Совершенно голый, истощенный, длинноволосый узник испуганно вращал глазами и неразборчиво мычал. Он беспрерывно почесывался, копошился, выковыривая отросшими крючковатыми ногтями вшей из волос.
Первое время Эдмунд в ужасе шарахался от него, но постепенно впал в апатию, свыкся с присутствием этого странного товарища по несчастью. Однако он не мог примириться с убийственным зловонием погреба. Здесь не существовало даже подобия отхожего места. Просто один из углов ужасной гробницы для живых использовался в этом качестве, к радости тучи жирных мух.
Раз в сутки кто-то из солдат гарнизона проталкивал через створку в дверце глиняную плошку с водой и бросал на каменный пол какую-то непонятную дрянь.
Для Эдмунда стало пыткой прислушиваться к кряканью уток и кудахтанью кур во дворе. В его воображении они являлись зажаренными, покрытыми коричневой румяной корочкой.
Никто не обращал на узников ни малейшего внимания. На требования Эдмунда предоставить ему возможность добиться справедливости в честном поединке никто не отзывался. Временами душа его восставала против такого вероломства и беззакония, разум мутился. Он дико тряс железные прутья маленького окошка, безумно вопил…
Бывший владелец Арендела видел себя участником военных игр с другими юными рыцарями. У всех у них были миниатюрные щиты, деревянные мечи. И скакали они на послушных престарелых кобылах.
Соседи – норманнские бароны, получившие от Завоевателя феодальные поместья и замки поблизости, считали графа Аренделского оригиналом. За чаркой вина они частенько посмеивались над его настойчивым желанием выучить своего молодого наследника читать и писать. Это, с их точки зрения, было совершенно не нужно, да и недостижимо. Кроме того, сэр Роджер требовал, чтобы Эдмунд получал наставления от монахов близлежащего аббатства на латинском языке. Он считался единственным общепринятым языком христиан и главным средством общения между любыми княжествами и герцогствами. Позднее старый граф Аренделский постарался, чтобы его наследник усвоил основы греческого языка. Возможно, к этому его побудили слухи о богатой добыче, которую можно завоевать в неведомых странах, лежащих где-то далеко на востоке. Одну из них называли Византией или иногда Романией. Ходили легенды о ее сказочных богатствах. По крайней мере, так рассказывали странствующие монахи…
Проходил час за часом. Пронзительные крики извивавшихся под плетью Вольмара Агропольского крепостных уже не бросали сэра Эдмунда в дрожь. И он больше не кидался к маленькому окну, через которое было видно происходящее во внутреннем дворе. В начале своего заточения Эдмунд часами торчал у этой щели в надежде хотя бы взглянуть на свою сестру. Но она не появлялась. Какая судьба ее постигла? Жива ли она?
И снова его мысли совершали путешествие в прошлое. Он вспомнил, как служил под руководством жестокого и требовательного барона сэра Ришара де Донфрона. Был его оруженосцем, или эсквайром. Сам старый барон, весь скрюченный от полученных в боях страшных ран, больше не мог участвовать в карательных походах против восставших саксонских кланов или в жестоких истребительных битвах против Уэльса. Волей-неволей Эдмунду пришлось вступить в свое первое сражение под предводительством брата сэра Ришара, Тибо Реннского.
Вообще-то прежняя жизнь Эдмунда обычно текла монотонно. Утомительно скучные недели проходили одна за другой. День начинался до рассвета с кормления и чистки любимой кобылы господина сенешаля, его боевой лошади. Затем приходилось чистить, чинить и смазывать оружие барона и луку его седла. После этого долгие часы посвящались владению в совершенстве оружием рыцарей – пикой, булавой и прежде всего теми тяжелыми мечами трех футов длиной, которые показали себя всесокрушающими.
Для укрепления мускулов плеч и рук молодой Эдмунд де Монтгомери по собственному желанию занимался с настолько тяжелыми гирями, что после них железная булава казалась ему просто тросточкой, а рыцарский меч – чуть тяжелее дубинки.
Прилежные тренировки увенчались успехом, и в конце концов граф приобрел способность часами владеть оружием более тяжелым, чем у любого оруженосца или рыцаря из Дуврского замка. К тому же он с легкостью выдерживал вес железной кольчуги, покрывавшей его тело до колен, металлического капюшона и заостренного шлема. Все это вместе взятое весило по крайней мере тридцать фунтов.
В свободное от всех этих занятий время от рыжего юноши требовалось прислуживать за столом сэра Ришара. Он должен был стоять у локтя господина, чтобы вовремя налить сенешалю вина или отрезать кинжалом ломтик мяса. К таким поручениям Эдмунд всегда питал отвращение.
В то же время молодой граф всем сердцем отдавался другим занятиям, которых требовало рыцарство: играл на лютне и пел стихи, им же сложенные. Правда, его успехи в этой области, по-видимому, оказались невелики. Сэр Ришар терпел его пение ровно столько, сколько того требовала рыцарская вежливость. Затем предоставлял возможность возвысить свой голос в песне какому-нибудь другому оруженосцу.
До отхода ко сну – спал Эдмунд на жестком соломенном тюфяке в небольшой, со всех сторон продуваемой палатке – он должен был убедиться, что кобыла его хозяина хорошо накормлена и напоена. Затем он и другие эсквайры обходили все посты вокруг крепости, проверяя, все ли часовые на месте.
Оторвавшись от воспоминаний, благородный пленник тупо глянул на свои черные от грязи руки с поломанными ногтями. Разве были эти руки такими, когда в них вложили рыцарский меч?
Как глубоко врезалось в его память малейшее событие в то славное июньское утро. Всю предшествующую ночь он не мог уснуть. Лежал на каменном полу перед алтарем часовни Дуврского замка с раскинутыми крестом руками. С восходом солнца появились его близкие друзья. Непривычно сдержанные, они повели его в зал, где он вымылся и аккуратно причесал свои медно-рыжие волосы. Затем натянул на себя белоснежное одеяние.
В торжественном молчании самые молодые рыцари из подданных сэра Ришара де Донфрона эскортировали кандидата в рыцари в большой зал замка. Его поставили перед сенешалем, отцом и другими знаменитыми рыцарями и воинами.
С одной стороны к будущему рыцарю придвинулась старшая дочь сенешаля. Вполне заурядная молодая женщина в эти торжественные минуты выглядела словно ангел Божий. Прислуживавшие леди Эрменгарде женщины вынесли на деревянном подносе рыцарские доспехи: кольчугу, шапочку и краги. Искусно сделанные перчатки и башмаки были скреплены железными кольцами.
Затем раздался звучный голос старого сенешаля. Возможно, именно так он звучал во времена второго сбора норманнов в Гастингсе.
– Клянешься ли ты, Эдмунд де Монтгомери, почитать Святую Церковь и верно служить ей? – громко вопрошал он. – Клянешься всегда быть послушным своему суверену, королю Вильгельму Второму? Обещаешь ли всегда выполнять свои обеты и уважать законы рыцарства? Будешь ли защищать слабых, если их дело справедливо? Станешь ли помогать в беде собратьям-рыцарям?
Эдмунд вспоминал, как после клятвы следовать всем этим рыцарским заповедям он должен был преклонить колени перед старым графом Аренделским. Болезненно гордый старик похлопал сына по затылку плоской стороной длинного нормандского меча. Затем граф прокричал все еще могучим голосом:
– Именем Бога я возвожу тебя в рыцарское достоинство! Подымись, сэр Эдмунд де Монтгомери!
Его прежний господин, королевский сенешаль Дувра барон сэр Ришар де Донфрон, помог ему подняться на ноги. И, возложив свои руки на плечи нового рыцаря, в свою очередь закричал:
– Будь гордым! Всегда оставайся гордым! Затем сэр Ришар нацарапал на его военном поясе:
Совсем еще маленьким мальчиком Эдмунд не раз задавался вопросом, что означает эта эмблема и откуда она. Но никто ничего об этом не знал. Эмблема была так же стара, как и клан Монтгомери. В последующие годы молодой граф пришел к заключению, что когда-то давным-давно в непроходимых лесах Нормандии их предок, должно быть, повстречался с белым леопардом и убил его.