В ответ я выдала свою лучшую улыбку.
Понемногу в комнате стали собираться люди, за исключением лунолицей Ольги одни мужчины. Гениальный Ипатов тоже вернулся и теперь баловал товарищей какой‑то притчей, при этом почему‑то стоя к Ольге спиной, но ей и спина, судя по всему, нравилась, она неотрывно смотрела в затылок Ипатову с блуждающей на губах улыбкой и, сложив на груди пухлые ладошки, томно вздыхала. Потом повернулась ко мне и громким шепотом заявила:
– Гений гениален даже в малом.
Смысла я не уловила, зато заметила, как уши гения дрогнули, а он, выдержав паузу, наконец‑то повернулся к толстушке лицом и добродушно спросил:
– Как здоровье? – А между прочим, мог бы и не спрашивать: глядя на ее круглое лицо с ярким румянцем, только жуткий недотепа усомнился бы в том, что Ольга исключительно здорова.
– Спасибо, – расцветая улыбкой, ответила Ольга и торопливо добавила: – Я прочитала ваш роман. На одном дыхании. – В этом месте она судорожно вздохнула, подняла взгляд к потолку и еще раз повторила: – На одном дыхании…
– Ну‑ну, – кивнул Ипатов и, расправив плечи, зашагал к своему месту за столом.
Все торопливо расселись, почему‑то не глядя в наш сторону, более того, все как бы нарочно делали вид, что нас здесь и вовсе нет. Такое невежливое и даже странное поведение меня не на шутку разволновало, я усмотрела в этом дурной знак.
– Вы знаете, – произнес Ипатов с легким намеком на торжественность, – сегодня у нас обсуждение… романа Анны Асадовой. – Он кивнул головой в мою сторону. – Роман написан в жанре детектива. – При этом слове все непроизвольно поморщились, а я еще больше испугалась. – С рукописью ознакомились?
Трое из семи сидящих мужчин кивнули, а мне стало стыдно: отняла время у серьезных людей…
– Я также ознакомился с рукописью, – вздохнул Ипатов, посмотрел на Женьку как на врага и тут же отвел взгляд, избегая встречи с моей разнесчастной физиономией. – Итак… кто желает высказаться?
Высказаться пожелали все, в том числе и не читавшие романа. Увы, их критика вполне могла сойти за хамство, но думать плохо о совершенно незнакомых людях не в моих правилах, и я остановилась на определении «нелицеприятная». Ипатов отмалчивался, но время от времени удовлетворенно кивал головой. Ольга незаметно начала кивать в такт, а потом громогласно заявила:
– Вещь скучная. – Сделала паузу, в продолжении которой все притихли и даже насторожились, а она добавила: – Я смогла прочитать только тридцать пять страниц, хотя очень старалась…
Через несколько минут выяснилось, что старалась она все‑таки не зря, потому что хоть и смогла прочитать мой роман только до тридцать пятой страницы, но содержание его знала лучше, чем я, что позволило мне заподозрить ее некотором лукавстве. Но поразила меня вовсе не румяная Ольга, а гениальный Ипатов. Под конец он взял слово, высказывался минут пятнадцать. Некоторое время я следила за ходом его мысли, но мысль была столь витиевата, что на десятой минуте Яков Семенович сам потерялся, почмокал губами, удивленно взглянул, пытаясь припомнить, по какому поводу его товарищи собрались и сидят теперь, хмуря лбы, и ни с того ни с сего рассказал очередную притчу, смысл которой я вновь не уловила, наверное, из‑за сильнейшего волнения. Причем не только я одна. Когда Ипатов замолчал, все настороженно замерли, ожидая продолжения, ничего не дождались и в отместку вновь накинулись на меня, да так рьяно, что через пять минут я почти не сомневалась: мне предложат длительный отдых… скажем, в сумасшедшем доме.
К счастью, слишком бурные эмоции всех изрядно вымотали, и экзекуция длилась не так долго, чтобы я успела скончаться от стыда за свою бездарность и нахальство.
Я сидела с багровым лицом, косясь на Женьку, которая сменила окраску с красной на бледно‑зеленую и явно готовилась дать решительный отпор.
– Извините, – промямлила я. – Вы хотите сказать, что мой роман никуда не годится?
– Э‑э, – Ипатов весомо крякнул и спросил: – Вы по профессии кто?
– Экономист…
– Ну вот, дорогая, и занимайтесь своим делом. А литературу оставьте в покое… знаете, как говорится, «коль сапоги начнет тачать пирожник…» или что‑то в этом роде…
– Извините, – повторила я, поднялась и, пятясь задом к двери, потянула за собой Женьку. Смотреть на нее было жутковато и как‑то угадывалось, что ей есть что сказать каждому из присутствующих. К счастью, мы очень быстро оказались на улице. Женька смогла расцепить челюсти и громко чертыхнулась. Не глядя на подружку, я ускоренным шагом рванула к остановке такси, путаясь в подоле чужой юбки.
– Анфиса, – Женька схватила меня за локоть, – только не бери в голову…
– Заткнись! – рявкнула я. – Ведь знала: ничего путного из твоей затеи не выйдет, и все же пошла на поводу. Господи, какой стыд, да они меня только что дурой не ней звали…
– Велика беда, – презрительно фыркнула Женька. – Если хочешь знать, это все из зависти: детектив получился очень приличный, можешь мне поверить. Пусть я сама пишу ерунду про собак и кошек, но хорошую книгу от плохой, слава богу, могу отличить и заявляю ответственно: роман очень и очень неплох. А они – шайка бездарей… Зря я тебя сюда притащила.
– Это точно, – вынуждена была согласиться я.
– Я ж добра хотела, – вздохнула жалобно Женька. – Ну чего ты…
Я тоже вздохнула:
– Ладно, пойдем пешком. У Дениса я на сегодня отпросилась.
– Слушай, – вдруг вспомнила подружка, – мы рукопись не взяли. Вернемся?
– Ну уж нет! – взвыла я.
– Ладно. Через несколько дней зайду к Ипатову и заберу. Ты подумай, какой мерзавец, я ему к юбилею хвалебную статейку, а он мне такую свинью…
– Может, он правду сказал?
– Как же, правду, – презрительно фыркнула Женька. – Ты эту публику не знаешь… Все как на подбор мнят себя гениями, а сами бездарь на бездаре и бездарем погоняют.
– Мне это совершенно неинтересно, – отрезала я, а Женька вздохнула, сказала «ага» и добавила не без злорадства: – Хрен они теперь в моей газете напечатают хоть строчку, вот провалиться мне на этом месте.
– Ну чего ты? – устыдилась я, взяла ее под руку, и мы не спеша побрели в сторону любимого кафе, чтобы в очередной раз нанести удар по своему бюджету и нарушить клятву не есть сладкого.
Понемногу мы успокоились, и я даже смогла усмотреть в происшедшем положительные стороны, например беготня с рукописью сомнительного качества отменяется и жизнь вновь пойдет своим чередом.
– Я ее в Москву пошлю, – заявила Женька после третьего пирожного.
– Вот только попробуй, – возмутилась я.
– Чего ты? Там на тебя никто орать не будет. А вдруг повезет? Станешь знаменитой. Я к тебе в литературные агенты пойду…
– Отцепись, – сказала я и для большей убедительности погрозила Женьке кулаком. – С литературой покончено, раз и навсегда.
Впоследствии я могла убедиться, какое здравомыслие проявила в ту минуту. Ведь ясно было: предприятие, начавшееся столь паршиво, и в будущем не сулит ничего хорошего, но, если б я только знала, какие беды обрушатся на нас из‑за этого дурацкого романа… я б сожгла его собственными руками.