И в семь вечера все телевизоры в тюрьме переключались на канал, где шла викторина.
Однажды вечером по уже заведенному порядку Джек сел слева от Горы Фелчера, не сводя глаз с экрана над головой. Выигрывала женщина с непослушными вьющимися волосами. Ее звали Изабель.
«Крылатые выражения за шестьсот», – сказала она.
«Историк Публий Корнелий Тацит говорил, что они находятся "на стороне сильнейших"».
Все заключенные в ожидании уставились на Джека, даже дежурный надзиратель отложил свой кроссворд и, скрестив руки на груди, остановился неподалеку. Джек почувствовал, как из горла рвется ответ – легко, беспечно.
– Ангелы.
В следующее же мгновение он понял, что ответил неправильно.
– Я имел в виду…
– Боги, – ответила игрок.
Зазвенел звонок, и сумма выигрыша Изабель увеличилась на шестьсот долларов. В комнате отдыха стало так тихо, что Джек слышал биение своего сердца. Он настолько уверился в собственных силах, что даже перестал задумываться, прежде чем ответить.
– Боги, – повторил Джек, облизав пересохшие губы. – Я хотел сказать «боги».
Гора повернулся к нему. Глаза у него были бесстрастные и черные, как вулканическое стекло.
– Ты проиграл, – констатировал он.
В знак сочувствия все оставили Джека в покое. Когда он заходил в уборную, когда появлялся в столовой, окружающие делали вид, что не замечают его. Заключенные считали, что он напуган до немоты. Это они понять могли – на сегодняшний день уже всем было известно, что Джек поставил на кон свою добрую волю. Одно дело, когда тебя изнасиловали, и совершенно другое, когда ты приносишь себя в жертву.
Но Джек не боялся. Он настолько злился, что не смог бы вымолвить и слова, не выплеснув свой гнев. А ярость он предпочитал держать внутри, чтобы она тлела, как угольки, в надежду опалить Гору Фелчера и оставить на нем такие же незаживающие раны, какие, как казалось Джеку, навсегда останутся на нем.
В тот день, когда Джек проиграл пари, к нему подошел Альдо.
– Просто сделай и забудь. И никогда не вспоминай об этом, – негромко посоветовал он. – Как и о тюрьме.
Джек стоял в коровнике и смотрел, как напрягаются мышцы Горы, когда он забрасывает сено на стог, который скирдовал в углу.
– Язык проглотил? – спросил Гора, стоя спиной к Джеку.
– Да нет.
– Да нет! – передразнил его Гора. – Он теперь мой, как и ты. Весь, с потрохами.
Фелчер снял рабочие рукавицы. На его лбу бисеринками поблескивал пот, футболка спереди тоже была мокрой.
– Я уже начал было сомневаться, что ты отдашь долг. – Он опустился на сено. – Давай снимай штаны.
– Нет.
Гора прищурился.
– Ты должен гореть желанием.
– Я сам пришел, – равнодушно сказал Джек. – Это все, о чем мы договаривались.
Гора швырнул его на спину, вывернув руку и зажав шею в стальные тиски.
– Ты возомнил себя умником, а даже не знаешь, когда нужно закрыть рот!
Джек собрал всю свою волю в кулак и сделал то, чего Гора никак не ожидал: он замер и покорился.
– Я и есть умник, болван, – негромко произнес Джек. – Я достаточно умен, чтобы понять: тебе меня не сломать, даже если оставшиеся семь месяцев ты будешь дрючить меня трижды в день. Потому что я не стану думать о том, как ты жесток. Я буду думать, насколько ты жалок.
Гора ослабил хватку вокруг его шеи.
– Ни черта ты обо мне не знаешь!
В наказание и в подтверждение своих слов он прижался к Джеку сзади. Ни намека на возбуждение.
– Ни черта ты не знаешь!
Джек старался не думать о том, что может произойти, если он чересчур сильно надавит на больную мозоль или перегнет палку.
– Похоже, ты не можешь меня трахнуть, – произнес он и тяжело сглотнул. – Почему бы тогда тебе не трахнуть самого себя?
С ревом, который вспугнул воробьев на балке, Гора отскочил от Джека. Ему никогда не приходилось насиловать человека, который вроде бы и покорился, но не сломался. И это крошечное отличие сравняло их силы.
– Сент‑Брайд!
Джек повернулся со скрещенными на груди руками – отчасти потому, что хотел выглядеть спокойным, отчасти чтобы не сломаться.
– Ты мне не нужен, я могу иметь сотню других! – бесновался Гора. – Я тебя отпускаю, вали отсюда!
Но Джек не шелохнулся.
– Я сам ухожу, – медленно произнес он, – и это большая разница.
Негр едва заметно наклонил голову в знак согласия. Они вышли из коровника на слепящий солнечный свет. Между ними было всего полметра, а казалось – непреодолимая стена.
Через три месяца истек срок, который Фелчер отбывал за кражу со взломом. Тем же вечером комната отдыха гудела. Теперь, когда Гору освободили, расстановка сил изменилась.
– Там хоккей идет, идиот! – выкрикнул какой‑то заключенный.
– Ага, a твоя мамаша – вратарь!
В коридоре эхом отозвались шаги дежурного надзирателя, который спешил на крики. Джек закрыл книгу и подошел к столу, где двое мужчин бросались оскорблениями, словно дротиками. Он наклонился, взял пульт, уселся на стул перед телевизором и переключил на викторину.
«Это слово на хинди означает «принц» и произошло от «реке» – латинского "король"».
– Раджа! – выкрикнул кто‑то из глубины комнаты.
«Два государства, самый большой процент населения которых составляют шииты».
– Иран и Саудовская Аравия, – сказал Альдо, занимая место рядом с Джеком.
Мужчина, который хотел смотреть хоккей, уселся у них за спиной.
– Иран и Ирак, – поправил он. – Ты что, дурак?
Дежурный вернулся в кабинку.
Джек, который держал на колене пульт, словно скипетр, знал ответ на каждый вопрос.
Конец марта 2000 года
Сейлем‑Фоллз,
Нью‑Хэмпшир
Ежедневно в последние три недели Джек, просыпаясь в гостевой комнате апартаментов Роя Пибоди, выглядывал в окно и видел Стюарта Холлингза, постоянного посетителя, который выгонял по утрам свою корову пастись. Старик неизменно выходил в половине шестого, ведя покорное животное на веревке, и корова, с трудом волоча ноги, шла за хозяином, словно преданная собака.
Сегодня утром, когда зазвонил будильник, Джек по привычке выглянул из окна, но увидел лишь одинокую машину, ехавшую по главной улице, и лужи на асфальте, больше напоминавшие озера. Он оглядел парк. Ни Стюарта, ни его коровы не было видно.
Джек пожал плечами, схватил чистую футболку и широкие шорты – результат его похода в местный магазин сети «Уолмарт», который он совершил с первой же получки, – и вышел в коридор.
Вышедший из ванной Рой, увидев Джека, вздрогнул.
– О боже! – воскликнул он. – Мне приснилось, что ты умер.
– Должно быть, кошмарный сон?
Рой отвернулся.
– Реальность, когда я понял, что ошибся, намного страшнее.
Джек засмеялся и пошел в ванную. Когда он только поселился здесь, сразу стало понятно, что Рой уже долгое время жил один… в отличие от Джека, который целых восемь месяцев учился жить в окружении других заключенных. Как и следовало ожидать, Рой делал все, чтобы Джек не вздумал вообразить, что это его настоящий дом.