Как он однажды сказал, самое ужасное, что ему это стало нравиться!
Кто-то из мужчин нервно засмеялся. Я встала, прокралась в своих мохнатых тапочках к лестнице (при необходимости я умела двигаться очень тихо), поднялась до середины и опустилась на ступеньку. Естественно, через минуту распахнулись двери, и на кухню решительным шагом вышел отец, а следом за ним — мать. Она, должно быть, понимала, что перегнула палку.
— А что тут такого? — говорила она. — Это же за правое дело. Ты совсем не умеешь себя подать.
— Я же просил не говорить об этом, — ответил отец. Голос звучал сердито, даже зло. Я впервые поняла, что и его можно разозлить; обычно он бывал на редкость невозмутим. — Ты не представляешь, что там было.
— Думаю, было здорово, — серьезно сказала мать. — Для этого настоящая смелость нужна, и я не понимаю, что здесь плохого…
— Замолчи, — оборвал отец.
Все это было потом; а сначала отца просто не существовало. Может, именно поэтому в моих воспоминаниях он лучше матери? Потом он все время учился, и ему нельзя было мешать, а после много времени проводил в больнице. И никогда не понимал, кто я и что; враждебности, правда, от него не чувствовалось — только недоумен
Бесплатный ознакомительный фрагмент закончился, если хотите читать дальше, купите полную версию