В нашем положении необходима бдительность. Мы поможем юноше, когда освободимся… В самом деле, что значат координаты по прошествии нескольких дней? Тут повсюду мощнейшие течения…
Мария расплакалась и убежала.
Несмотря на ранение, Антонио поднялся с постели и пошел поговорить с Сальваторе.
Вернувшись обратно, подозвал к себе Педро и Алешу.
– Ребята, – сказал он хмуро. – Я кое‑что повидал на своем веку и знаю, что самое пагубное – отбрасывать чужой опыт жизни, не считаться с ним, полагая, что он устарел. Люди во все века ели, пили, любили, болели и трудились, добывали славу или покрывали себя позором. Это было и будет, и потому всякий опыт борьбы, опыт страданий наших предшественников должен быть свят.
– Странное предисловие, – удивился Педро, – но я согласен. Не напрасно у всех народов, известных великими деяниями, всегда был высок авторитет предков. Это была первая и главная святыня – закон предков, предостережение предков, обычай предков. Человек не может переменить истину, он может только прибавить к ней или отнять от нее по своей глупости.
– Не думай, Антонио, что я считаю иначе, – сказал Алеша. – Все мы убедились: в мире есть силы, которым ненавистно сильное, здоровое, культурное, развивающееся общество. Они хотели бы разложить его с помощью самого наглого обмана: науськивая детей на родителей, молодое поколение – на старшее, чтобы те и другие иссякли во взаимной борьбе, а негодяи легко и беспрепятственно сели бы на шею тем и другим… И мне шептали не раз: «Не слушай родителей, их взгляды допотопны, вкусы устарели, они не понимают детей!» Но я никогда не был так глуп, чтобы поверить, что именно родители – мои первые враги. Как можно было заподозрить отца, деда, мать? Они могут быть не правы в споре, но они правы в своих заботах.
– Все верно, – кивнул Антонио. – Это великое сокровище для каждого – духовный багаж предков. Чтобы иметь покорных холуев, эксплуататоры, подобные нашему Боссу, выбивают из сознания людей прежде всего мудрые наставления отцов и дедов, поощряя эгоизм, погоню за наживой и развлечениями. Они пытаются вытеснить высокий дух прозаическими вещами, используя нищету, бедность или жадность в своих корыстных интересах. Они знают о роковой роли культа вещей. В пору созревания личности, когда даже самая небольшая лишняя порция энергии может внезапно разбудить спящий в человеке гений и направить его по пути к величайшим открытиям, они похищают, ловко крадут у молодежи запасы жизненных сил, склоняя ее к выпивкам, ссорам, пустому времяпрепровождению, раннему разврату. Все это исключает развитие самостоятельного тонкого духовного мира. Управляя людьми с помощью моды и молвы, они побуждают миллионы глупцов тратить время, предназначенное природой для самосовершенствования и творчества, на приобретение штанов, курток и прочего хлама, сбивающего молодых с истинного пути – с пути познания сущностей мира и облагораживания собственных чувств. Сколько людей тратит драгоценное время на добывание записей примитивнейших групп, ничего общего не имеющих с подлинной музыкой – ею боссы пользуются в своих закрытых компаниях, повторяя, что Бетховен, Бах, Чайковский, Моцарт «не для быдла»…
– Антонио, – воззвал Педро, – заклинаю тебя: поскорее скажи то, ради чего ты позвал нас! Мы верим тебе! Не нужно никаких предисловий!
Антонио вздохнул:
– Друзья мои, мне показалось, что я где‑то видел уже раньше человека по имени Сальваторе.
Педро и Алеша переглянулись.
– Не может быть, – удивился Педро. – Нам известна вся его история.
– Его ли? – усмехнулся Антонио. – И вся ли?
– Я не могу не верить тому, кто потерял отца и других близких, кто сам побывал на волосок от смерти, – сказал Алеша.
– Вот отчего было столь долгим мое предисловие, – нахмурясь, сказал Антонио. – Я боялся показаться назойливым и недобрым. Может быть, я ошибаюсь, но мой опыт жизни предупреждает: берегись этого человека.
– Ты наверняка ошибаешься, – неуверенно возразил Педро. – Но я не осуждаю тебя.
– Пусть никто не узнает о нашем разговоре, – добавил Алеша. – Так легко оскорбить человека недоверием. Потом это ничем не исправишь.
– Милые, благородные друзья, – сказал Антонио. – Если вы немного верите мне, человеку, вместе с которым сражались и могли умереть, учтите, по крайней мере, такую просьбу: не спускайте с Сальваторе глаз, подмечайте все противоречия в его словах и поступках – это сослужит всем нам позднее добрую службу…
– Что такое специальная школа?
– Педро, не перебивай, пожалуйста, – попросила Мария.
– Нет, отчего же, пусть спрашивают. Специальная школа – это школа, в которой нет шантрапы из низших слоев. Где труха и навоз, нет и не может быть высоких побуждений. Если отцы пьяницы или наркоманы, дети их, как правило, тоже становятся пьяницами и наркоманами… Другое дело – дети в спецшколе. Там каждый – наследник знаменитости. Отцы, деды и прадеды – дипломаты, министры, писатели, крупные бизнесмены, короче, есть кем гордиться, есть кому подражать… Дома у нас в гостиной постоянно висел портрет прадеда – он был крупным чиновником в одной испанской колонии, увы, ныне уже утраченной… Испании когда‑то принадлежало полмира, товарищи господа, и то, что все вы говорите по‑испански, – заслуга испанского меча и испанского проповедника, но прежде того мореплавателя и политика… Мой дед по матери – президент банка, по отцу – командир пехотной дивизии, любимец каудильо… Да, да, я не оговорился, каудильо – это Франко, которого вы называете фашистом… Я обязан был знать биографии всех своих знаменитых родственников, а их насчитывалось не менее трех десятков.