Пожамчи был с Воронцовым излишне подобострастен, веселился и вчерашнего не вспоминал. Причина такого резкого изменения в настроении Пожамчи
заключалась в том, что сегодня, беседуя по поручению Литвинова с представителем французского ювелирного концерна «Маршан и К°» с глазу на глаз,
он открылся ему и предложил сделку: француз готовит пару контрактов на продукты питания для Советов, но просит взамен не деньги, а камушки,
именно те, которые подберет в Москве Пожамчи. Именно он должен был – согласно разработанной ювелирами партитуре – привезти эти камни в Ревель.
Он должен был, как они задумали, привезти государственные драгоценности и – чтобы не было международного уголовного дела – свои, лишь ему
принадлежащие, уникальные. Эти камни гарантировали ему пять процентов акций в пакете концерна «Маршан и К°».
Рассчитав, что контракт для Совдепии люди Маршана подготовят в самом ближайшем будущем, Пожамчи прикинул, что обратно сюда ему надлежит
вернуться через месяц, от силы – два. Он уговорился также, что на границе его встретят компаньоны с машиной; камни для Литвинова он перешлет
послу, а с остальными драгоценностями в тот же день исчезнет.
Поэтому, считал он, теперь Воронцов не страшен, а уж в Москве тем более. И Николай Макарыч шумно веселился, рассказывал хмурому Воронцову
веселые анекдоты, жаловался на горькую жизнь дома…
Запомнив отзыв, сказанный ему Воронцовым, он обещал во всем помогать его посланцам. О том, что в Москву собирается сам Воронцов, он и
предположить не мог…
Выписка из приказа по ВЧК № 28/7
«в) откомандировать помначинотдела Владимирова Всеволода Владимировича в Эстонию для выполнения специального задания…
Член коллегии ВЧК Кедров ».
7. В Москве утром
Две шифровки из Ревеля Глеб Иванович Бокий получил одновременно. Первая гласила: «Неизвестный из Москвы высказывал в поезде „Москва – Ревель“
желание остаться в Эстонии невозвращенцем. Август».
Вторая шифровка была более определенной: «Неизвестный сов. гражданин провел вечер вместе с белоэмигрантом Воронцовым. Беседу прослушать не
удалось, однако отношения у них были самые дружеские. В случае, если это наш человек, срочно предупредите, чтобы я не тратил силы на наблюдение.
Карл».
Отправив эти сообщения в соответствующие отделы, Бокий вызвал автомобиль и позвонил Владимирову.
– Всеволод, – сказал он, – документы вам готовы, красивые документы. Только почему вы себе в двадцатом выбрали псевдоним Исаев и за него сейчас
держитесь, я понять не могу. «Максим Максимович» понимаю – Лермонтов, но фамилию, казните, не одобряю. За ней ни генеалогии нет, ни хитринки –
торговая какая то фамилия, право слово…
Он выслушал ответ «Максима Максимовича», посмеялся низким своим баском и предложил:
– Могу, Севушка, домой отвезти, если вы закончили свои дела. Спускайтесь к четвертому подъезду…
В старом, насквозь продуваемом студеным ветром автомобиле Бокий продолжал подтрунивать над Владимировым:
– Неубедительно, неубедительно, мой друг… И то, что вы Лермонтова отводите, а киваете на Литвинова, – тоже неубедительно и даже легкомысленно.
– Я у него на коленях сидел, Дедом Морозом называл.
– Это разъяснение устроит эстонскую контрразведку. Нет, меня больше донимает «Исаев»…
– Видите ли, Глеб, если идти от истории мировой культуры, то видно, что европейская цивилизация накрепко повязана единством, первородством
христианства.
Пророк христиан – Исайя… Но не зря меня отец заставлял зубрить фарси: Исса – пророк Мухаммеда. Одно из самых распространенных
японских имен – Иссии, – в честь их святой; тут я с буддизмом еще не до конца разобрался, посему не знаю, как смогу обернуть выгоду с Исаевым на
Дальнем Востоке… Смотрите, что, таким образом, получается…
– Получается великолепный образчик религиозного большевика и космополита… Вроде Тургенева – в трактовке Золя…
– Верно, – согласился Владимиров серьезно. – Я имею сразу же контактные точки с громадным количеством людей. Христиане – Россия, Болгария,
Сербия – места горячие, сплошь эмигрантские – исповедуют Исайю; католики, протестанты, лютеране – то есть Европа и Америка – тоже. Но при этом
не следует забывать, что происхождения Исайя иудейского… Разве это не тема для дискуссий с муфтием в Каире? Достаточно? Это я пока Японию
опускаю, – хмыкнул Всеволод, – не время еще…
– Вы очень хитрый человек, товарищ Исаев.
– Это как понять? Умный?
– Ведь если дурак – хитрый, то его за версту видно. В наших комбинациях дурак необходим. Как кресало, о которое оттачиваешь нож. Обидно, что
поколения запомнят только умных, а дураков, от коих мы отталкивались, забудут. Недемократично это. Я бы когда нибудь воздвиг обелиск: «Дураку –
от благодарных умных».
На Арбате Всеволод вылез из автомобиля: здесь он жил с отцом.
– Владимиру Александровичу поклонитесь, – попросил Бокий.
– Вы его помните?
– Сколько мы друг другу крови перепортили во время ссылки… Батюшка ваш хоть из «отзовистов», но в споре блестящ: порыв, эмоции, пафос.
Отец Всеволода – Владимир Александрович Владимиров – был худ, горбонос и сед. Волосы у него были вьющиеся, густые, и оттого, что они вечно
стояли дыбом, он казался еще более высоким. Говорил он по актерски, очень объемно, красиво и – о чем бы ни шла речь – горячо и заинтересованно.
Всеволода подчас удивляла эта горячность отца: он мог рассвирепеть из за какого то пустяка, а в серьезном деле всегда был спокоен и расчетлив,
только до синевы бледнел и чаще обычного приглаживал волосы костлявыми длинными пальцами.
– Меньшевистская оппозиция приветствует разведку, – проворчал отец, заталкивая в чемодан свои распухшие от записей блокноты, – чай на кухне, там
же селедочка и, не могу не похвастаться, деревенское масло – выменял на том «Орлеанской девственницы» с иллюстрациями Шаронтье… Кулачок посчитал
обнаженную натуру порнографией, очень заинтересовался…
– Ты поужинал?
– Да.
– А мандат получил?
– Я получил листочек бумаги…
– Если с печатью и подписью – это и есть мандат…
– Да, там кто то наследил в нижнем правом углу.
– Старичок, милый, – попросил Всеволод, – ты со мной, надо мной, над нами – шути, но когда ты будешь ездить по Сибири, пожалуйста, воздержись.
Не все, увы, обладают чувством юмора, а если тебя там посчитают контрой, то я ничего не успею сделать, потому что буду вне Москвы.
– Значит, диктатура пролетариата шутку подвергает остракизму?
– Нет… Отчего же?..
– В вашем теперешнем положении не до шуток.
– У тебя есть какие то радикальные предложения?
– Это демагогично, Всеволод…
– Вопрос не может быть демагогичным. Как правило, демагогичными бывают ответы. Нет?
– Легче всего строить для себя баррикады из афоризмов, Всеволод.