Защищали.
А я…
Баба Маня меня любила. Очень любила. По вечерам, когда я укладывалась на ночь, пела мне песни. Любимой моей была «Миленький ты мой». Я почему-то плакала, когда баба мне ее пела.
Жалко мне было девушку, которую милый с собой не хотел брать… Жалко до слез!
И меня никто не хотел взять с собой. Даже она не захотела, моя мать.
Значит, я такая плохая, раз я ей совсем не нужна?
Потом эти мысли много раз приходили мне в голову. Когда от меня ушел Димка, мой любимый муж. Когда сбежал Валентин, мой любимый мужчина…
Но это все было потом. А комплексы мои остались со мной навсегда.
Меня уложили, а я не сплю – слушаю их разговор.
Баба Маня жужжит:
– Дура ты, Полька! Куда подалась? В прислуги к капризной барыне? Ты что – крепостная? А дочь у тебя? Мне ведь тяжко уже, Поля! Я старая! И чего тебе там? Медом намазано? Деньгами забрасывают? Да я еще понимаю – терпеть ради хорошего мужика! Основательного! Поняла бы даже, если дитя тогда побоку! А здесь? Если не любовь, тогда зачем? Нравится, что понукают?
– Не понукают, мам! – оправдывалась Полина. – Совсем не понукают! А даже наоборот! Очень хвалят и ценят! Не может она без меня, понимаешь? Говорит: «Я, Поля, без тебя – как без рук!»
Баба Маня вздыхала:
– Не могут! Как же, не могут! Уйдешь – тут же забудут! Или получше найдут. Помоложе, покрепче. А заболеешь? Вышвырнут, как котенка приблудного, и тут же забудут. Знаю я их… А то, что девка растет без тебя? Это как? Где твое сердце, а, Полька? Куда закатилось? Не любишь ее? А про Андрюшку совсем забыла? Грех на тебе, Поля! Ох, какой грех!..
Тут я начинала реветь, уткнувшись в подушку. И на голову клала другую – чтоб не услышать мамашин ответ. Про любовь. Про меня. Про папку Андрея. Боялась ужасно!..
Однажды букет мой купила женщина – красивая, как мечта! Остановилась машина – женщина была за рулем – и вышла оттуда Красавица, Фея. Глянула на меня и улыбнулась:
– Сама придумала?
Я смущенно кивнула:
– Сама.
– А ты талант, девочка! Такое придумать!.. Небось и рисуешь?
Я снова кивнула.
– Тебя надо учить! – сказала женщина. – Передай своей маме! Обязательно надо учить! А не… – она оглядела наше с бабой торговое место на обочине, – а не картошкой торговать! И вы, бабуля, скажите родителям! – Она улыбнулась, взяла два букета, положила на ящик деньги и почему-то пригрозила пальцем бабе Мане.
Вжик! И она исчезла, оставляя за собой облачко дыма, придорожную пыль и… запах мечты…
Вот, думаю, был бы мой ребенок, мое дитя? Да я б из автобуса выпрыгнула! Хоть в окно, на ходу! Чтобы прижать свою деточку – маленькую, тощую, грязную и зареванную… Прижать к себе и не отпускать!
Нет. Уезжала. Помашет и – за горизонт. А я бреду спотыкаясь и в голос реву.
Баба Маня стоит у калитки:
– Чего бросилась, глупая?
Обнимет меня, умоет, переоденет и даст чаю с конфетой.
Подарки Полины Сергеевны – килограмм шоколадных конфет «Каракум», коробка зефира. В шоколаде. Вкусно – уммм! Мы с бабулей ели по половинке – поделим и с чаем.
Колбасы докторской полбатона – а то пропадет! «Как пропадет, Полька? – Баба качала головой. – Ха! Пропадет! Да мы его тут же, за один вечер! Вкусно же как!..»
Еще привозила колбасный сыр – целую палку. И вафельный торт. Торт бабуля нарезала на тонкие пластинки – узкие палочки, чтоб растянуть и смаковать. Хватало надолго.
Привозила мне и кое-что из одежды – ситцевый сарафан или кофту из шерсти.
Хватало надолго.
Привозила мне и кое-что из одежды – ситцевый сарафан или кофту из шерсти. Отрез сатина, чтобы баб Маня нашила «сиротке» трусов. А готовые купить? Дешевенькие, но с кружавчиками! У нас в классе у девчонок такие были. Ах, красота…
Ну и какие-то деньги – я уже говорила. Баба Маня клала их за икону Николая Чудотворца.
Старая икона, еще ее бабки. Да… Не хочу вспоминать… А надо – для пользы дела.
После похорон бабы Мани икону она увезла. Сняла со стены и – в сумку.
Я говорю:
– Зачем тебе? Ты ж в бога не веришь!
А она мне в ответ:
– А тебе зачем? Ты, что ли, веришь? Ты ж пионерка!
– На память! О бабушке, – я тогда закричала.
А она махнула рукой:
– Не болтай! Беру – значит, надо! Память… Что, для этого вещи нужны? А так что – сразу забудешь?
– А тебе? – закричала я. – Тебе для чего? Королеве своей отвезешь? Чтобы та умилилась? А потом в чулан засунула? На фига ей это? Или она у тебя в бога верит?
Буркнула только:
– Не твое дело!..
И – тю-тю! Я даже до свидания ей не сказала. Отвернулась к окну и заревела.
А она крикнула из сеней:
– Ну пока! Держись, Лидка! И веди себя хорошо!
– Да пошла ты! – это я ей вслед.
Услышит? Ну и пожалуйста! Мне плевать! Не было у меня матери и не надо. Не привыкать! Переживу!
Тетя Тоня переехала в нашу избу. Легла на бабино место. Днями спала – больная была, давлением маялась. Какой там следила! Какое питание! Готовить она не умела и учиться не собиралась. Ко мне была равнодушна. Чужая девочка. Она ко всем была равнодушна – никого не любила. Гордилась тем, что осталась девицей! Мужчин презирала. Она и вправду была нездоровой. А сопротивляться недугам своим не желала. Чуть кольнет – сразу в кровать. И храпит. А как проснется – сразу: «Лидочка, а у нас есть что покушать?»
Или так: замочит свои портки в корыте и ждет. Ждет, когда я постираю. Я, конечно, не подхожу. И она не подходит. А потом это корыто так начинает вонять… Что нету сил мимо пройти. Ну и что я делаю? Я стираю. А эта снова кряхтит: «Лидочка, простирни! А, голуба? Я даже голову поднять не могу – так стреляет…»
Почему я бралась? Почему я готовила Тоньке еду? Почему стирала ее тухлые портки? А потому что боялась! Боялась, что хватит Тоньку удар и Тонька помрет. Окочурится. Или еще хуже – разобьет дуру эту паралич и ляжет она навсегда. Я читала, что давление очень опасно. И кто будет за Тонькой горшки выносить? Правильно, Лида! А если помрет – девочку Лиду оформят в детдом.
Вот и… Словом, понятно.
А она пасть свою как распахнет, да как меня матом: «Я тут с тобой! Да вместо того, чтобы жить для себя! Да вместо того, чтоб отдыхать! Да за тобой, за эдакой дрянью!.. Говно подтираю!»
Мне даже смешно стало: «Ты – и за мной? Ты для меня?»
Мы с ней почти не разговаривали. О чем нам говорить? Так, перебросимся парочкой фраз и снова молчим.
А когда мать приезжала, Тонька скулила. Ныла и хныкала: «Устала я, Поля, тяжело с твоей девкой. Шустрая она и языкатая! На всем экономит, зараза такая! Я ее прошу конфеток купить, самых дешевых! А она? Теть Тонь, мы из бюджета уже с тобой вышли! Не будет конфет, и вафель не будет. Ешь, вон, мед и суши сухари!»
И денег все время просила. Клянчила, ныла: «Поль, нам не хватает! Подкинь, а, Полин?»
А я уже не ревела! Потому что так ее возненавидела… что сердце болело. От злости жгло под лопаткой. А может, и не сердце… А просто злость и тоска. И еще – обида. Такая, что…
Говорить не хочу.