Вдали за поворотом она заметила дома. Деревянные и бетонные постройки с большими, до самой земли, окнами теснились возле леса. От шоссе к ним вела дорога. Она пролегала по железному мосту через речку и пересекала заснеженную равнину. Вид у строений был такой заброшенный и неприкаянный, что Диана, сама не понимая почему, содрогнулась.
Там, где начиналась дорога к домам, виднелся плакат: "ЛАГЕРЬ ОТДЫХА "ПИРЕНЕЙСКИЕ СЕРНЫ"".
Никаких признаков института или хотя бы указателя, что он здесь существует, не наблюдалось. По всей видимости, Институт Варнье не был заинтересован в рекламе. Диана начала уже сомневаться, не заблудилась ли она. Развернутая карта масштаба 1:25 000 лежала рядом с ней на пассажирском месте. Проехав с километр и миновав не меньше двенадцати поворотов, она заметила стоянку, обнесенную каменной оградой, сбавила скорость и повернула руль. "Ланчия" запрыгала по лужам, поднимая брызги грязи. Диана прихватила с сиденья карту и вышла из машины. Сырость обволакивала все вокруг мокрым ледяным покровом.
Не обращая внимания на снег, Диана Берг развернула карту. Строения лагеря были отмечены тремя маленькими треугольничками. Она на глаз прикинула пройденное расстояние, проследив извивы муниципальной трассы. Совсем близко были видны еще два треугольничка, сходившиеся в виде буквы Т. Никаких указаний, что это за строения, на карте не было, но дорога здесь обрывалась, а потому ничем иным, кроме института, треугольнички быть не могли.
Она находилась совсем близко…
Обернувшись, Диана подошла к каменной балюстраде.
Вверх по течению реки, на другом берегу, чуть выше по склону, стояли два длинных каменных здания. Несмотря на расстояние, их размеры впечатляли. Архитектура гигантов. Такие циклопические постройки изредка попадались в горах: плотины, электростанции, отели, выстроенные в прошлом веке. Точь-в-точь пещеры циклопов. Только вместо одного Полифема в таких пещерах их обитало множество.
Диана была не из тех, кого легко удивить. Ей нравилось путешествовать в местах, не рекомендованных для туристов, и заниматься спортом, связанным с риском. И в детстве, и потом, уже став взрослой, она всегда отличалась отвагой. Но было что-то такое в этих зданиях, отчего у нее засосало под ложечкой. Не от страха, нет, и не от чувства физической опасности. Тут примешивалось другое… Прыжок в неизведанное…
Диана достала мобильник и набрала номер.
Она не знала, есть ли здесь связь, но после трех гудков знакомый голос ответил:
- Шпицнер слушает.
Ей сразу стало легче. Теплый, низкий и спокойный голос обладал даром утихомиривать ее и прогонять прочь все сомнения. Это именно Пьер Шпицнер, ее руководитель на факультете, сумел заинтересовать Диану судебной психологией. Интенсивный курс лекций "Сократы" о правах ребенка, который он читал под эгидой межуниверситетской организации "Права детей", очень сблизил ее с этим неотразимым человеком, прекрасным мужем и отцом семерых детей. Знаменитый психолог взял Диану под свое крыло на кафедре психологии и педагогических наук и позволил куколке превратиться в бабочку, хотя такое сравнение и выглядело слишком банальным по отношению к требовательному характеру Шпицнера.
- Это Диана. Я тебя не отвлекаю?
- Нет, конечно. Как дела?
- Я еще не доехала, стою на дороге… но отсюда мне видно институт.
- Что-нибудь пошло не так?
Ох уж этот Пьер! Даже по телефону он безошибочно определяет любую модуляцию голоса.
- Нет, все в порядке. Они совершенно правильно держат всех этих типов в изоляции от внешнего мира. Их засадили в самую мрачную дыру, какую только можно было найти. У меня от этой долины мурашки по коже…
Диана тут же пожалела о том, что сказала. Она повела себя как девчонка-подросток, впервые заглянувшая внутрь себя, или как студентка, безнадежно влюбленная в преподавателя и во что бы то ни стало добивающаяся его внимания. Интересно, как же ей удастся держать удар, если один вид институтского здания ее так напугал?
- Ладно, - сказал он. - Ты уже вытянула свой жребий, занимаешься сексуальными насильниками, параноиками и шизофрениками. Так или не так? Вот и скажи себе, что здесь тот же набор.
- Там у меня не все были убийцами, только один.
В памяти Дианы сразу возникло худое лицо с медового цвета глазами, которые смотрели на нее с вожделением хищника. Курц был подлинным социопатом, других ей пока не попадалось. Холодный, неуравновешенный манипулятор, без малейших намеков на раскаяние. Он изнасиловал и убил трех матерей семейства. Самой младшей из них было сорок шесть лет, самой старшей - шестьдесят пять. Это был его конек: пожилые женщины. А также веревки, кляпы, скользящие узлы-удавки… Всякий раз, когда Диана заставляла себя не думать о нем, он прочно устраивался в памяти, со своей скользкой ухмылочкой и хищным взглядом.
Именно о нем напоминал плакат, который Шпицнер повесил на дверь своего кабинета в корпусе психологического факультета: "НЕ ДУМАЙТЕ О БЕЛОЙ ОБЕЗЬЯНЕ".
- Слушай, Диана, а тебе не кажется, что уже поздно задавать себе такие вопросы?
От этого замечания она покраснела и услышала:
- Уверен, что ты справишься. Ты идеально подходишь для этого места. Не говорю, что будет легко, но ты потянешь, это я гарантирую.
- Ты прав, - сказала она. - Я, наверное, веду себя смешно.
- Да нет, любой на твоем месте отреагировал бы так же. Я знаю, какая репутация у этого места. Не обращай внимания и делай свое дело. Когда вернешься, будешь самым крупным во всех кантонах специалистом по психическим отклонениям. Теперь позволь откланяться, меня ждет декан с финансовым докладом. Ты же знаешь, я вынужден влезать во все проблемы факультета. Удачи тебе, держи меня в курсе.
Гудок. Он отсоединился.
Опять стало тихо. Только речка шумит. Тишина навалилась на нее, как мокрое одеяло. С ветки сорвался снег, и Диана вздрогнула. Засунув мобильник в карман, она сложила карту и села в машину.
Чтобы выехать со стоянки, ей пришлось маневрировать.
Туннель. В свете фар блеснули мокрые черные стены. Никакого освещения, и у самого выезда - поворот. Слева через речку переброшен маленький мостик. Вот наконец и первый указатель, прикрепленный к белому шлагбауму: "ЦЕНТР ТЮРЕМНОЙ ПСИХИАТРИИ ШАРЛЯ ВАРНЬЕ". Она медленно повернула и миновала мост. Дорога круто пошла вверх, петляя между пихт и сугробов, и Диана испугалась, что ее старушка не справится с обледеневшим склоном. У машины не было ни зимней резины, ни цепей. Но вскоре дорога выровнялась.
Последний поворот - и здания института оказались совсем близко.
Увидев, как они наступают сквозь снег, туман и лес, Диана вжалась в сиденье.
Одиннадцать пятнадцать утра, вторник, десятое декабря.
2
Верхушки заснеженных пихт. Вид сверху, в головокружительной вертикальной перспективе. Внизу прямая лента дороги между тех же самых пихт, тонущих в тумане. Верхушки деревьев проносятся с огромной скоростью. Петляя между огромными деревьями, едет джип "чероки", большой, как скарабей. Фары пробивают волнистый туман. Прошедший недавно снегоочиститель оставил у обочин высокие сугробы. Вдали, на горизонте, высятся заснеженные горы. Лес внезапно кончился. Дорога круто спустилась вниз, обогнула скалы, сделала крутой вираж и пошла вдоль реки. На другом берегу, как живой, открылся черный зев гидроэлектростанции.
Указатель на обочине дороги гласил: "СЕН-МАРТЕН-ДЕ-КОММЕНЖ. СТРАНА МЕДВЕДЕЙ - 7 км".
Сервас на ходу поглядел на указатель.
На фоне гор и пихт был нарисован пиренейский медведь.
Пиренеи, говоришь? Медведи, которых местные охотники с удовольствием держат на мушке?
Они считают, что эти звери слишком близко подходят к жилью, нападают на стада и становятся опасными для людей. Сервас подумал, что единственную опасность для человека представляет сам человек. В морге Тулузы он каждый год присутствовал на вскрытии все новых трупов, и убили этих людей отнюдь не медведи. Sapiens nihil affirmat quod no probet. "Мудрый не станет болтать о том, чего не видел сам".
Когда дорога снова повернула в лес, Сервас сбавил скорость. На этот раз "чероки" въехал в густой подлесок. Совсем близко слышался плеск потока. Несмотря на холод, он приоткрыл окно и вслушался. Хрустальная песня воды почти перекрывала звук CD: Густав Малер, Пятая симфония, аллегро. Музыка, полная лихорадочной тревоги, точно соответствовала тому, что его ожидало.
Вдруг прямо перед ним замигал проблесковый маячок на крыше автомобиля, и на дороге показались человеческие фигуры со светящимися жезлами.
Жандармы…
Когда жандармерия не знает, с чего начать следствие, она ставит кордоны.
Ему вспомнились слова Антуана Канте, сказанные в то же утро в полицейском управлении Тулузы:
- Все произошло в эту ночь, в Пиренеях, в нескольких километрах от Сен-Мартен-де-Комменжа. Мне позвонила Кати д’Юмьер. Кажется, ты с ней уже работал.
Канте, великан с жестким юго-западным выговором, любитель регби, обожавший жульничать в игре и добивать противников, устраивая кучу-малу, относился к категории людей, которые всего достигли сами, "self-made". Он прошел путь от простого полицейского до заместителя начальника местной уголовной полиции. Щеки его были изрыты маленькими кратерами оспы, как песок, прибитый дождем, большие игуаньи глаза впились в Серваса.
- Произошло? Что именно? - спросил Сервас.
Губы Канте, все в складках, покрытых беловатым налетом, приоткрылись.
- Никаких подробностей.
- Как так? - Сервас пристально на него посмотрел.
- Она не хотела говорить по телефону. Сказала только, что ждет тебя и хотела бы полного соблюдения секретности.
- Это все?
- Все.
Сервас растерянно посмотрел на своего патрона и полюбопытствовал:
- Сен-Мартен, это не там ли, где находится дурдом?
- Институт Варнье - единственное во Франции, а может, и в Европе психиатрическое заведение, где содержат убийц, которых суд признал невменяемыми, - уточнил Канте.
Кто-то сбежал и совершил очередное преступление? Так вот почему на дорогах посты. Сервас снизил скорость. У полицейских он разглядел автоматические пистолеты МАТ-49 и пневматические винтовки "Браунинг BPS-SP". Он опустил стекло, и в салон вместе с ледяным воздухом ворвались снежные хлопья.
Сервас сунул свое удостоверение полицейскому под самый нос и спросил:
- Где это случилось?
- Вам надо на гидроэлектростанцию.
Полицейский повысил голос, стараясь перекрыть переговорное устройство, висевшее на груди. Его дыхание оседало белесым парком.
- Это километрах в десяти отсюда, в горах. На первой круговой развязке от Сен-Мартена направо. Потом, от следующего круга - еще раз направо. Указатель "Озеро Астау". А дальше - никуда не сворачивая.
- А чья была идея насчет кордонов?
- Мадам прокурора. Чистая рутина. Обыскивают чемоданы, прочитывают все бумаги. Никогда заранее не знаешь.
Сервас с сомнением хмыкнул.
Отъехав от кордона, он прибавил громкости CD, и салон наполнился звуками валторн. На долю секунды оторвав взгляд от дороги, он налил в стаканчик холодного кофе. У него это было как ритуал. Сервас каждый раз готовился к заданию таким манером, зная по опыту, что первый день, даже первый час расследования решают все. Сейчас надо быть бодрым, собранным и восприимчивым. Кофе, чтобы взбодриться, музыка, чтобы внутренне собраться и… прочистить мозги.
- Кофеин, музыка… а сегодня еще пихты и снег, - пробормотал он тихонько, глядя на обочину и ощущая, как засосало под ложечкой.
Сервас в душе считал себя горожанином и воспринимал горы как враждебную территорию. Однако он помнил, что так было не всегда, и в детстве отец каждый год брал его с собой на прогулки по этим долинам. Он объяснял, как называются деревья, рассказывал о скалах, об облаках, и юный Мартен Сервас слушал его с почтительным восхищением. Мать тем временем расстилала на весенней траве скатерть и накрывала стол к пикнику, со смехом называя мужа педантом и занудой. В эти радужные дни в мире царило простодушие. Следя за дорогой, Сервас подумал, что, может быть, он оттого и не приезжал больше сюда, что эти места неизменно напоминали ему о родителях.
Господи, когда же ему наконец удастся очистить свой проклятый чердак от воспоминаний? Было время, когда он даже обращался к психоаналитику.
Через три года тот сдался и заявил:
- Я до чрезвычайности огорчен. Мне очень хотелось бы вам помочь, но я никогда не сталкивался со случаями такой стойкой сопротивляемости.
Сервас тогда улыбнулся, ответил, мол, ничего страшного, неважно, и подумал, что окончание сеансов психоанализа должно положительно отразиться на его бюджете.
Он снова огляделся вокруг. Рама - что надо. Вот только картины не хватает. Канте заявил, что ничего не знает. А Кати д’Юмьер, которая командует местной прокуратурой, настояла, чтобы он приехал один. Интересно, из каких соображений? Он воздержался от высказываний, но такое решение его насторожило. У него под началом находилась следственная бригада из семи человек, и все - шестеро мужчин и одна женщина - были загружены работой под завязку. Накануне они закончили расследовать дело об убийстве бомжа. Его тело со следами побоев обнаружили в пруду недалеко от деревни Ноэ и от шоссе, куда он, видимо, шел. Чтобы найти виновных, понадобилось меньше двух суток. Шестидесятилетнего бродягу за несколько часов до смерти видели в компании троих подростков из деревни. Самому старшему было восемнадцать лет, самому младшему - двенадцать. Поначалу они все отрицали, но потом достаточно быстро сознались. У них не было никакого мотива и ни малейшего раскаяния.
- Это был отброс общества, никчемный человек, - заявил старший.
Никто из них не состоял на учете ни в полиции, ни в каких-либо социальных службах. Дети из приличных семей. Хорошо учились, не были связаны с дурными компаниями. От их равнодушия у всех, кто участвовал в расследовании, кровь стыла в жилах. Сервас до сих пор помнил румяные лица мальчишек и большие ясные глаза, смотревшие на него безо всякого страха, даже с вызовом. Он попытался вычислить, кто был зачинщиком - в таких делах всегда есть заводила, - и, похоже, нашел. Им оказался не старший из парней, а средний по возрасту. Парадоксально, но его звали Клеман…
- Кто на нас настучал? - спросил мальчишка в присутствии ошеломленного адвоката, с которым только что отказался иметь дело под предлогом, что тот никуда не годится. По закону он имел на это право…
- Здесь вопросы задаю я, - сказал полицейский.
- Держу пари, что это старуха Шмитц. Вот шлюха!
- Уймись. Придержи язык, - урезонивал его адвокат, нанятый отцом.
- Ты не на школьном дворе, - заметил Сервас. - Знаешь, сколько вам светит, тебе и твоим дружкам?
- Ну, об этом еще рано говорить, - слабо возразил адвокат.
- Она достукается, п… старая! Сама напрашивается, чтобы ее укокошили. А я до этого охоч!
- Прекрати ругаться! - раздраженно цыкнул на него адвокат.
- Ты меня слышишь? - начал заводиться Сервас. - Вы рискуете сесть на двадцать лет. Посчитай!.. Когда ты выйдешь, будешь уже старым.
- Прошу вас, - снова начал адвокат. - Пожалуйста, без этого…
- Старым, как ты, что ли? А тебе сколько? Тридцать? Сорок? Неплохо живешь, вон, и пиджак бархатный. Небось, немалых денег стоит. Что это вы тут мне шьете? Да это не мы! Ничего мы не делали, блин! В натуре, ничего не делали! Вы что, идиоты или как?
"Парень чист, - припомнил Сервас, чтобы заглушить поднимавшийся гнев. - У него никогда не было неприятностей с полицией, в школе вроде бы тоже".
Адвокат побелел и покрылся крупными каплями пота.
- Это тебе не телесериал, - спокойно произнес Сервас. - Отсюда ты уже не выйдешь. Ты уже сел. Если среди нас и есть идиот, так это ты.
Не похоже было, чтобы мальчишку проняло. Это достало Серваса. А парень по имени Клеман, казалось, не отдавал себе отчета в тяжести предъявленных ему обвинений. Сервасу уже приходилось читать статьи о подростках, которые насиловали, убивали и пытали, совершенно не сознавая ужаса содеянного. Они словно участвовали в компьютерной или ролевой игре, которая просто не задалась. До этого дня он отказывался верить в подобные вещи, считая все преувеличениями журналистов, а теперь сам столкнулся с этой жутью. Самым страшным оказалась не апатия трех юных убийц, а то, что такого рода дела перестали быть исключениями. Мир превратился в огромное поле для все более преступных экспериментов, которые Бог, дьявол или случай затевали в своих пробирках.
Вернувшись на рассвете домой, Сервас долго мыл руки, потом сбросил одежду и минут двадцать стоял под душем, чтобы смыть с себя все это и почувствовать, как теплая вода уносит грязь. Потом он взял с этажерки томик Ювенала и открыл его на тринадцатой сатире.
Где такой праздничный день, в какой не поймали бы вора,
Не было бы вероломств, обманов, преступно добытой
Прибыли, - денег таких, что берутся мечом или ядом?
Много ли честных людей? Насчитаешь их меньше,
чем входов
В Фивы…
"А ведь мы сами сделали этих мальчишек такими, какими они стали, - сказал он себе, закрывая книгу. - Какое же у них будущее? Да никакого. Все пошло прахом. Негодяи набьют себе карманы на этом деле и будут красоваться на телеэкранах, а родителей этих ребят уволят с работы, и в глазах собственных детей эти люди превратятся в проигравших. Почему они не бунтуют? Почему вместо автобусов и школ не поджигают модные бутики, банки или дворцы власть имущих?"
Наверное, он рассуждал как старик, махал кулаками после драки. Может, это оттого, что ему уже без нескольких недель сорок? Заниматься дальше тремя подростками Сервас предоставил своей следственной группе. Сейчас отвлечься было очень кстати, хотя он и не знал, что его тут ожидает.
Следуя указаниям жандарма, Сервас обогнул Сен-Мартен, не заезжая в город. Сразу за второй круговой развязкой дорога пошла вверх, он увидел внизу белые городские крыши, съехал на обочину и вышел из машины. Город оказался больше, чем думал Сервас. Там, откуда он приехал, сквозь дымку тускло проступали просторные снежные поля, а на том берегу реки, на востоке, виднелись промышленная зона, кемпинги и множество районов социального жилья, с длинными и низкими домами. Центр города, с его переплетением узких улочек, раскинулся у подножия самой высокой в окрестностях горы. Поросший пихтами склон пересекала двойная линия фуникулера.
Туман и снег искажали расстояние между городом и Сервасом, смазывали детали, и ему пришло в голову, что Сен-Мартен так просто не сдастся, его надо будет брать хитростью, а не штурмом.