Он был небольшим и аккуратным, с обшитыми гонтом, но потрепанными непогодой стенами и зеленой крышей. Эта маленькая крепость очень ей подходила. Из трубы поднимался дымок, оставляя надпись на ночном небе. В саду в залитой лунным светом луже стояли ржавые качели.
Джек сел на изрезанное сиденье и принялся раскачиваться. Заскрипели старые суставы, вновь заставляя качели трудиться. Эдди в доме услышала шум.
Дверь открылась, и Джек увидел, как на ее лице сменяются различные чувства. Надежда: когда она повернулась к качелям. Разочарование: когда поняла, что это не ее дочь. Любопытство: что же привело его сюда?
Когда Эдди подошла ближе, на ее лице читалось облегчение.
– Где ты был?
Джек пожал плечами.
– Извини, что ушел сегодня с работы.
Даже в сумраке Джек увидел, как Эдди покраснела.
– Сама виновата. Я не должна была так с тобой разговаривать. Ты просто поступил так, как считал правильным.
Джек сделал глубокой вдох, набираясь храбрости, чтобы выдохнуть объяснение, раздирающее его сердце.
– Я должен тебе кое‑что рассказать, Эдди.
– Нет, сначала я. – Она стояла перед ним, водя носком туфли по мокрой земле. – В тот день у Стюарта… ты спросил, что случилось с Хло.
Джек замер, словно прямо перед ним опустилась на землю редкая бабочка.
– Я знаю, что она умерла, – призналась Эдди. – Что бы я ни говорила, как бы себя ни вела, я это знаю. – Она легонько толкнула качели. – Однажды утром Хло проснулась и сказала, что у нее болит горлышко. Вот так… просто болит горлышко, как у сотен других детей. У нее даже не было температуры. И я… Мне нужно было работать, поэтому я уложила ее наверху на отцовском диване, включила мультфильмы, а сама пошла обслуживать посетителей. Я решила, что если станет хуже, то после обеда вызову доктора. – Эдди опустила глаза, ее профиль четко выделялся на фоне луны. – Я должна была отнестись к этому серьезнее. Я просто не думала… что она настолько больна.
– Инфекционный менингит, – пробормотал Джек.
– Она умерла в семь минут шестого. Я это четко запомнила, потому что по телевизору показывали новости, и я подумала: «Что еще они мне могут рассказать? Какие катастрофы? Разве может быть что‑то ужаснее?» – Она посмотрела Джеку в глаза. – Иногда я схожу с ума, когда дело касается Хло. Я знаю, что она никогда не съест бутерброд, который я кладу ей на тарелку в закусочной. Больше никогда не съест. Но я просто должна его положить! Я знаю, что она никогда больше не станет путаться у меня под ногами, когда я буду обслуживать клиентов, но я так об этом тоскую… что делаю вид, будто она жива.
– Эдди…
– Даже если изо всех сил постараться, я не могу в деталях припомнить ее улыбку, какого оттенка у нее волосы: золотистые или все‑таки желтоватые. С каждым годом становится все сложнее… вспоминать. Однажды я ее потеряла, – убитым голосом продолжала Эдди. – Я не переживу, если потеряю ее еще раз.
– Эдди, врачи могли и не успеть, даже если бы ты привезла Хло с самого утра.
– Я мать. И обязана заботиться о ребенке.
Джек повторил ее же слова:
– Ты просто поступила так, как считала правильным.
Эдди молчала, пристально рассматривая рубец на его обожженной ладони, который скоро превратится в шрам. Медленно, словно давая ему время отступить, Эдди опустилась на колени и поцеловала рубец. Этого Джек вынести не мог и отдернул руку.
Она тут же отстранилась.
– Болит?
Он кивнул.
– Немного.
– Где?
Он, не в силах ответить, дотронулся до своего сердца.
Эдди коснулась губами его груди, и Джек почувствовал, как его тело запело.
Эдди коснулась губами его груди, и Джек почувствовал, как его тело запело. Он закрыл глаза, опасаясь, что не выдержит и сожмет ее в объятиях, но еще больше страшась того, что она отстранится. И не придумал ничего лучшего, как просто стоять, опустив руки.
– Лучше? – прошептала Эдди, и это слово прожгло его сквозь свитер.
– Да, – ответил Джек. – Намного.
Но потом Джиллиан решила, что выстрел – это слишком жестоко, слишком очевидно. Лучше она будет травить отца медленно, подмешивая в еду одно из его драгоценных лекарств, пока однажды он просто не проснется.
При этой мысли Джилли улыбнулась. Отец встретился с дочерью взглядом и улыбнулся в ответ. Потом прикрыл телефонную трубку рукой.
– Еще минуточку, – прошептал он и подмигнул.
Иногда на Джиллиан находило: ей казалось, что она вот‑вот взорвется, что она уже не вмещается в собственной коже, словно клокочущая внутри злость раздулась настолько, что сдавливает ей горло. Временами ей хотелось разбить кулаком окно, временами – реветь белугой. С друзьями такое обсуждать не будешь. А вдруг она одна «сдвинутая»? Вдруг только с ней такое творится? Пожалуй, она могла бы поделиться с мамой… но мамы у нее уже давно не было.
– Все! – торжественно произнес отец, вешая трубку.
Он обнял дочь за плечи. Джиллиан тут же оказалась в облаке запахов, которые помнила с детства, – дыма, корицы и тонких кубинских сигар. Она окунулась в этот аромат и от удовольствия закрыла глаза.
– Что скажешь, если мы пойдем прогуляться по заводу? Ты же знаешь, как тебя тут любят.
На самом деле он хотел похвастаться дочерью. Джилли всегда с уверенным видом шла вдоль конвейера, кивая рабочим, которые вежливо растягивали губы в улыбке, а сами – и не без основания! – думали о том, что. за неделю зарабатывают меньше, чем Джиллиан получает на карманные расходы.
Они вошли в производственный цех, и она тут же оглохла от шума.
– Сегодня делаем «Превенту»! – крикнул отец прямо ей в ухо. – Средство для экстренной контрацепции.
Он подвел ее к мужчине в наушниках.
– Здравствуй, Джимми! Помнишь мою дочь?
– Конечно. Привет, Джиллиан!
– Я на секундочку, дорогая, – сказал Амос и начал задавать мужчине вопросы об объемах продукции и темпах отгрузки.
Джиллиан смотрела, как подрагивающие части агрегата отмеряют активные компоненты – левоноргестрел и этинилэстрадиол. Машина, у которой она стояла, через узкую прорезь у горловины выплюнула только что сформованные таблетки. Отсчитала необходимое количество, которое позже будет запечатано в упаковку с защитой от детей.
Джиллиан понадобилось всего несколько секунд, чтобы опустить руку в сортировочный лоток и схватить несколько таблеток.
Она продолжала держать руки в карманах, пряча свои секреты поглубже, когда Амос обернулся.
– Заскучала?
Джиллиан улыбнулась отцу.
– Нет, – заверила она. – Еще нет.
Оглядываясь назад, Эдди отдавала себе отчет в том, что все могло оказаться еще ужаснее: отправиться на кладбище в полночь, когда в небе светит полная, словно залитая кровью луна! Но неожиданно ей стало наплевать, что она направляется на кладбище глубокой ночью, что за семь минувших лет она впервые идет на могилу дочери.