Алиса поставила бокал на прикроватный столик и легла на спину. Ткань платья громко зашуршала. Ник опустился рядом. Он снял галстук и расстегнул пуговицы белой рубашки. На лице у него пробилась легкая щетина, глаза чуть покраснели, но волосы, уложенные волной от пробора, не растрепались.
— Ой, как солома! — Алиса потрогала их и отдернула руку.
— Это сестры. Гель в их руках творит чудеса. — Он погладил ее волосы и заметил: — Супруга, какая чудная синтетика!
— Это лак. Много-много лака, супруг.
— Правильно ли это, супруга?
— Правильно, супруг.
— Как интересно, супруга!
— Что же, мы теперь всегда так будем разговаривать, супруг?
— Ни за что, супруга!
Оба уставились в потолок и замолчали.
— Речь Эллы… — прервала молчание Алиса.
— Видимо, она была задумана как трогательная.
— А…
— Платье тети Уотси…
— Было задумано как… стильное.
— А…
Оба негромко засмеялись.
— Ты только представь себе… — Алиса перекатилась на бок.
Ее глаза наполнились слезами. Когда она перебарщивала с шампанским, то переставала владеть своими эмоциями.
— Только представь: а если бы мы не встретились? — договорила она.
— Это была судьба, — отозвался Ник. — Все равно встретились бы на другой день.
— А я не верю в судьбу! — хлюпнула носом Алиса, погружаясь в восхитительное ощущение горячих слез, потоками струившихся по щекам; тройной слой черной туши, наверное, размазался по всему лицу.
Становилось очень страшно при мысли, что их с Ником встреча — чистая случайность. А ведь могло произойти по-иному, и тогда ее существование было бы серым, унылым, как у какого-нибудь лесного создания, ни разу не видевшего солнечного света, и она бы даже не знала, что можно так любить и быть так любимой. Как-то раз Элизабет без обиняков заявила, что твой человек не будет тебя ждать, что счастье нужно искать самой, и Алиса согласно кивнула, но подумала: «Правильно, а он будет».
— Если бы мы не встретились, — продолжала Алиса, — то сегодня был бы самый обычный день, похожий на все остальные, и сейчас мы бы смотрели телевизор каждый у себя, ходили бы в спортивных штанах и… и завтра не начали бы медовый месяц… — При этой мысли ей стало совсем страшно, и она закончила: — Мы ходили бы на работу! На работу!
— Иди ко мне, моя возлюбленная опьяневшая невеста. — Ник привлек Алису к себе, так что ее голова коснулась его груди.
Она почувствовала запах его лосьона после бритья, гораздо сильнее обычного: наверное, утром он не пожалел его, и от этой мысли у нее стало так тепло на душе, что она расплакалась.
— Здесь вот что важно: наберись терпения, это очень сложно, — сказал он. — Готова?
— Да.
— Итак, мы встретились.
— Да, мы встретились, — откликнулась Алиса.
— И оказалось, что все хорошо.
— Верно, — довольно фыркнула Алиса. — Оказалось, что все хорошо.
— Оказалось, что все хорошо…
И с этими словами оба провалились в глубокий сон, потому что страшно устали. Атласное платье цвета слоновой кости накрыло их, точно одеяло, а красный кружок конфетти приклеился к щеке Ника, и след от него держался первые три дня их медового месяца.
— Должно быть, сильно мы повздорили, — сказала Алиса Элизабет. — Но мы не разводимся.
— Но мы не разводимся. Мы никогда бы не разошлись.
Само это слово — «развод» — звучало отвратительно; ее губы крепко сжимались, когда произносили второй слог. Раз-вод. Нет! Только не они! Только не с ними!
Родители Ника развелись, когда он был совсем еще маленьким. Он хорошо помнил, как все было. Как только они слышали, что разводится какая-нибудь пара — даже знаменитости не первого ряда, над которыми потешаются все кому не лень, — Ник всегда говорил печальным голосом, точно какая-нибудь ирландская бабулька: «Какой позор!» Он верил в брак. Он считал, что люди слишком быстро разрушают свои отношения. Как-то он признался Алисе, что, если у них что-то пойдет не так, он готов будет из кожи вон лезть, лишь бы все исправить. Алиса не отнеслась к этому серьезно, потому что для этого лезть из кожи было не обязательно. Достаточно провести несколько часов в разных комнатах, обняться в прихожей, тихонько вручить плитку шоколада. Иногда хватало и приятельского толчка под ребра, который означал: «Ну хватит уже дуться».
Развод у Ника был чем-то вроде фобии, и притом единственной. Если это правда, он должен быть опустошен, убит. Стряслось то, чего он больше всего боялся. Она жалела его всем сердцем.
— Из-за чего же мы так сильно повздорили? — спросила Алиса у Элизабет. Ей нужно было разобраться, в чем дело, и положить этому конец.
— Наверное, это случалось не так уж редко — то одна небольшая ссора, то другая… Честно говоря, ты мне никогда ничего такого не рассказывала. Просто позвонила на следующий день после того, как Ник выехал, и…
— Как это «выехал»? Из дома?
Это была неразрешимая загадка. Она старалась представить себе, как такое могло случиться. Ник швыряет вещи в чемодан, грохает дверь, желтое такси ждет на улице — непременно желтое, как в Америке, потому что этого не могло быть на самом деле, это была сцена из какого-то душещипательного фильма. Это была не ее жизнь.
— Алиса, вы полгода как разъехались, но знаешь, когда память у тебя снова заработает, ты поймешь, что в этом ничего страшного нет, потому что тебе хорошо. Это то, чего ты хочешь. Я как раз на прошлой неделе тебя спрашивала. Я спросила тогда: «Ты уверена, что этого хочешь?» — и ты ответила: «Совершенно уверена. Этот брак приказал долго жить, и мы его давно уже похоронили».
Враки! Неправда! Выдумки! Алиса очень старалась сдержать ярость в голосе.
— Ты прямо на ходу все это сочиняешь, чтобы мне стало лучше? «Приказал долго жить, похоронили!» Да это вообще не из моего словаря! Я так не говорю. Не сочиняй, пожалуйста. Это очень тяжело слушать.
— Ах, Алиса, — печально вздохнула Элизабет. — Я тебя уверяю, это все травма головы, это все… Ой, здравствуйте, здравствуйте!
Незнакомая Алисе медсестра быстро отодвинула шторку, и Элизабет поздоровалась с ней с явным облегчением.
— Как вы себя чувствуете? — осведомилась медсестра, накладывая Алисе на руку манжету, чтобы измерить давление.
— Хорошо, — послушно ответила Алиса.
Теперь она знала правила игры. Кровяное давление. Зрачки. Вопросы.
— А давление-то поднялось, — заметила медсестра и сделала отметку в блокноте.
«Мой муж орал на меня, точно на злейшего врага. Мой милый Ник… Мой Ник… Я хочу сказать ему об этом, потому что он бы просто вышел из себя, если бы услышал, что со мной кто-нибудь так разговаривает. Ему первому я всегда хочу рассказать, кто меня расстроил; нога сама давит на педаль газа, лишь бы быстрее добраться домой и поделиться с ним, потому что как только он все узнаёт и его лицо искажается от злости на того человека, значит все в порядке, все прошло.