– Так это, вроде бы, храм веры Христовой.
– Вот именно.
Нашла место, вот дура!.. Фритигерн засмеялся.
Она с ненавистью смотрела, как он смеется. Здоровый, свободный человек. Мужчина.
– Ну, пойдем со мной, – сказал Фритигерн добродушно. – Мне как раз нужна такая, как ты.
– Я не потаскуха, – просипела девица. – Гляди, не ошибись.
Но Фритигерн, не слушая, уже тащил ее за собой. Только в доме разглядел свою находку как следует. Разглядел и ужаснулся. Девица была почти совершенно раздета, будто ее из постели вытащили. Худющая, все кости наружу; угловата, как табурет. Растрепанные мокрые волосы цвета соломы липнут к щекам и тощей спине. И беременная.
Фритигерн не сдержался – охнул. Повалился на постель как бы в бессилии. Девица, злющая, перед ним стояла, выпятив живот, еще более заметный под сырой одеждой.
– Так ты не потаскушка?
– Я же говорила, – хриплым разбойничьим шепотом сказала она.
– А что ты делала на улице?
– Священника ждала. Меня отец из дома выгнал. – Она хлопнула себя по животу. – Из-за этого. Из-за ублюдочка моего.
– Почему же ночью, голую?
– Как заметил, так сразу и выгнал, – пояснила девица и глубоко вздохнула. Видно было, что она ничуть не осуждает своего сурового родителя. – Можно, я у тебя тут переночую? Я утром уйду.
– А хоть и насовсем оставайся, – неожиданно сказал князь. Эта неунывающая девица чем-то глянулась ему. К тому же он был пьян. – Обрюхатил-то тебя кто?
– Да из ваших кто-то, – объяснила она. – Я и лиц-то в темноте не разглядела. Несколько их было.
– Ладно, родится дитя – по роже определим, – милостиво сказал Фритигерн.
Она глаза прищурила:
– А не ты это, часом, был?
– Упаси Боже, – сказал князь. Захохотал.
– Тебя как звать, если что понадобится? – деловито спросила девушка.
– Фритигерн, – ответил князь. Бросил ей одеяло. – Мокрое с себя сними, одеяло мне не пачкай. И не храпи ночью, поняла?
До девушки только через несколько дней дошло, что подобрал ее сам грозный князь. Но, похоже, это ее не очень устрашило. Фритигерн нарек ее Авило (Соломка); о настоящем имени спросить не потрудился. А девушке, похоже, было все равно – Авило так Авило.
Вот у этой-то Авило за спиной и плевалась добродетельная дочь Флавия Евгения.
К Рождеству Фритигерну преподнесли неожиданный сюрприз. Князь едва костью не подавился, которую грыз на зависть сторожившей у скамьи собаке, когда ему сообщили, что его немедленно желает видеть человек от епископа Медиоланского.
О Медиолане – что это за город, где расположен и стоит ли того, чтобы ограбить, – князь знал довольно мало. На весну раздумья об этом оставил. Какое дело у духовного лица может быть к нему, варварскому вождю, – о том только гадать приходится.
Фритигерн удивился бы еще больше, если бы достоверно узнал, что для того миланского епископа и сам он, князь Фритигерн, и вероучитель готский, святейший Ульфила, – не настоящие христиане, а злостные еретики.
Ибо кафедру в Медиолане вот уже четыре года как занимал бывший губернатор, Аврелий Амвросий. Начал с того, что разогнал сторонников арианской ереси и принялся везде насаждать никейский символ. После грубого и невежественного Авксентия, который и языка своей паствы не знал, а с непонятливыми через военного трибуна объяснялся, этот Амвросий, римлянин из хорошей семьи, был как глоток свежего воздуха после заточения в затхлой темнице. И многие ради него оставляли свое арианство.
Всего этого Фритигерн, разумеется, и ведать не ведал.
Вытер выпачканные жиром руки о собаку, поспешно проглотил подогретое разбавленное вино, кликнул служанку, кости убрать велел.
И уселся князь на скамье поудобнее, кулак в бедро упер: зови!
В дом вошли двое, оба в насквозь мокрых от снегопада плащах. Губы от холода посинели. Немудрено – плащи-то на рыбьем меху (наметанным глазом князь мгновенно определил стоимость их одежки: невысока).
На Фритигерна уставились с одинаковым угрюмством.
А Фритигерн, от души забавляясь – вот спасибо за потеху нежданную! – поднялся со скамьи, улыбкой им навстречу просиял.
– Бог ты мой, неужели мои паршивцы вас даже вином не угостили?
Руки распростер, точно обнять хотел, но в последний момент отстранился – больно уж мокрые. Позвал девушку, велел горячего вина с гвоздикой гостям приготовить.
И снова к посетителям своим повернулся, умоляя принять его искреннее гостеприимство и хотя бы сменить мокрую одежду на сухую.
Гости мрачно отвечали, что дело их спешное и не могут они драгоценное время расточать на такие мелочи, как забота о теле – этом недостойном вместилище бессмертной души.
Фритигерн насторожился.
– Господа, – на всякий случай сказал он, – как и вы, я христианин, но считаю непозволительной роскошью преждевременную смерть вследствие небрежения своим здоровьем.
Изрек и сам удивился.
Гости же дружно нахмурились. Не понравилось им, что этот арианин себя с ними, истинными кафоликами, на одну доску ставит.
Фритигерн решил в богословствование не вдаваться и перешел к делу:
– Мне передали, будто вас епископ Медиоланский прислал.
С плащей упрямцев уже натекла здоровенная лужа, в которой они и топтались грязными сапогами. Вошла служанка с кувшином, задела гостей заметным животом, на лужу поглядела недовольно. «Кому гордость блюсти, а кому потом прибирать», – проворчала себе под нос.
Фритигерн поддержал ее:
– Моя служанка дело говорит. Негоже вам, раз уж у меня вы в гостях, мерзнуть или терпеть какие-либо иные неудобства. – И служанке: – Приготовь господам все сухое. А пока переодеваются, стол накрой, пусть подкрепятся.
И, взяв у нее кувшин, самолично вина поднес посланцам.
Авило вразвалку удалилась. Посланцы смотрели на нее недобрительно.
Пока послы переодевались, пока пили, пока трезвели – день к закату перешел. Только к вечеру разговор у них с Фритигерном получился и продолжался до глубокой ночи.
Начали официально.
Преисполненный любви, шлет привет и пастырское благословение свое князю готскому Фритигерну епископ Медиоланский Амвросий.
Фритигерн мгновенно ощутил себя христианским государем до мозга костей и благословение принял с подобающим достоинством. Посланцы памятовали, конечно, что собеседник их – злостный еретик; но Амвросий настрого наказал им быть мудрыми, как змии, и о еретичестве даже не заикаться.