Темнели лишь кроны высоких американских пальм перед входом. Позер указал на казино – невысокое здание современной архитектуры, из которого доносилась музыка. От него начинался спуск к набережной. По краю парка протянулась шеренга машин. Мальчик‑посыльный вынул из багажника и понес их вещи, а Фельзен с Позером прошли под высокой романской аркой в отель.
– Вот, познакомьтесь, – сказал Позер, направляясь к конторке портье. – Это Фельзен, – обратился он к остролицему мужчине за конторкой.
Портье пролистал свой гроссбух и, не отрывая от него взгляда, что‑то буркнул посыльному.
– Разговаривать с ним не обязательно, – сообщил Позер, – он будет знать, что вам нужно, прежде чем вы успеете подумать.
Портье промолчал.
– Располагайтесь, Фельзен, а после я все покажу вам, – сказал Позер и, посмеиваясь, взглянул на портье. – С цветами не беседуйте. Телефоном не пользуйтесь. Верно я говорю?
В ответ портье лишь медленно прикрыл глаза.
Позера Фельзен нашел в баре. Покинув компанию работников миссии, они ушли в парк и в благоуханной вечерней прохладе двинулись к казино.
– Портье знает, что если мы говорим громко, то лишь для того, чтобы быть услышанными всеми.
– Наверно, потому‑то в баре и пусто.
– Нет, позже он заполнится. Вот увидите.
– Им стоит сделать заведение привлекательнее. Скажем, не помешало бы приглашать женщин.
Они вошли в вестибюль казино одновременно с маленькой темноволосой, сильно накрашенной женщиной. Она скинула манто и дорогую шляпу и проследовала в бар в сопровождении двух мужчин, значительно моложе ее. Когда она вошла, все в зале как по команде повернулись в ее сторону.
– Это что, заморская королева? – спросил Фельзен.
– Это королева Лиссабона, – ответил Позер.
– Дочь какой‑нибудь арабской шлюхи? – спросил Фельзен, и Позер захохотал.
– Ее зовут мадам Бранеску. Выдает визы в американском консульстве. Видели, сколько людей мечтало сесть на «Ньясу»?
– И с каждого она получает.
– Полтора года назад вы бы на нее и не взглянули. Худая как щепка, одежда изношена до того, что через нее газету читать можно, а вот поди ж ты… Говорит на четырнадцати языках и, уверяю вас, все четырнадцать использует.
Они вошли в бар. Женщина и ее спутники только усаживались, но официант уже стоял возле их столика. Несмотря на роскошную одежду, прическу и макияж, привлекательностью женщина не отличалась. Фельзен представил, какова она была раньше. Незаметная, серая мышь, некрасивая коротышка в приемной преуспевающего адвоката. Никто ее не замечает, она же, как портье, видит всё и всё наматывает на ус, учится. И вот вам пожалуйста: теперь эта маленькая женщина дарует надежду или повергает в отчаяние тысячи людей, ютящихся в лиссабонских пансионах.
Извинившись перед Позером, Фельзен подошел к ее столику. Спутники женщины сверлили его взглядами. Обратившись к ней на безупречном английском, он спросил, не желает ли она потанцевать. Она вгляделась в его лицо, пытаясь понять, знакомо ли ей оно, затем окинула опытным взглядом оценщика его одежду и обувь.
– Как я слышал, мадам Бранеску превосходно танцует. Я и сам танцую неплохо. По‑моему, мы могли бы показать класс.
Она хотела было обдать его холодом, но он и сам умел это не хуже. Улыбнувшись, она подала ему руку.
– Вы ведь не англичанин, верно? – сказала она, выходя с ним на середину зала, сопровождаемая пристальными взглядами окружающих. – И вы хромаете.
– Я вас не разочарую.
– Вы швейцарец, а может быть, австрияк? Выговор как будто похож.
– Я немец.
– Не люблю немцев, – сказала она, моментально переходя на его родной язык.
– Но мы же еще не дошли до Бухареста.
– Если немцы только и делают, что «доходят», захватывая по очереди то одну страну, то другую, то они самые большие «доходяги» нашего времени.
– По этой‑то причине и вы находитесь здесь?
– По той причине, что немцы если не убийцы, то хамы. Что и привело меня сюда.
– Не знаю уж, с какими немцами вы водили знакомство.
– С австрийскими. Я долго жила в Вене.
– Но вы ведь румынка, не так ли?
– Да, румынка.
– Позвольте мне продемонстрировать вам нехамскую сторону нашей натуры.
Она посмотрела с некоторым сомнением на этого швабского крестьянина, но он тут же увлек ее в свинг, после которого она едва отдышалась, запыхавшаяся и изумленная. В свинг Фельзен пустился с ней не без колебания, так как не был уверен в ловкости мадам Бранеску, но оказалось, эта баба умела вертеть задницей. Они протанцевали три танца и закончили под жидкие хлопки.
– Не думаю, что Гитлер одобряет свинг, – сказала мадам Бранеску.
– Он боится, что свинг может повредить нашему «гусиному шагу».
– Вам лучше поостеречься от подобных заявлений, – сказала она. – Иначе и вас могут забрать прямо на улице. Не знали, что ПВДЕ прошла выучку в гестапо?
– ПВДЕ?
– Policia de Vigilãncia е de Defesa do Estado – салазаровская служба безопасности, – пояснила она. – Их тюрьмы не очень‑то приятны.
– Не думаю, что есть что‑то, чего немец не знает о тюрьмах.
Извинившись, она скрылась в туалетной комнате. Фельзен проводил взглядом ее удалявшуюся, все еще вихляющую, как в свинге, фигуру. Подошел Позер.
– Вы удивили меня, Фельзен, – шепнул ему на ухо Позер.
– Одна американка научила этому меня перед войной.
– Я говорю о вашем вкусе, о выборе партнерши.
– Это все мое крестьянское прошлое, Позер. Привычка гонять поросят по двору.
Улыбнувшись, Позер отошел от столика.
Мадам Бранеску вернулась заново подкрашенная. Прошла к своему месту. Ее спутники вскочили. Она знаком велела им сесть.
– Вы недавно в Лиссабоне, не так ли, герр?..
– Фельзен. Клаус Фельзен. Вы правы, я здесь новичок.
– По вашему разговору не скажешь, что вам нужна виза в Америку.
– Это потому, что она мне и не нужна.
Она прищурилась:
– Так, может быть, вы здесь по службе?
– Напротив. Я здесь для того, чтобы танцевать. Что, как я надеюсь, мы сможем проделать сейчас еще раз.
Он поклонился, и она позволила ему коснуться губами ее пухлой руки.
Позера он застал обнюхивающим коньячную рюмку.
– Вы уже, кажется, вполне сориентировались здесь, – сказал Позер и откинулся в кресле, наслаждаясь ароматом коньяка.
– Не думаю. Дело в том, что мы с вами по‑разному смотрим на вещи. Я человек беспринципный и интересуюсь только теми людьми, которые могут принести пользу. Мы с мадам Бранеску – одного поля ягоды. Мы с ней нашли друг друга, вот и все.
– Но какую, скажите на милость, пользу вы можете принести друг другу?
– Увидите, увидите, – сказал Фельзен, отходя от него.
В казино прибавилось народу – публика была разношерстная: одни веселые, оживленные, в броских вечерних туалетах; другие робкие и пришибленные, в одежде с чужого плеча. Фельзен протолкался к кассе и тут же направился к рулеточному столу. Только дураки, считал он, играют в рулетку.
Над столами витал обычный грубый запах жадности, страсти; насыщенный папиросным дымом воздух был пропитан страхом.