И тут неожиданно он наткнулся на толстую тетрадь в кожаном переплете, содержавшую записи и разного рода заметки, сделанные рукой его отца. Что‑то в характере изложения и почерке привлекло его внимание и заставило приглядеться к ним повнимательнее... пока наконец до него не дошло, что же это было на самом деле – или ему так показалось?
В ту же минуту по спине его вновь прошел ужасный холодный озноб. С раскрытой тетрадью на коленях он застыл от ужаса, дрожа всем телом. Затем... он резко захлопнул тетрадь, отнес ее в переднюю, где в камине горел огонь, и швырнул ее прямо в пламя.
Чуть раньше в этот же день Ханнант собрал в школе все старые тетради Кифа по математике, намереваясь переслать их ему в, колледж. Взяв самую последнюю из них, он раскрыл ее, полистал и с содроганием закрыл снова, а затем бросил в огонь – туда же, куда до этого отправилась тетрадь отца.
До того как Киф... – как бы это сказать – проснулся? – записи его были неряшливы, беспорядочны, в них отсутствовала точность. Но затем, в последние шесть‑семь недель...
Как бы то ни было, тетради больше не существовали – они сгорели в пламени камина, и дым от них рассеялся в ночном воздухе.
Больше не будет возможности сравнить их – и это, наверное, лучший выход из положения. Слишком уж невероятной казалась сама возможность их сравнения... Теперь Ханнант мог просто выбросить глупые подозрения из головы. Такого рода мысли не должны возникать в голове человека с нормальной психикой.
Глава 4
Летом 1972 года Драгошани возвратился в Румынию. Он выглядел очень стильно в бледно‑голубой рубашке с открытым воротом, расклешенных серых брюках, сшитых по западной моде, блестящих черных остроносых ботинках (так не похожих на обувь с квадратными носами, которая попадала из России в местные магазины) и в светло‑коричневом клетчатом пиджаке с большими накладными карманами. Стоя в жаркий полдень на окраине небольшого поселка, расположенного чуть в стороне от шоссе, соединявшего Корабию и Калинешти, он казался совершенно чужим. Облокотившись на машину, он внимательно разглядывал тесно прижавшиеся друг к Другу крыши домов и похожие на раковины улиток купола деревни, раскинувшейся на пологом южном склоне холма. Его можно было принять за туриста, приехавшего либо откуда‑то с Запада, либо из Турпии, а может быть, из Греции.
Но его “Волга”, такая же черная и блестящая, как его ботинки, наводила на иные мысли. Кроме того, его взгляд не был похож на невинно‑удивленный взгляд туриста – это был взгляд человека, довольного собой и сознающего свою принадлежность к окружающему. Шедший навстречу ему со стороны фермы, где до этого кормил цыплят, Гзак Кинковши, землевладелец и хозяин, никак не мог определить, кто же это такой. Он ждал туристов в конце недели, но этот человек застал его врасплох Гзак с подозрением хмыкнул. Может быть, чиновник из Министерства земель и собственности? Один из наглых лакеев большевистских промышленников из‑за границы? Да, следует быть очень осмотрительным. Во всяком случае, до тех пор пока он точно не выяснит, кто этот приезжий.
– Кинковши? – молодой человек оглядел его с головы до ног. – Гзак Кинковши? Мне сказали в Ионешташи, что у вас есть свободные комнаты. Я полагаю, что это и есть ваша гостиница, – он кивнул в сторону покосившегося трехэтажного каменного дома, стоявшего возле выложенной булыжником деревенской дороги.
Кинковши притворился удивленным, сделав вид, что не понимает, о чем идет речь, и нахмурясь уставился на Драгошани. Он не любил хвастаться своими доходами от туристов – по крайней мере не раскрывал их истинных размеров. Наконец он произнес:
– Да, я действительно Кинковши, и у меня есть свободные комнаты, но...
– Ну, так могу я здесь остановиться или нет? – нетерпеливо прервал его собеседник – разговор, похоже, уже начал ему надоедать.
Кинковши обратил внимание, что его модный и элегантный наряд выглядел довольно помятым после долгого пути.
– Я понимаю, что приехал на месяц раньше, но не думаю, что у вас сейчас так уж много гостей.
На месяц раньше! Теперь Кинковши вспомнил.
– А, так вы, должно быть, и есть господин из Москвы? Тот, который заказал комнату еще в апреле? Тот, который забронировал апартаменты, но не выслал аванс? Стало быть, вы господин Драгошани и ваша фамилия совпадает с названием городка, находящегося дальше по шоссе? Да, вы действительно приехали рано, но тем не менее добро пожаловать! Мне только необходимо приготовить для вас комнату. Или, если желаете, я могу поселить вас в комнате, предназначенной для англичан, на один‑два дня. Как долго вы рассчитываете здесь пробыть?
– Как минимум, десять дней, – ответил Драгошани, – если простыни достаточно чистые, еда сносная, а ваше румынское пиво не слишком горькое.
Его взгляд непонятно почему вдруг стал свирепым и в" его облике появилось нечто угрожающее, так что Кинковши отпрянул.
– Мой господин, – начал он хрипло, – комнаты у меня настолько чистые, что вы можете есть прямо с пола. А моя жена готовит просто великолепно. Пиво у меня лучшее во всех Южных Карпатах. А люди у нас, пожалуй, ведут себя более воспитанно, чем у вас в Москве. Так нужна вам комната или нет?
Драгошани усмехнулся и протянул руку:
– Я просто испытывал вас. Предпочитаю знать, что представляет собой человек на самом деле. Мне нравится ваш боевой настрой. Вы настоящий местный житель, Гзак Кинковши: одеты как крестьянин, но в душе истинный воин. Вы говорите, что я москвич? Это с моей‑то фамилией? Скорее можно сказать, что это вы чужак в здешних местах, Гзак Кинковши! Об этом свидетельствует и ваше имя, и ваш акцент. И то, что вы постоянно повторяете “мой господин”. Вы венгр, не так ли?
Кинковши всмотрелся в лицо собеседника, оглядел его с головы до ног и для себя решил, что тот ему нравится. Во всяком случае, гость обладал чувством юмора, и уже одно это располагало к нему.
– Дед моего деда – выходец из Венгрии, – сказал он, крепко пожимая протянутую руку, – но бабка моей бабки – валашка. А что касается акцента, то это местный говор. За последние десятилетия сюда приехало много венгров, и многие из них осели здесь. Так что я румын не в меньшей степени, чем вы. Только вот я не так богат, – он рассмеялся, отчего кожа на его лице сморщилась еще больше и обнажились желтые полустертые зубы. – Думаю, вы приняли меня за крестьянина. Ну, уж кто я есть, тот и есть. А что до “мой господин” – вы предпочитаете, чтобы я называл вас “товарищ”?
– О господи, нет! Только не это! – незамедлительно откликнулся Драгошани. – “Мой господин” вполне меня устраивает, спасибо, – он тоже рассмеялся. – Пойдемте, вы покажете мне эту вашу “английскую” комнату...
Кинковши повел его от “Волги” к высокому с остроконечной крышей зданию гостиницы.
– Комнаты, – ворчал он, – о, у меня много комнат. По четыре на каждом этаже. Если хотите, можете снять сразу несколько.
– Одной вполне достаточно, – ответил Драгошани, – если, конечно, при ней есть ванна и туалет.
– А, апартаменты! Тогда это будет верхний этаж. Комната с ванной и туалетом под самой крышей. Очень современно.
– Не сомневаюсь, – уже мягче ответил Драгошани. Нижний этаж дома был оштукатурен, и в песочного цвета штукатурку вдавлены камешки. Возможно, это было связано с поднимавшейся снизу сыростью. Стены верхних этажей были каменные. Дому, должно быть, исполнилось не менее трехсот лет.