Наверное, она большая труженица!
– Атилия ведет примерный образ жизни, – повторил Катон. – Я никогда не допущу, чтобы детей отдавали под присмотр слуг или нянек, поэтому Атилия лично отвечает за трехлетнюю дочь и годовалого сына.
– Я же сказала, что она трудяга. Ты ведь можешь позволить себе иметь много слуг, Катон, и она знает это. Вместо этого ты зажал свой кошелек и сделал из жены служанку.
Вместо этого ты зажал свой кошелек и сделал из жены служанку. Она не побла-годарит тебя за это. – Тяжелые белые веки приподнялись, Сервилия с иронией оглядела сводного брата с головы до ног. – Настанет трудный для тебя день, Катон. Когда-нибудь ты можешь прийти домой слишком рано и обнаружить, что твоя жена ищет утешения у кого-то другого. И кто упрекнет ее за это? Тебе так пойдут рога!
Но на сей раз укол прошел мимо цели. У Катона был самодовольный вид.
– О, об этом не может быть и речи, – уверенно сказал он. – Сейчас, когда цены так взвин-чены, я не могу платить за раба дороже, чем стоил самый дорогой прислужник во времена моего прадеда, но уверяю тебя: я выбираю людей, которые меня боятся. Я скрупулезно справедлив. Ни один мой слуга, оправдывающий заплаченную за него сумму, не страдает! Но при этом каждый слуга принадлежит лично мне, и любой раб моего дома знает это.
– Полная идиллия в домашнем хозяйстве, – улыбнулась Сервилия. – Не забыть бы расска-зать Эмилии Лепиде, как много она потеряла. – Она с недовольным видом двинула плечом. – Уходи, Катон, пожалуйста! Ты получишь Брута только через мой труп. У нас разные отцы – и я благодарю богов за эту милость! – но характеры одинаково твердые. И я, Катон, намного умнее тебя. – Она издала звук, похожий на мурлыканье кошки. – Вообще я намного умнее любого из моих сводных братьев.
Этот третий удар пронзил его до глубины души. Катон весь напрягся. Его красивые руки сжались в кулаки.
– Я могу вынести твою злобу, когда она направлена на меня, Сервилия, но только не в тех случаях, когда твоя цель – Цепион! – рявкнул он. – Это незаслуженное оскорбление! Цепион – твой родной брат! Я бы очень хотел, чтобы он был моим родным братом! Я люблю его больше, чем кого-либо в мире! И я не стерплю такого оскорбления, особенно от тебя!
– Посмотри на себя в зеркало, Катон. Все в Риме знают правду.
– Наша мать была из Рутилиев – Цепион унаследовал свой цвет от этой ветви семьи!
– Чушь! У Рутилиев светло-рыжие волосы. И нос совсем не такой, как у Катона Салониа-на. – Сервилия презрительно фыркнула. – Подобное льнет к подобному, Катон. С самого твоего рождения Цепион отдал тебе всего себя. Вы – горошек из одного стручка. Всю свою жизнь вы оставались закадычными друзьями. Не расстаетесь, никогда не ссоритесь. Нет, Цепион – твой родной брат, а не мой!
Катон поднялся.
– Ты злая женщина, Сервилия.
Она нарочито зевнула.
– Ты проиграл, Катон. Прощай, и скатертью дорога.
Выходя из комнаты, он все-таки произнес свое последнее слово:
– В конце концов победа будет за мной! Я всегда побеждаю!
– Только через мой труп ты победишь! Но ты умрешь прежде меня.
После этого ей предстояло поговорить еще с одним мужчиной ее жизни – с мужем, Деци-мом Юнием Силаном. Катон верно охарактеризовал его – простофиля. Неизвестно, что было у него с желудком, но его мучила склонность к рвоте. Застенчивый, покорный, бесхарактерный человек. Все его прелести, думала Сервилия, глядя, как он чахнет над обедом, – снаружи. У него красивое лицо, а за изящным фасадом – пустота. Вот уж чего не скажешь о другом красивом ли-це, которое принадлежит Гаю Юлию Цезарю. «Цезарь… Я очарована им. Там, в доме Аврелии, на какой-то момент я вообразила, что и он обратил на меня внимание, но потом я распустила язык и оскорбила его. Почему я забыла, что он из Юлиев? Даже патрицианка из рода Сервилиев не может управлять жизнью и делами кого-то из Юлиев…»
С супругами обедали две девочки, которых Сервилия родила Силану и которых, как обыч-но, мучил Брут (они, в свою очередь, считали сводного брата сорняком). Старшей, Юнии, было семь лет, а Юнилле – почти шесть; обе смугловатые и очень привлекательные.