— «Вог» упоминал ее в списке новых знаменитостей, в «Космополитене» она попала в рубрику «молодых и многообещающих». Она невероятная! — Гэби на миг прикрыла глаза и заерзала, пытаясь придать эпитету выразительности. Затем открыла глаза и снова затянулась.
— Все так, но она — закрытая книга. Либо вовсе не отвечает на вопросы, либо сводит все к работе. Я знаю, как много для нее значит работа, дух созданной ею фирмы и так далее, но для статьи этого мало. Другие люди из моего списка — они более… — Китти поискала вежливую форму, чтобы выразить свою мысль, однако сообразила, что с Гэби можно и не миндальничать. — Они более глубокие. Они интересны. Мне хочется знать о них больше и больше, и чем дальше я копаю, тем больше нахожу. А Эва вовсе не хочет открываться, и я не могу заставить ее говорить о том, о чем она говорить не хочет. Это противоречит моим профессиональным принципам.
Гэби иронически приподняла бровь.
— Во всяком случае, моим нынешним принципам.
— С ней трудно иметь дело, это я понимаю. Беда в том, что Эва… — Гэби выдержала паузу, заставляя Китти вслушиваться в каждое слово. — Она творческий человек. — Эпитет она произнесла как ругательство и понизила голос, чтобы никто не подслушал грязный секрет: — Из тех, кто думает, что искусствовсе скажет за них. — Она закатила глаза. — Честное слово. Все мои писатели так себя ведут. Работа — это самовыражение, а специально стараться вроде и не надо. Они не понимают, что люди вроде нас с вами помогают им продавать это чертово искусство.Знаете, сколько времени я угрохала, пока уговорила Эву завести блог? Они думают, что все это чушь, мешает их истинному призванию. А ведь живи Джеймс Джойс сегодня, он мог бы писать в твиттер — и всем было бы куда легче разобраться в его писанине. Вы со мной согласны?
Теперь уж Китти молилась о том, чтобы этот дурацкий разговор не подслушали.
— Во всяком случае, — махнула рукой пиарщица, — Эва — интересный человек, прекрасной души человек, просто вам нужно провести с ней больше времени, чтобы она открылась вам, — тут-то вы все и поймете.
— Вы что-то о ней знаете?
— Знаю больше других, но это не много. Разок-другой мне удавалось заглянуть глубже. Она три года встречалась с моим братом. Он идиот, но симпатяга. С тех пор мы с ней дружим. Я поклялась себе, что помогу ей, и я ее не оставлю.
Китти хотела поговорить с Гэби на другую тему, не имевшую никакого отношения к Эве Ву, но, раз уж они сидели тут, попивая кофе, ей стоило узнать побольше об этой девушке, которая пока что не укладывалась в ее сюжет.
— Мне бы помогло, если б я поговорила с кем-то из ее клиентов, узнала, что она для них сделала, что изменила в их жизни. Однако она держит все в тайне.
— Не то чтобы в тайне, но она защищает своих клиентов. Тут необходима деликатность. Она говорит, что ее задача не сводится к подбору подарка, и это правда: она делает нечто необыкновенное, чего никто другой не сумеет.
Китти покачала головой, так ничего и не поняв.
— Вы сами увидите в Корке.
— Откуда вы знаете, что я еду в Корк?
— На свадьбу. Разве нет?
— На свадьбу в пятницу! — выдохнула Китти. — Ну конечно же!
Она так переживала из-за подготовки к побегу Берди, что забыла о свадьбе, на которой Эве предстояло вручать подарки семейству Уэббов.
— Эва едет на машине? — уточнила Китти.
— Да, а что?
— Спросите ее, не согласится ли она поехать в Корк вместе со мной — в четверг на автобусе. Мне кое-что предстоит там сделать, и Эве, я думаю, это будет интересно.
— Хорошо! — откликнулась Гэби, углядев через плечо Китти своего очередного клиента. — Вон идет Джулс Скотт, писатель. Пишет обалденно, а в разговоре двух слов связать не может. Если я ему хоть одно интервью организую, уже будет счастье, — уголком рта доложила она Китти, в то же время радостно махая рукой своему подопечному.
— Погодите, у меня есть к вам просьба. Конечно, с этим к вам часто обращаются, но, может быть, вы окажете мне огромную любезность. — Китти подобралась наконец к истинной цели этой встречи. Она выложила на стол потерянную Ричи флешку и одарила Гэби самой сладкой своей улыбкой.
К величайшему облегчению Китти, Гэби расплатилась по счету кредиткой своего издателя — решила-таки подкупить журналистку, чтобы та написала о Эве. Чувствуя себя в долгу перед Эвой — не за кофе, за то, что уклонялась от встреч, — Китти добралась до офиса Джорджа Уэбба и на входе набрала номер Найджела.
— Адвокатская контора «Моллой и Келли».
— Это Китти Логан. Стою у ваших дверей. Эва оберегает своих клиентов и ничем со мной не делится. Если вы хотите, чтобы я смогла написать о ней, поговорите со мной сами.
Он помолчал, потом ответил:
— Ладно.
Пять минут спустя он предстал перед Китти в очередном своем щегольском костюме. При виде ее велосипеда он презрительно скривил рот:
— Ну и ну. Давайте-ка отойдем в сторону, Джуди Блум [11]. Не хватало, чтоб меня увидели рядом с девицей в прошлогодних тапочках.
Китти усмехнулась и покорно направилась к памятнику Голоду. Остановилась там, глядя на мутноватую Лиффи.
— Прямо к делу: я гей. — Найджел покосился на Китти, но та, разумеется, не собиралась это комментировать. — Я родом из маленького прихода в Донегале, где все друг друга знают. Едва я научился говорить, как уже знал, что я — гей, а для моей семьи это нечто невообразимое. Мой отец держал молочную ферму, унаследованную от отца, деда, прадеда. Я был единственным сыном, и все думали, что я продолжу семейное дело. Но мне такая жизнь отнюдь не улыбалась. Мои родители — католики до мозга костей. Ад для них — вполне реальное место. Поймай они кого-то из моих сестер на добрачном блуде, они бы вытолкали ее из дома. Они жили в мире строгих правил и соблюдали их. Ничего за пределами своего мира не знали и знать не хотели. Гомосексуализм! — Он горько рассмеялся. — Можете себе представить, что они думали по этому поводу. Мой отец не мог взять в толк, как это я отказываюсь по гроб жизни разводить коров, а уж насчет любви к мужчинам — тут бы он вовсе выпал в осадок. Стоило мне заявить, что я не хочу быть фермером, он на год перестал со мной разговаривать. Теперь представьте, что он почувствовал, когда я сказал ему: я — гей. Не сказать я не мог: я встретил человека, который стал для меня всем, и умалчивать о нем, о нашей жизни в Дублине, не брать его с собой на семейные встречи — все это казалось бесконечной и бессмысленной ложью. И вот я признался им, и мама вроде бы сумела с этим справиться при условии, что мы никогда больше не будем возвращаться к этому вопросу.
Само собой, она каждый день молится о моем исцелении. Но отец — он не мог находиться в одном доме со мной. Не мог со мной говорить, даже смотреть на меня.
— Тяжело вам пришлось.
— Тяжело. — Он умолк на миг. — Так продолжалось пять лет. За пять лет — ни единого слова. Я пытался, но… а потом наступил его юбилей, шестьдесят лет, и я подумал: не могу же я не поздравить его. Я хотел найти ему такой подарок, чтобы он потом смотрел на него и думал, и понял, что я пытаюсь ему сказать. И я нанял Эву.
— Как вы на нее вышли?
— Она помогла одному моему другу, — улыбнулся Найджел. — Но это другая история. Она прожила неделю у нас в Донегале — она всегда настаивает на близком знакомстве. Нелегко ей было с нами, но она справилась фантастически, она словно родилась в нашей семье.
С мимикрией у Эвы все в порядке, это Китти уже успела заметить.
— Моя мама решила, что я нашел себе подружку. Исцелился. Она приняла Эву с распростертыми объятиями.
— А отец?
— На этот раз он хотя бы ночевал со мной под одной крышей, и то хлеб, но уходил на весь день и не садился с нами за стол. Сестры купили ему мотоцикл, он всю жизнь о таком мечтал, но я хотел, чтобы он получил от меня что-то более значимое. Правда, я думал, что даже этой девушке не придумать такого подарка, который сотворил бы чудо.
— Она придумала?
К удивлению Китти, Найджел покачал головой.
— Нет, не то, на что я надеялся. Нечто гораздо большее. Она сделала фотоальбом. Подобрала фотографии, где его дед и его отец работают на ферме, где его отец трудится рядом с ним, а потом — наши с ним фотографии с того дня, как я родился, и до того дня, как я уехал из дома. Мы с ним вместе на ферме, он качает меня на качелях — сам сделал, вместо сиденья шина, — и такие фотографии, которых я сам не помнил. То дерево, на котором отец повесил качели, — это был дуб, один из немногих дубов на ферме, мы все там играли в детстве, и отец, и его отец играли там детьми. Но в тот год случился сильный снегопад, корни дерева задохнулись под сугробом, и оно погибло. Дуб пришлось спилить. Отец горевал о нем, как о человеке. И вот Эва взяла доски от того дуба и из них заказала обложку для альбома. На передней доске вырезали его имя и мои поздравления. Работа по дереву обошлась мне в шестьдесят пять евро, и еще сорок — за распечатку фотографий и за сам альбом. Вот и вся цена подарка.
— Сработало?
— Мама говорила, что в ту ночь он плакал, листая альбом. Со мной он еще несколько недель не разговаривал, а потом вдруг позвонил мне.
— И что сказал?
Найджел засмеялся:
— Пустился рассказывать о проблемах на ферме, у какой-то коровы была течка или что там. Я так удивился, услышав его голос, что едва разбирал слова. О пяти годах, когда мы не разговаривали, он и словом не обмолвился. Начали с того места, на котором остановились.
— То есть Эва очень чуткая?
— Не просто чуткая. Она проникла в мысли моего отца, она знала, что его огорчает, что трогает, что может поколебать его убеждения. Она прожила с нами неделю и все время задавала вопросы и слушала и сумела решить нашу проблему. Мой отец — добрый, внимательный, но он закрытый человек, он не склонен выдавать свои чувства, а тем более выражать их. Но Эва нашла подарок, перед которым он не смог устоять.
Китти призадумалась:
— Ясно.
— Вы всё поняли?
— Поняла.
— Отлично. Тогда не отвлекайте меня больше от работы, — снахальничал Найджел и покинул ее на набережной Кастом-Хауз.
Глава двадцать четвертая
Китти сошла с автобуса в Кинсили, возле садового центра. Перед ней открылась земляничная поляна, где целые семьи собирали ягоды, а дальше — разбитая на участки земля, которая принадлежала отцу Стива: там тоже на каждой грядке трудились любители экологически чистых продуктов. Все это — садовый центр, ягодная поляна, огороды — принадлежало отцу Стива, и к недоумению, даже негодованию многих, он вот уже более десятка лет противился застройщикам, мечтавшим скупить у него землю и возвести здесь дома. В последние годы предложений не поступало, но до тех пор Джексон-старший не раз отвергал миллионы, лишь бы сохранить свое дело. Он был фермером до мозга костей и не мог променять эту жизнь на банковский счет. Величайшим счастьем для него было рыться в земле, подыскивать новые инструменты для возделывания почвы и запугивать людей.
— Я-то думал, ты забилась под камушек и сидишь там смирно, — заявил он Китти, когда та вошла в клуб.
— Понадобился бы камушек, спросила бы совета у вас, — улыбнулась она.
— Чем больше камень, тем лучше, — сердито буркнул он.
— На все согласна, — еще шире улыбнулась Китти, доведя своего собеседника до точки кипения. — Как дела? Бизнес процветает?
Он поглядел на нее, на разбросанные по столу бумаги.
— Если ты Стива ищешь, так он на пятидесятом участке. С культиватором.
— С культиватором? — рассмеялась Китти. — Что он понимает в культиваторах?
— Уж побольше, чем ты в журналистике! — отбрил ее садовод, и на этот раз Китти не нашлась с ответом. — У него есть подружка.
— Знаю.
— Катя.
— Знаю.
— Хорошая девушка.
— Я знаю.
— Прекрасно работает.
— Знаю. Она фотограф.
— Вон ее работа.
Под неприязненным взглядом мистера Джексона Китти оглянулась и увидела дивный пейзаж — окутанный туманом остров-утес Скеллиг-Майкл у побережья графства Керри. Отцу Стива удалось-таки ее добить: фотография была прекрасна, и Китти стало не по себе при мысли, что это дело рук Кати.
— Где пятидесятый участок?
Старикан кивком указал на карту на стене и словно забыл о ее существовании.
Пробираясь между огородами — каждый квадратик площадью в пятьдесят метров, — Китти улыбалась прилежно трудившимся людям. Трудились, правда, не все, кое-кто уже расставлял шезлонги, разливал из термосов чай, дети гонялись друг за другом с лейками. Каждый участок — отдельная сценка, и Китти припомнила надпись на доске над баром в кафе «Брик Эли»: «У каждого столика своя история».
Китти отыскала Стива на пятидесятом участке. Культиватор шумел так, что докричаться до Стива она не смогла. Она остановилась у ограды и смотрела, как он трудится: лицо напряженное, полностью сосредоточен на своем деле. Странно было видеть обнаженные руки Стива — он сбросил столь привычную кожаную куртку, остался в футболке и джинсах, на ногах грубые рабочие башмаки. Грязь и трава покрывали его с ног до головы, волосы больше прежнего напоминали воронье гнездо — похоже, он весь день трудится на земле. Наконец Стив поднял голову и заметил Китти.
Она улыбнулась и помахала ему рукой. Он тут же выключил свою машину.
— Китти! — удивленно выговорил он.
— Подумала, разыщу тебя, типа сюрприз.
— И давно ты тут?
— Несколько минут назад пришла. Любовалась твоим сосредоточенным лицом. — Она нахмурилась и выпятила губы: точно такую гримасу Стив строил в студенческую пору, задумавшись во время семинара или готовясь к экзамену.
Стив рассмеялся:
— Отец на тебя набросился?
— Лучшая встреча, какой может пожелать девушка.
— Извини. — Он искренне огорчился.
— Плевать, после дерьма, которым мне дверь мажут, это цветочки.
— Опять измазали?
— Нет, на том и остановились. После той воскресной статьи ничего больше не было. — До нее это лишь теперь дошло. — Может, кто-то настучал им по голове? Кстати, — она обошла изгородь и вошла на участок, — я вот зачем приехала!
Широко распахнув объятия, Китти обеими руками обхватила Стива и крепко прижала к себе. Этим она его явно сконфузила, Стив окаменел, он плохо выносил физический контакт, но Китти во что бы то ни стало хотела отблагодарить его за то, что он для нее сделал. Наконец Стив расслабился и, к удивлению Китти, обвил руками ее талию. Подобной реакции она не ожидала, и почему-то ей это понравилась: она-то думала, Стив отпихнет ее, хотя и оценит ее порыв, а вместо этого они стояли посреди разрыхленной земли, крепко обнявшись, и первой смутилась Китти. Она потихоньку ослабила объятия, и Стив последовал ее примеру, но не отстранился. Они стояли лицом к лицу и смотрели друг на друга. Голубые глаза Стива не отрывались от ее глаз. Китти с трудом перевела дух.
— Я просто хотела сказать спасибо, — прошептала она.
— За что? — нахмурился Стив.
— За то, что отчистил краску от дверей моей квартиры и собачье дерьмо от ступенек, за то, что уступил мне постель, но главное — за то, что превратил рожу Ричи в гнилой помидор.
— О! Ясно. — Он резко отступил от нее, потом сделал еще один шаг назад и еще один, пока не зашел за культиватор, полностью укрывшись от Китти. Вот такой Стив ей хорошо знаком. — Значит, ты об этом узнала.
— Он вернулся за своим пиджаком. Он считает, что ты — мой бойфренд и что ты отомстил за ту ночь. Любопытство его так и распирало.
Лицо Стива окаменело.
— Засранец! Я бы и еще раз ему вмазал.
Китти удивила такая реакция — Стив не был агрессивен. Мягким его не назовешь, но обычно он находил выход из положения, не теряя самообладания, — во всяком случае, не настолько, чтобы наброситься на человека с кулаками.
— Одного раза вполне достаточно, я тронута.
— Вообще-то я врезал ему два раза, — усмехнулся Стив. — Чуть кулак об него не разбил. — Он поднял руку и продемонстрировал распухшие костяшки.