Сам готов был менять постельное белье, лишь бы ты к нему не заходила. Он почти никогда не приводил в гости друзей, не признавался, как их зовут, и даже не рассказывал, как провел день в школе. Уйди, мама, говорил, не мешай, не лезь, не дыши мне в затылок. А та книжка с картинками – ну, которую он терпеть не мог, которую изорвал, помнишь? Где крольчонок, чтобы убежать, хотел превратиться в рыбку, в облачко и тому подобное, а мама-крольчиха твердила, что превратится в то же самое – и за ним! Денни вырвал из этой книги все страницы до единой!
– Это абсолютно ни при…
– Ты удивляешься, почему он стал голубым? То есть не стал, но как будто бы стал, раз уж ему пришло в голову этим нас ошарашить, так вот знаешь почему? Я тебе скажу. Дело всегда в матери. В чертовой, понимаешь ли, матери!
– Что? – вскричала Эбби. – Это нелепая, устаревшая, ретроградская и…
Они помолчали.
Затем Эбби спросила:
– Есть ведь, кажется, номер, который можно набрать, чтобы узнать, кто звонил последним?
– Звездочка шестьдесят девять, – незамедлительно ответил Ред и кашлянул. – Но ты же не станешь?..
– Почему?
– Напомню тебе, что разговор прервал Денни.
– Это потому, что ты его обидел, – заявила Эбби.
– Если б я его обидел, он бы подождал вешать трубку. Не бросил бы ее так сразу. А он как будто только того и ждал. Прямо-таки потирал руки в предвкушении, когда делал свое признание. Так с места в карьер все и выдал. Я хотел тебе кое-что сказать, говорит.
– Раньше было «мне
– Набери «звездочка шестьдесят девять», будь добр.
– Я все не могу понять, зачем ему это? Знает же, что я не гомофоб. Черт, да у меня и на работе есть гей, мастер по гипсокартону. О чем Денни прекрасно известно. Не понимаю, почему он думал нас этим разозлить. В смысле, я, конечно же, не в восторге. Своим детям желаешь как можно меньше трудностей в жизни. Но…
– Дай телефон, – попросила Эбби.
Раздался звонок.
Эбби бросилась через Реда, но он схватил трубку первым. Впрочем, после небольшой возни телефон все равно оказался у Эбби. Она села прямо и сказала:
– Денни?
И тут же:
– А, Джинни.
Ред опять лег ровно.
– Нет-нет, не спим, – заверила Эбби. И после паузы: – Конечно. А что с твоей? – Снова пауза. – Нет-нет, без проблем. Да, завтра в восемь, увидимся, пока.
Она передала трубку Реду.
А что с твоей? – Снова пауза. – Нет-нет, без проблем. Да, завтра в восемь, увидимся, пока.
Она передала трубку Реду. Тот взял ее и поставил на базу.
– Просит мою машину, – объяснила Эбби, укладываясь на своей стороне кровати. И добавила тонким, каким-то очень одиноким голосом: – Звездочка шестьдесят девять теперь не сработает, да?
– Нет, – ответил Ред. – Не думаю.
– Ой, но что же нам делать? Мы больше никогда его не услышим. Он не даст нам второго шанса.
– Да что ты, милая, – успокоил Ред, – Денни обязательно еще позвонит, точно тебе говорю.
Он привлек жену к себе, пристроил ее голову на свое плечо. Так они и лежали, пока Эбби не успокоилась и не задышала медленно, размеренно. А Ред все смотрел в темноту и вдруг зашептал еле слышно, пробуя так и этак:
– Должен сказать тебе кое-что. Мне нужно тебе кое-что сказать. Пап, я бы хотел. Пап, мне нужно. – Потом раздраженно мотнул головой на подушке и начал снова: – Сказать тебе кое-что: я гей. Кое-что тебе сказать: думаю, что я гей. Я гей. Я думаю, что я гей. Думаю, что, возможно, я гей. Я гей.
В конце концов Ред замолчал и тоже заснул.
Разумеется, он потом позвонил. В семье Уитшенк чурались мелодраматизма, и даже Денни был не из тех, кто способен исчезнуть с лица земли и прекратить всяческое общение, – во всяком случае, не так чтобы раз и навсегда. Он, правда, тем летом не поехал с ними на море, но вряд ли из-за обиды, просто зарабатывал себе на карманные расходы в следующем году (Денни учился в колледже Сент Эскил в Пронгхорне, штат Миннесота). Он позвонил в сентябре и попросил денег на учебники. Дома, к сожалению, оказался один Ред, и разговор вышел не слишком информативный.
– О чем была речь? – спросила Эбби.
– Я сказал, чтобы он покупал учебники на свои средства.
– Нет, я про тот его последний звонок, вы все обсудили? Ты извинился? Объяснил ему? Расспросил?
– По правде, до этого не дошло.
– Ред! – воскликнула Эбби. – Но это же классика! Стандартная реакция: подросток объявляет, что он гей, а его семья живет себе дальше как жила и притворяется, будто ничего не знает.
– Отлично, – буркнул Ред. – Сама позвони ему. Позвони на кампус, в общежитие.
Эбби колебалась:
– А что я скажу? Зачем я звоню?
– Скажи, что хочешь учинить допрос с пристрастием.
– Нет, лучше подожду, пока он позвонит, – решила Эбби.
Но когда это случилось – примерно через месяц; Эбби была дома и ответила, – то обсуждали они бронирование авиабилета на рождественские каникулы. Денни хотел поменять дату прилета, поскольку вначале собирался в Хиббинг к своей девушке. (К девушке!)
– А что мне оставалось? – сказала потом Эбби Реду. – Только соглашаться: да, да, отлично.
– Да, что тебе оставалось, – не стал спорить Ред.
Он больше к этой теме не возвращался, но Эбби, выражаясь фигурально, кипела на медленном огне до самого Рождества. Ей явно не терпелось устроить разбирательство. Дети обходили ее сторонкой. Они не знали о заявлении Денни – тут Ред и Эбби сошлись во мнении: нельзя ничего говорить, пока Денни не даст добро, – но чувствовали: что-то происходит.
Эбби (игнорируя мнение Реда) намеревалась, едва Денни появится, сесть с ним и хорошенько поговорить по душам. Но утром в тот день, когда его ждали, из Сент Эскил пришло письмо с напоминанием, что по условиям договора Уитшенки обязаны оплатить следующий семестр, несмотря на то что их сын покинул колледж.