– Мы все вылечим…
Дальнейшие обещания он прошептал на ухо своей подружке, нет, он не повторит ошибки, которую совершил на Рождество, он не заснет, когда она с ним разговаривает, она ведь знает, что он засыпает тогда, когда говорит сам, а это совсем другое дело… Он увидел, как медведи и дикие кабаны вместе бурно празднуют Новый год, а одна свинья надела красные кружева и выстукивает копытцами чечетку под лихую песенку, которую распевает марабу во фраке из серых перьев…
В автобусе осталось свободным только одно место на заднем сиденье, рядом с Анатолием. Через проход, на двойном сиденье, лежали сумки, не уместившиеся в багажном отделении. Чего‑то в этом духе Корнелия и ожидала – во всяком случае, русский парень тоже выглядел невесело. Она прикинула, не снять ли сумки, чтобы сесть отдельно, но это выглядело бы демонстративно невежливо. Вздохнув, она плюхнулась на свободное кресло и посмотрела на своего вынужденного соседа. Она знала, что многих раздражает ее тяжелый взгляд, но ей было наплевать. Во что это он вырядился? Вельветовые брюки коричневого цвета, какие‑то отстойные ботинки, пуловер с высоким воротом и серый анорак с последней распродажи.
– Не нужно так на меня смотреть, – сказал он. – Ты что, хочешь к окну?
Она помотала головой. По проходу пробирался Фредерсен.
– Что такие кислые? – с наигранной бодростью спросил он.
– Где вы только автобус такой выкопали? Какой‑то средневековый, – заныла Анди. – Я думала, мы поедем на двухэтажном.
– Ну, дорогая моя, – засмеялся Фредерсен, – на те огромные деньги, которые я выколотил из вас, надо было, видно, арендовать лимузин!
Корнелия терпеть не могла такие учительские шуточки. Впрочем, когда у них дома бывали гости, ее отец вел себя точно так же. По‑видимому, они оба научились этому в университете.
– Хотелось бы знать, кто это проголосовал за поездку в Гейдельберг?! – крикнул с переднего сиденья Йорн.
– Точно, Його! Зимой надо было ехать в Мек‑Пом – вот чего нам не хватало! – отозвался Джованни, повернувшись к Йорну. – Ты бы соскребал там лед с лысин у своих скинхедов!
Раздались вопли, смех, водитель недовольно фыркнул, и автобус тронулся с места.
– Все нормально, Анатолий? – спросил Фредерсен и улыбнулся ему, будто Корнелии рядом не было.
– Все в порядке. Правда. Не обращайте на меня внимания… У меня с собой книги, буду читать, – ответил Анатолий.
Фредерсен кивнул и двинулся вперед, терпеливо выслушивая по дороге упреки: почему он не захотел отложить поездку с классом до лета.
Корнелия поглядела мимо Анатолия в окно. Плоский северный ландшафт скрывался за пеленой дождя, тумана и брызг из‑под колес. Как будто они ехали по враждебной планете, обреченные без всякого желания, по принуждению быть постоянно в пути.
Да так оно и было.
– Мне очень жаль, – сказал Анатолий.
– Чего жаль? – Корнелия даже испугалась.
– Не гляди на меня с такой злостью. Я сказал, что буду читать и поэтому у меня все нормально. Вероятно, это прозвучало не слишком вежливо по отношению к тебе. Но Фредерсену нравится, когда я читаю: это способ быстрее освоить язык.
– Я поняла это совсем иначе.
– Он вообще любит изгоев.
– Меня‑то он терпеть не может, – буркнула Корнелия. – О нет! Еще и Джованни!
И правда, сам Джованни, крутейший из крутейших, с преувеличенным вниманием наклонился к ним:
– Добрый день, господа с последнего сиденья! К вам обращается Джованни Сесса из газеты «Эккернфёрдер ньюс»! Мы проводим опрос: чего вы ждете от зимней поездки в Гейдельберг? И есть ли у вас объяснение, отчего наш замечательный классный руководитель, преподаватель немецкого и истории, доктор ха‑се Томас Фредерсен, не захотел поехать с нами летом? А также – почему он зажал у нас два дня каникул?
– Ты хотел сказать – «доктор ха‑ка» – хоно‑рис кауза, – поправил Анатолий и насмешливо посмотрел на Джованни.
– Гейдельберг я не знаю. Возможно, зимой там лучше. На другие ваши вопросы я, к сожалению, не могу ответить, господин Сесса.
– Охотно верю. – Улыбка Джованни стала чуть‑чуть ехидней. – Ты знаешь только Сибирь и лагерь для перемещенных лиц. Впрочем, благодарю за замечание, господин Шмидт. Кстати, у вас клевые штаны. А что скажет ваша соседка? Как насчет интервью для «Ньюс»?
Корнелия пожала плечами.
– Может, фрау Кёниг уже вычислила время прибытия, исходя из средней скорости аж семьдесят три с половиной кэ‑мэ в час?
– Мы едем быстрей, – презрительно заметила она. – Нужно только измерить время, затраченное на…
Джованни надул щеки:
– Да вы совсем юмора, что ли, не понимаете! Могли бы и подыграть! Огромное спасибо.
Он ушел. Анатолий усмехнулся.
– Что? – спросила Корнелия. – Тебе нравятся такие шуточки?
– Вот что мне нравится. – Он показал мобильный телефон. – Джованни скоро его хватится. Будет искать!
Она едва сдержалась, чтобы не усмехнуться.
Южней Ганновера они сделали первую остановку. В очередь в туалет Корнелия встала последней – не помогло.
– Эй, Кёниг! Зачем ты надела лыжи? – Сюзанна сказала это так, чтобы все слышали, и ткнула пальцем в черные сапоги, единственную обувь, в которой Корнелия чувствовала себя не совсем неуклюжей.
Даже маленький скандал, который пришлось улаживать Фредерсену: мобильный Джованни нашелся в кармане Йорна, не смог компенсировать ее обиду. Когда она поднялась в автобус, глаза у нее были красные от слез. Анатолий взглянул на нее, но, к счастью, промолчал. Через несколько минут он предложил ей носовой платок. Она молча взяла. От платка пахло луком и каким‑то русским супом.
– Я слышал, что сказала Сюзанна, – тихо произнес Анатолий. Она вытерла глаза и уставилась на спинку переднего кресла. – А мне нравятся большие ноги.
Корнелия резко передернула плечами и сердито буркнула:
– А мне нет.
– Так устойчивей, верно? На мой взгляд, это удобно, поскольку у нас на севере постоянно дует сильный ветер.
Она понимала, что ей следует улыбнуться в ответ, ведь он вроде хотел ее утешить. Но если улыбаешься, становится еще больней. С ней так было всегда.
– Хуже, если у человека нет рта и он не умеет говорить, – наконец сказал Анатолий и повернулся к окну.
Она подскочила на сиденье:
– Неужели тебе безразлично, когда над тобой смеются? Тебя это не задевает? Или ты думаешь, что когда‑нибудь будет иначе? Ты экономишь, чтобы купить себе крутые джинсы? Надеешься, что это изменит их отношение к тебе? Нет, никогда и ничего не изменится. Даже через сто лет.
Анатолий бессильно опустил руки на колени.
– Когда я жил в России, я всегда представлял, что я пробок, плывущий по воде. Я видел только очередную волну и знал, что должен выдержать удар, каким бы сильным он ни был. И выдерживал, ведь я пробок.
– Пробка, – поправила Корнелия. Он засмеялся:
– Да, пробка. Понятно, что твой отец учитель. Я до сих пор считаю, что моя жизнь – это борьба пробки с огромной волной за существование.
– Ну и ну! – Корнелия невольно поерзала на кресле. – Ладно, пробка. А как насчет спасательного буя?
– Еще чего! Когда надо, его никогда нет рядом.
– Фредерсен идет сюда.
– Эй, Анатолий! – На этот раз учитель кивнул и Корнелии, как приветствуют знакомых в толпе. – Если тебе станет плохо, впереди есть место. Рядом со мной.
– Спасибо. Все нормально.
– А если мне будет плохо? Можно мне сесть впереди? – спросила Корнелия и тут же отметила про себя, что вопрос прозвучал с изрядной долей сарказма.