Вы вытащили меня из отеля,
развлекли разговором. Это для меня много, ведь все эти дни я ни с кем слова толком не сказала. Теперь я пойду. Вы сделали для меня более чем
достаточно. И все еще делаете. Не знаю, что сталось бы со мной без вас!
Господи, подумал Равик, начинается! Раздосадованный, он отвел взгляд и уставился прямо перед собой в стеклянную перегородку. Голубка пыталась
изнасиловать какаду. Того одолевала такая скука, что он даже не сопротивлялся, а продолжал клевать корм, не обращая на голубку никакого
внимания.
— Разве это участие? — сказал Равик.
— А что же еще?
Голубка утихомирилась. Она соскочила с широкой спины какаду и принялась охорашиваться. Какаду равнодушно задрал хвост и опорожнился.
— Выпьем доброго старого «арманьяка», — сказал Равик. — Вот вам лучший ответ. Поверьте, не так уж я человеколюбив. Немало вечеров я провожу
где попало, совсем один. По-вашему, это очень интересно?
— Нет, но я плохой партнер. Это еще хуже.
— Я разучился искать себе партнеров. Вот ваш «арманьяк». Салют!
— Салют!
Равик поставил рюмку.
— Так, а теперь прочь из этого зверинца. Вам, наверно, не хочется в отель?
Жоан отрицательно покачала головой.
— Ладно. Тогда в путь. Поедем в «Шехерезаду». Там выпьем. Это, видимо, необходимо нам обоим, а вы заодно посмотрите, что там делается.
Было около трех часов ночи. Они стояли перед отелем «Милан».
— Вы достаточно выпили? — спросил Равик.
Жоан ответила не сразу.
— Там, в «Шехерезаде», мне казалось, что достаточно. Но теперь, когда я вижу эту дверь... недостаточно.
— Дело поправимое. Может быть, тут в отеле еще найдется что-нибудь. А то зайдем в кабачок и купим бутылку. Пойдемте.
она посмотрела на него. Потом на дверь.
— Хорошо, — сказала она, решившись, но не сдвинулась с места. — Подняться одной наверх... в пустую комнату...
— Я провожу вас, и мы захватим с собой бутылку.
Портье проснулся.
— У вас еще можно что-нибудь выпить? — спросил Равик.
— Коктейль с шампанским угодно? — тут же деловито осведомился он, хотя его все еще одолевала дремота.
— Благодарю покорно. Нам бы чего-нибудь покрепче. Коньяку, например. Бутылку.
— «Курвуазье», «мартель», «эннесси», «бискюи дюбушэ»?
— «Курвуазье».
— Слушаюсь, мсье. Откупорю и принесу в номер.
Они поднялись по лестнице.
— Ключ у вас есть? — спросил Равик.
— Комната не заперта.
— Если будете оставлять открытой, могут украсть деньги и документы.
— Украсть можно и при запертой двери..
— Тоже верно... с такими замками. И все-таки тогда это не так просто.
— Может быть. Но я не люблю возвращаться одна, доставать ключ и отпирать пустую комнату... точно гроб открываешь. Достаточно и того, что
входишь туда... где тебя не ждет ничего, кроме нескольких чемоданов.
— Нигде ничто не ждет человека, — сказал Равик. — Всегда надо самому приносить с собой все.
— Возможно. Но и тогда это только жалкая иллюзия.
А здесь и ее нет...
Жоан бросила пальто и берет на кровать и посмотрела на Равика. Ее светлые большие глаза словно в гневном отчаянии застыли на бледном лице. С
минуту она оставалась неподвижной. Потом, заложив руки в карманы жакета, принялась ходить небольшими шагами из угла в угол маленькой комнаты,
упруго и резко поворачиваясь на носках. Равик внимательно глядел на нее: в ней вдруг появилась сила и какая-то стремительная грациозность.
Казалось, комната для нее мала.
Раздался стук в дверь. Портье принес коньяк.
— Не желают ли господа закусить? Курица, сэндвичи...
— Это было бы излишней тратой времени, дорогой мой. — Равик расплатился и выпроводил его. Затем налил две рюмки. — Вот! Конечно, это по-
варварски примитивно... но в затруднительных ситуациях именно примитив самое лучшее. Утонченность хороша лишь в спокойные времена. Вылейте.
— А потом?
— А потом еще одну рюмку.
— Пробовала. Не помогает. Хмель не приносит облегчения, когда ты одна.
— Надо только достаточно опьянеть. Тогда дело пойдет на лад.
Равик присел на узкий шаткий шезлонг, стоявший у стены под прямым углом к кровати. Раньше он его не замечал.
— Здесь был шезлонг, когда вы въезжали? — спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
— Его поставили специально для меня. Я не хотела спать на кровати. Мне это казалось бессмысленным: кровать, раздеваться и все такое. Зачем?
Утром и днем я еще кое-как держалась. А вот ночью...
— Вам необходимо чем-то заняться. — Равик закурил сигарету. — Жаль, что мы не застали Морозова. Не знал, что сегодня он свободен. Сходите к
нему завтра вечером. К девяти. Он что-нибудь для вас подыщет. В крайнем случае, работу на кухне. Тогда будете заняты по ночам. Ведь вы этого
хотите?
— Да.
Жоан остановилась. Она выпила рюмку и села на кровать.
— Каждую ночь я ходила по улицам. Пока ходишь, все вроде бы легче. Но когда сидишь и потолок падает тебе на голову...
— С вами ничего не случилось во время этих прогулок? Вас ни разу не обокрали?
— Нет. Вероятно, по мне видно, что много у меня не украдешь. — Она протянула Равику пустую рюмку. — Ну, а остальное? Довольно часто мне очень
хотелось, чтобы кто-то хотя бы заговорил со мной! Лишь бы не чувствовать себя пустым местом, шагающим автоматом! Лишь бы на тебя взглянули чьи-
то глаза — глаза, а не камни! Лишь бы не метаться по городу, как отверженная, словно ты попала на чужую планету! — Она отбросила назад волосы и
взяла у Равика полную рюмку. — Не знаю, почему я говорю об этом. Мне этого вовсе не хочется. Может быть, оттого, что последние дни я была немой.
Может быть, оттого, что сегодня в первый раз... — Она запнулась. — Не слушайте меня...
— Я пью, — ответил Равик. — Говорите все, что хотите. Сейчас ночь. Никто вас не слышит. Я слушаю самого себя. Утром все позабудется.
Он откинулся на спинку шезлонга. Где-то шумел водопровод. Изредка пощелкивало в батарее отопления. В окно мягкими пальцами стучался дождь.
— Когда возвращаешься и гасишь свет... и темнота оглушает тебя, словно маска с хлороформом... Тогда снова включаешь свет и смотришь, смотришь
в одну точку...
Я уже, конечно, пьян, подумал Равик. Сегодня почему-то раньше обычного. В чем дело? Полумрак? Или и то и другое? Но это уже не прежняя
женщина — невзрачная и поблекшая.