— Китти? Китти.
Я опустилась на колени, отняла ее ладонь от лица и поднесла к своим губам. Я целовала ее пальцы, ногти, ладонь, запястье; мокрую от ее собственных слез руку увлажнили и мои слезы и слюни. Уолтер, все еще дрожа, с ужасом это наблюдал.
Наконец глаза Китти встретились с моими.
— Это правда, — прошептала она.
Я дернулась, застонала — услышала ее вскрик, ощутила на своем плече пальцы Уолтера и поняла, что укусила Китти, как собака. Отдернув руку, она воззрилась на меня в ужасе. Вновь стряхнув ладонь Уолтера, я обернулась к нему с криком:
— Отойди, поди прочь! Поди прочь, оставь нас!
Он медлил; я несколько раз лягнула его ботинком в лодыжку, и он отступил.
— Нэн, ты не в себе…
— Прочь!
— Я боюсь тебя оставить…
— Прочь!
Он отступал.
— Я выйду за дверь, но дальше не пойду.
Взглянул на Китти, та кивнула, он вышел и очень осторожно закрыл за собой дверь.
Наступившую тишину нарушали только мое неровное дыхание и тихие всхлипывания Китти; точно так же плакала три дня назад моя сестра. Да ничего хорошего она в жизни не сделала, эта твоя Китти! — так сказала Элис. Я склонилась щекой на одеяло, укрывавшее бедра Китти, и закрыла глаза.
— Ты внушила мне, что он твой друг. А потом внушила, что он тебя разлюбил, из-за нас.
— Я не знала, как иначе поступить. Он в самом деле был мне всего лишь другом, а потом, потом…
— Подумать только, все это время… ты с ним…
— Ничего такого не было, до этой ночи.
— Я тебе не верю.
— Это правда, Нэн, клянусь! До этой ночи — да и как могло быть иначе? — мы только разговаривали и… целовались.
До этой ночи… До этой ночи я была счастлива, любима, довольна, благополучна; до этой ночи я готова была умереть от любви и желания! Услышав ее слова, я поняла, что боль от любви не составит и десятой, сотой, тысячной доли той муки, которую Китти причинила мне сейчас.
Я открыла глаза. У Китти тоже был несчастный, испуганный вид.
— И эти… поцелуи, когда они начались? — Еще не договорив, я угадала ответ: — Тем вечером, в «Диконзе»…
Поколебавшись, Китти кивнула; все тогда происходившее возникло в моей памяти и встало на свои места: неловкость, недомолвки, письма. А я-то жалела Уолтера — жалела! И все это время в дураках была я, все это время они встречались, перешептывались, обменивались ласками…
Думать об этом было пыткой. Уолтер был нашим другом — не только ее, но и моим. Я знала, что он в нее влюблен, но он казался таким немолодым, солидным, тихим. Неужели Китти убедила себя, что хочет лечь с ним в постель? Еще бы с отцом моим легла!
Я снова заплакала.
— Как ты могла? — твердила я сквозь слезы. Так разговаривают мужья в дешевых пьесах. — Как ты могла?
Сквозь одеяло я чувствовала, как она ерзает.
— Мне не хотелось! — потерянным голосом произнесла Китти. — Я едва терпела…
— Я думала, ты меня любишь! Ты сама так говорила!
— Я люблю тебя! Люблю, люблю!
— Ты говорила, тебе ничего и никого не надо, кроме меня! Говорила, мы будем вместе всю жизнь!
— Я никогда не говорила…
— Ты мне это внушила! Заставила поверить! Ты только и твердила, как ты счастлива. Так почему бы не продолжать все по-прежнему?..
— Ты сама знаешь почему! Пока мы молоденькие, все в порядке. Но время-то идет… Будь мы служанки при кухне, занимались бы чем душе угодно и никто бы не заметил. Но мы известны, мы на виду…
— Да не хочу я быть известной, если для этого нужно отказаться от тебя! Не хочу ни у кого быть на виду, только у тебя, Китти…
Она стиснула мою руку.
Но мы известны, мы на виду…
— Да не хочу я быть известной, если для этого нужно отказаться от тебя! Не хочу ни у кого быть на виду, только у тебя, Китти…
Она стиснула мою руку.
— А я хочу… Хочу. А раз я на виду, мне невыносимо, чтобы… надо мной смеялись, ненавидели меня, презирали, называли…
— Розовой!
— Да!
— Но мы бы вели себя осторожно…
— Любой осторожности мало! Ты слишком… Нэн, ты слишком похожа на мальчика…
— Слишком похожа… на мальчика? Ты мне ничего такого не говорила! Слишком похожа на мальчика… ага, стало быть, лучше уж Уолтер! Ты… ты его любишь?
Она отвела взгляд.
— Он очень… добрый.
— Очень добрый. — Я услышала наконец в своем голосе ноты горечи и недовольства. Выпрямилась, отстраняясь от Китти. — И ты пригласила его, когда меня не было, и он был добр к тебе, в нашей постели… — Внезапно подумав об испачканных простынях и матрасе, о ее обнаженном теле, которого касались его руки, его губы, я поднялась на ноги. — О боже! И долго бы это длилось? Давала бы мне целовать тебя, после него?
Китти потянулась за моей рукой.
— Клянусь, мы собирались сегодня же тебе рассказать. Сегодня же ты бы все узнала…
В ее словах мне почудилось что-то странное. Я расхаживала вдоль кровати, но теперь замерла.
— О чем ты? Что это за все?
Она уронила руку.
— Мы… о Нэн, только не сердись! Мы собираемся… пожениться.
— Пожениться? — Я бы додумалась и сама, если бы у меня было время, но времени не было, и от этого слова я совсем сникла. — Пожениться? А я… как же я? Где я буду жить? Чем заниматься? А как же, как же… — Мне пришла в голову новая мысль. — Как же наш номер? Как мы будем работать?..
Китти смотрела в сторону.
— Уолтер кое-что задумал. Новый номер. Он хочет вернуться на эстраду…
— На эстраду? После этого? С тобой и мной?..
— Нет. Со мной. Со мной одной.
С ней одной. Меня затрясло.
— Ты убила меня, Китти, — сказала я.
Я не узнала собственного голоса; думаю, он напугал Китти: она бросила дикий взгляд на дверь и заговорила стремительно, каким-то пронзительным шепотом.
— Не говори этого. Понимаю, ты потрясена. Но ты увидишь, со временем… мы снова станем друзьями, все втроем! — Она потянулась ко мне; голос ее сделался одновременно пронзительней и спокойней. — Разве ты не понимаешь, что это только к лучшему? Когда Уолтер станет моим мужем, кому придет в голову, кто скажет… — Я отстранилась, она схватила меня крепче и наконец панически выкрикнула: — Ты же не думаешь, что я позволю ему нас разлучить?
Я толкнула ее, и она упала обратно на подушку. Китти по-прежнему куталась в покрывало, но оно немного сползло, оставив на виду выпуклость груди с розовым соском. Чуть ниже ямочки под горлом, легонько вздрагивавшей при каждом вздохе, каждом биении сердца, висела на серебряной цепочке жемчужина, мой подарок. Мне вспомнилось, как я целовала ее три дня назад; быть может, этой ночью или утром Уолтер осязал языком ее холод и твердость.
Подскочив к Китти, я схватила цепочку и — снова как персонаж дурного романа или пьесы — рванула. С легкостью поддавшись и щелкнув, она повисла, разорванная, у меня в руке. Ненадолго задержавшись на ней взглядом, я отшвырнула цепочку, и она со звоном упала на пол.
Китти крикнула — наверное, позвала Уолтера. Во всяком случае, дверь распахнулась и он появился: бледное лицо в рыжих бакенбардах, подтяжки все еще торчат из-под пиджака, рубашка без воротничка болтается вокруг шеи.