– Учились в институте, в одной группе, – пояснила Варя, – Алена была мне не подругой…
– Да? – поразился я. – Кем же?
– Сестрой, – грустно ответила Варя, – ближе человека в этом мире для меня не существует.
– Вы знали, что ее хотят убить?
Варя кивнула:
– Честно говоря, до недавнего времени я считала все происходящее дурацким совпадением. Впрочем, насчет кастрюли с кислотой и тормозов еще можно поразмышлять, а бабка, которая швыряет тяжести на головы посетителей супермаркета, существует на самом деле. Я сама боюсь туда ходить.
– Вы тоже пользовались этим магазином?
Варя кивнула:
– Мы ведь с Аленой в одном доме живем, только на разных этажах.
– Правда? И познакомились лишь в студенческие годы? В детстве не общались?
– Я с родителями до восемнадцати лет провела в Германии, – пояснила Варя, – мой отец военный, служил там в Группе советских войск. А когда вернулся на Родину, получил эту квартиру, правда, сразу умер, а мама раньше скончалась.
– Ясно, – пробормотал я, помолчал пару секунд и не утерпел: – Я вчера так понял, что отец Алены был крупным художником.
– Да, Шергин, помните, когда‑то в каждом учреждении висела картина «Москва, Первомай», такое большое полотно, изображающее демонстрацию. На переднем плане мужчина в серой куртке и кепке держит на плечах хорошенькую пухлощекую девчушку с косичками.
– Что‑то припоминаю. У ребенка в одной руке синий шар, а в другой красный флажок.
– Точно. Это Шергин нарисовал, а девочка – Алена в детстве, но такой я ее не знала.
– Странно, однако… Известный художник, а жил в вашем доме. Вы меня извините, конечно, но здание не выглядит элитным.
Варя покачала головой:
– Все не так просто. У Шергина двухкомнатная квартира на последнем этаже. Ему в свое время предложили сменить жилплощадь, но Борис Алексеевич отказался, очень не хотел затевать переезд, лень было, у него огромная библиотека, сотни книг. Вот он и придумал, попросил, чтобы ему разрешили использовать чердачное помещение под мастерскую. Если попадете к Алене в квартиру, просто ахнете, насколько все здорово сделано. Внизу перенесли стены, и получилась огромная кухня‑гостиная, просторная прихожая и здоровенная ванная. А из чердака Борис Алексеевич сделал жилое помещение, да таких шикарных апартаментов ни у кого нет!
– Что вы думаете про историю с газом?
Варя нахмурилась:
– Ничего хорошего. Хотите знать мое мнение?
– Конечно, говорите.
– Автор этой затеи Марина Райкова. Уж не знаю, как насчет автомобиля, кастрюли и пакета молока, но газ точно она включила!
– Райкова до такой степени ненавидит Алену?
Варя уставилась в окно, помолчала и ответила:
– Она ее видеть не может. Стойте, мы приехали.
Луковск больше походил на отдаленный район Москвы, чем на самостоятельную административную единицу. Перед глазами расстилался квартал совершенно одинаковых блочных башен.
– Больница здесь, – Варя ткнула пальцем в желтое пятиэтажное здание.
Не успел я спросить, откуда она знает о местонахождении лечебницы, как моя спутница выскочила из машины и побежала ко входу. Я слегка задержался, потому что сначала парковался, а потом запирал «Жигули».
Глава 4
В коридоре, длинном и извилистом, стоял особый, больничный дух. Те, кто бывал в муниципальных клиниках, хорошо понимают, что я имею в виду. В нос ударил аромат, состоящий из смеси запахов хлорки, лекарств и готовящегося гороха. Вокруг стояла странная тишина, и сначала мне показалось, что больных тут нет. Двери в палаты были плотно закрыты, и из‑за них не пробивалось ни звука.
Очень странные люди лежали тут, они не смотрели телевизор, не слушали радио, не курили у окна. Может, на первом этаже расположены не палаты, а медицинские кабинеты? Но вдруг раздался женский крик, и я, поняв, что голос принадлежит Варе, пошел на звук, без стука распахнул тяжелую, выкрашенную сине‑белой краской дверь и увидел довольно симпатичную комнату, обставленную с шиком пятидесятых годов.
В углу большого продавленного черного кожаного дивана в голос рыдала Варя.
– Что случилось? – спросил я.
Стоявший у шкафа мужчина повернулся. В руках он держал стаканчик с темно‑коричневой жидкостью. Мой нос уловил запах валерьянки. Странно, однако, что врач решил предложить Варе это лекарство. Принято считать, что настойки и отвары, приготовленные на базе валерьянового корня, хорошее успокаивающее, но они никак не скоропомощное средство. Выпив один раз сорок въедливо‑пахучих капель, вы не прекратите истерику. Валерьянка накапливается в организме и начинает действовать после пятого, шестого приема. Но люди в массе считают иначе. Спросите, откуда я это знаю? Как‑то раз в мои руки попалась книга итальянца Томазино Перуджио «Растения. Лекарства и яды». После ее прочтения я перестал относиться к гомеопатии, как к невинной забаве.
– Вы приехали с ней? – спросил у меня доктор.
– Да.
– Очень хорошо, – с облегчением пробормотал врач и буквально влил Варе в рот абсолютно бесполезную настойку.
Но, очевидно, эффект плацебо
Название лекарства я не разобрал, но медсестра великолепно поняла, что имел в виду доктор.
– Пойдем, милая, – легко подхватила она Варю, – что ж поделать, так господу угодно.
Причитая, она уволокла женщину за дверь. Степан Аркадьевич выжидательно уставился на меня.
– Алену не нашли? – повторил я.
Врач развел руками:
– С утра водолаз работал, машина на дне, двери открыты. Наверное, труп в сторону отбросило. Думаю, еще, конечно, походят по дну, да только скорей всего весной обнаружат, а может, и нет. Моська – река хитрая, очень глубокая, с омутами. Эх, сколько я ни говорил на районных совещаниях, все без толку.
– О чем?
– Так на том месте три‑четыре аварии в год случаются. Шоссе делает крутой поворот, выходит на берег Моськи и снова сворачивает в сторону, такая крутая петля получается, вот машины и слетают с обрыва. Не далее как осенью Иван Леонтьев утонул, тракторист.