Питер Лейк решил провести на изнанке небосвода день-другой, с тем чтобы хорошенько выспаться и хоть немного прийти в себя. Здесь, где царили вечные сумерки, где слышался лишь едва уловимый шум прибоя и не было недостатка в свежем воздухе, он чувствовал себя в полнейшей безопасности. После нескольких дней, проведенных на морозе, он заснул мертвецким сном и проспал ночь, день и еще одну ночь. Он проснулся наутро, проспав тридцать шесть часов кряду, чувствуя себя совершенно отдохнувшим, и тут же стал готовить себе превосходное блюдо из рыбных консервов, томатов, вина, оливкового масла и минеральной воды «Саратога спрингс». Он утолил голод, помылся, побрился и переоделся. Теперь он чувствовал себя, словно Бог на небесах или Ральф Уолдо Эмерсон в своем кабинете, и потому мог отдаться неспешным раздумьям.
Ну вот, у меня есть замечательный конь, которого можно было бы полюбить за одни его глаза. Одним прыжком этот конь преодолевает целый квартал, и, вне всяких сомнений, он мог бы унести меня на поросшие соснами пустоши, на Гудзонские высоты или в Монтоук, куда Перли никогда не сунет носа. Там я смог бы по-настоящему прийти в себя. Однако стоит мне вернуться – и все начнется сначала. Я уже отдохнул, и потому мне не нужно уезжать из города. К тому же я всегда смогу спрятаться на болоте, или где-нибудь на чердаке, или в подвале. Какая разница? Это те же высоты или пустоши в миниатюре. Нет, единственное, что мне остается, – это измениться, стать совершенно иным человеком. Может быть, я смогу измениться настолько, что перестану их интересовать (узнать-то они меня все равно узнают). Скажем, если я стану монахом, они решат, что я свихнулся, и оставят меня в покое. Я мог бы стать, к примеру, мусорщиком или безногим калекой или посвятить себя Богу и потерять себя для этого мира…
Говорят, что святой Стефан преобразился на глазах у людей: он научился летать и менять свой облик, видеть прошлое и будущее, путешествовать из одного времени в другое, хотя все знали о том, что он был самым что ни на есть обычным человеком. Потому-то они его и сожгли.
Нет, конечно же, я не святой Стефан, однако, если я смогу по-настоящему сконцентрироваться на чем-то внешнем, я тоже, возможно, смогу измениться. Мутфаул говорил, что люди, строившие мост, становились другими. Может быть, я его неправильно понял? Помнится, Мутфаул говорил и о том, что город тоже все время меняется, а уж он-то слов на ветер не бросал. Если я действительно стану монахом, они, конечно же, здорово изумятся, но потом они меня убьют, это уж как пить дать. Если я стану государственным чиновником, они меня тоже убьют, хотя в другой ситуации они платили бы мне дань. А может быть, мне стать танцовщиком в каком-нибудь театре? Нет-нет, все, что угодно, но только не это… Стать отшельником или слепцом? Я уже никогда не увижу их, но они-то меня наверняка увидят. Превратиться в животное невозможно. Может быть, стать человеком-невидимкой? У ученых наверняка есть какая-нибудь специальная жидкость…
Внезапно он замер подобно оленю, услышавшему далекий треск ветвей. За ним гнались уже не один год, и это ощущение постоянной опасности необычайно обострило его чувства. Питер Лейк услышал доносившийся снизу топот множества ног, в ритме которого ему чудился охотничий азарт. Он заглянул в щель между настилом и звездой и увидел бегущих по мраморному полю здоровяков, которые уже в следующее мгновение разделились на две команды и устремились к лестницам, ведшим к небесному своду.
– Дохлые Кролики! – пробормотал Питер Лейк. – Но что же их сюда привело?
Он открыл люк, использовавшийся, возможно, раз в несколько десятилетий для того, чтобы пропустить через него трос, на котором подвешивалась люлька маляра, подновлявшего знаки зодиака, и, взявшись за конец веревки, прыгнул вниз. Он медленно опускался вниз, по мере того как веревка сматывалась с барабана, боясь, что запоздал с этим прыжком.
И действительно, не успел он проделать и половины пути от свода до пола, как барабан остановился и он недвижно повис меж небом и землей.
Прыгни Питер Лейк вниз, и он, словно яйцо, разбился бы о мраморный пол. Он решил раскачаться на веревке и схватиться за карниз. Однако к этому моменту Дохлые Кролики уже отыскали коленчатую рукоять барабана и стали быстро выбирать веревку.
– Вот тебе и Дохлые Кролики, – ошарашенно пробормотал Питер Лейк.
За миг до того, как он оказался возле люка (из которого на него смотрела добрая дюжина Дохлых Кроликов), он просунул руку в отверстие, сделанное для звезды, и, двигаясь по-обезьяньи, стал пробираться от отверстия к отверстию по направлению к рогу Тельца, возле которого находился другой люк. Держась всего тремя пальцами за последнюю звезду, он попытался подтянуться, но в это мгновение открылся и этот, второй люк, и в нем показались знакомые физиономии Кроликов.
Питер Лейк вздрогнул и посмотрел вниз, чувствуя, как разжимаются его слабнущие пальцы. Он вскрикнул от ужаса, но тут крепкая рука Дохлого Кролика схватила его за запястье и рывком втянула наверх.
Питер Лейк полагал, что они расправятся с ним в то же мгновение. С трудом переведя дух, он спросил:
– Почему вы не дали мне упасть? Разве я нужен Перли живым? И почему сюда пришли Дохлые Кролики, а не Куцые Хвосты?
– Мы тебя не тронем, – ответил один из Кроликов. – Мы хотим с тобой поговорить.
Питер Лейк прикрыл глаза, испытывая неимоверное облегчение.
– О чем же ты хочешь поговорить со мной, Дохлый Кролик?
– Мы знаем, что у тебя появилась лошадка, которая, по слухам, умеет летать.
– Кто это вам сказал?
– Они поклялись, что видели это собственными глазами. Все только об этом и говорят. Так вот, мы хотели бы купить у тебя эту лошадку за хорошие деньги и отправить ее в цирк.
– Какие вы, однако, болваны! Разве лошади летают?
– Твой конь летал! Это видели все!
– Он не летал, а скакал!
– И далеко ли он скакал?
– Квартал или два квартала за один скачок.
– Два квартала?!
– Примерно.
– Питер Лейк, мы его покупаем и отправляем в «Бельмонт»!
– Нет, – возразил Питер Лейк. – Вы не понимаете. Он не станет скакать за деньги! Он делает это только потому, что ему это нравится. Без меня он этого делать не станет, я же, сами понимаете, в цирк не пойду… Помимо прочего, я не хочу его продавать.
– Мы дадим за него десять тысяч долларов!
– Нет!
– Двадцать тысяч!
– Нет.
Дохлые Кролики посмотрели на своего главаря.
– Пятьдесят тысяч, – сказал он.
– Я же сказал! Этот конь не продается!
– Семьдесят пять тысяч, и ни центом больше!
– Нет.
– Восемьдесят тысяч!
– Не продается!
– Так уж и быть, сто тысяч! Но это все, что мы можем предложить.
– Глупости, – покачал головой Питер Лейк. – Я не отдал бы его и за миллион.
Поняв наконец, что Питер Лейк не собирается расставаться со своим конем, Дохлые Кролики, понурив головы, направились к каменной лестнице, которая вела вниз. «И все-таки я найду выход из этой ситуации, – подумал он, – чего бы мне это ни стоило!»
– Я землю буду есть! – воскликнул он и тут же прибавил вполголоса: – Если понадобится.
Немного подумав, он решил украсть побольше денег и начать новую жизнь в совершенно новом качестве. Ему вспомнился Мутфаул, говоривший, что человек достоин лучшей участи, и трудившийся при этом на пределе сил.