Где-то печалится детство,
Знавшее скорбь и прах,
И мечется, как в лихорадке,
А рядом маячит страх.
Жизнь приготовит им ужин,
Застолье на много миль.
Бессилье наполнится силой,
А яства покроет гниль.
Где-то играет оркестр —
Кто слышит, тот вечно юн,
И в танце кружится с ветром
Июнь… И опять… июнь.
И Смерть, не в ладах с собою,
Умолкнет перед судьбою.
Июнь… И опять… июнь…
В глазах осталась только непроглядная темень. Сумерки выдались тихими.
Он лежал и недоуменно смотрел в потолок, широко раскрыв глаза. Повернулся на бок, взял с тумбочки почтовую открытку и принялся разглядывать изображение.
Наконец он приглушенно спросил:
— А счастье-то мне выпало?
И сам себе ответил:
— Нет.
Он медленно-медленно выбрался из постели, оделся, спустился по лестнице, поехал на вокзал, купил билет и сел в первый поезд направлением на запад.
Он обернулся и над обветшалым привокзальным домиком, утопающим в песчаных волнах, заметил истерзанный ветрами указатель: «САММЕРТОН, ШТАТ АРИЗОНА».
— К вашим услугам, сэр, — послышался голос.
Опустив взгляд, путешественник увидел светловолосого, ясноглазого человека средних лет, который сидел на хлипком крыльце, отклонившись назад, в тень. Над ним висела целая коллекция форменных фуражек с различными надписями: «КАССИР», «НОСИЛЬЩИК», «СТРЕЛОЧНИК», «ДЕЖУРНЫЙ», «ВОДИТЕЛЬ ТАКСИ». А на голове у него красовалась фуражка с ярко-красной надписью, вышитой на кокарде: «НАЧАЛЬНИК СТАНЦИИ».
— Чего изволите, — продолжал он, пристально глядя на незнакомца, — билет на ближайший поезд? Или такси до «Герба египетских песков»? Два квартала езды.
— Сам не знаю. — Молодой человек утер пот со лба и, прищурившись, огляделся вокруг. — Я только что сошел с поезда. Точнее, спрыгнул. Неизвестно зачем.
— Всегда надо действовать по наитию, — сказал начальник станции. — Глядишь — и повезет: из огня попадешь не в полымя, а в озерную прохладу. Ну, что будем делать?
Ему пришлось долго ждать ответа.
— Такси до «Герба египетских песков», два квартала езды, — скороговоркой выпалил приезжий. — Решено!
— Отлично, хотя египтян в здешних песках не встретишь и дельту Нила не увидишь. А до Каира, что в штате Иллинойс, тысяча миль на восток. Зато гербов, на мой взгляд, у нас предостаточно.
Местный житель поднялся с кресла и, сняв фуражку начальника станции, сменил ее на другую, таксистскую. Когда он наклонился за саквояжем, приезжий спросил:
— Разве можно вот так покидать?..
— Станцию? А что ей сделается? Рельсы ведут куда следует, красть тут нечего, а ближайший поезд — только через пару дней. Пошли.
Он подхватил саквояж и направился из этого уныния за угол.
Позади станции никакого такси не было и в помине. Там стоял довольно симпатичный, статный белый конь, ожидавший ездоков. Он был запряжен в небольшую крытую повозку с высокими бортами и выписанной сбоку рекламой: «Пекарня Келли. Свежий хлеб».
По знаку водителя такси приезжий запрыгнул на козлы. Устроившись в тени под козырьком, он втянул носом воздух.
— Необыкновенный запах, правда? Большая редкость в наше время, — сказал водитель такси.
— Только что развез пять дюжин хлебов!
— Благоухание, — откликнулся молодой человек, — как в райском саду наутро после творения.
Таксист вскинул брови.
— Интересно, — произнес он, — почему газетчик с задатками писателя решил посетить город Саммертон, штат Аризона?
— Потому что, — ответил приезжий.
— Потому что? — переспросил пожилой таксист. — Это одна из самых веских причин на свете. Оставляет большой простор для решений.
Взобравшись на облучок, он с нежностью посмотрел на заждавшегося конягу, цокнул языком и негромко скомандовал:
— Н-но, Клод.
И конь, услышав свое имя, повез их в город Саммертон, штат Аризона.
— Боже! — воскликнул Джеймс Кардифф. — Эти лужайки перед домами! Взгляните, мистер Калпеппер!
На всем пути за каждым забором толпились подсолнухи; их круглые, как циферблат, физиономии караулили солнце, чтобы открыться с рассветом и замкнуться в себе с наступлением сумерек: на одном пятачке, под вязом, их уместилось не менее сотни, на другом — сотни две, а далее — до пяти сотен.
Вдоль каждой обочины тоже выстроились мощные стебли, увенчанные темноликими циферблатами в желтой оправе.
— Как будто вышли поглазеть на уличную процессию, — сказал Джеймс Кардифф.