- Еще один паршивец, - сказала она. - Ни гроша домой не присылает, а ведь уже разбогател, "жуки" делает, на которых все ездят. Если бы аптекарь дал мне приличное лекарство, никто бы из вас, паршивцев, не обременял собою Мать-Землю.
Девочка у очага спросила:
- А ее мы тоже будем кормить? Теста хватило только на восемь лепешек.
- Отдай ей мою долю, - ответил Тристан.
- Нет, тебе нужно копить силы, - сказала Изабель, хотя у нее все плыло перед глазами от голода. В голове звенело, а в желудке будто кошки скребли... Неужели бедняки постоянно испытывают эти ощущения? Она пересчитала людей в хижине, и у нее получилось шесть человек, включая спящего. - Тристан по движению зрачков Изабель угадал ее мысли.
- Есть еще бабуля, - пояснил он.
Из вороха циновок и мешков в самом дальнем и сумрачном углу хижины с доброй улыбкой поднялось странное существо, которое, казалось, состояло из тощих темных лохмотьев и костей. Старая изможденная женщина в лазурном ситцевом платке в горошек, обернутом вокруг головы наподобие чалмы, шаркая, двинулась к ним, шаря рукой по залатанной стене хижины, чтобы не потерять дорогу. Глаза ее были лишены зрачков, а кожа напоминала растрескавшуюся от засухи черную землю.
- Это ваша мать? - спросила Урсулу Изабель. Хотя мать Тристана не выказывала никакого к ней расположения, Изабель чувствовала необходимость сблизиться с ней, как с потенциальной наставницей в новом искусстве женской жизни.
- Какая, к черту, мать, не было у меня никакой матери, - пробубнила в ответ Урсула. - Старая бабуля говорит, будто она мать моей матери, но кто это может доказать? Она живет здесь, ей больше некуда податься, собрались здесь кто попало, а я их корми своей дыркой. Паршивцы с пустыми карманами, вроде этого, мне всю дыру протерли.
Урсула сердито хлопнула себя по боку, и спящего мужчину снова отбросило в сторону. Веки его поднялись, как у ящерицы, когда та высовывает язык.
- У него в штанах пусто, одни яйца, - объяснила она Изабель, а затем, словно почуяв, что девчонка нуждается в поучении, добавила:
- Когда будешь трахаться, всегда требуй деньги вперед. За анальный секс требуй больше, потому что это больно.
С бабулей получалось семь человек. Значит, одна лепешка лишняя, подсчитала Изабель. Они с Тристаном могут разделить ее. Собственный голод представлялся ей неким твердым предметом, лежащим в прозрачном сосуде окружающей жизни. Даже стены хижины с размытыми столбиками света казались все более прозрачными по мере пробуждения Фавелы и нарастания шума на улицах Рио у подножия горы. Из того же угла, откуда появилась бабу ля, вышли еще двое - коренастый мужчина и женщина, уже далеко не молодые, но еще не старые - они ощупью пробрались к выходу из хижины и ловко схватили по лепешке с плиты.
Изабель поразилась тому, с каким количеством народа она так крепко проспала всю ночь. Бедняки, как и животные, выработали удивительно тактичную политику жизненного пространства. Теперь, когда Изабель смогла оценить размеры хижины, она увидела, что места здесь не больше, чем в туалетной комнате дяди, если, конечно, не считать утопленную в пол ванну, желтый унитаз с мягким сиденьем и подобранные в цвет биде, две раковины по бокам от большого зеркала, два туалетных столика (один для лекарств, а другой для косметики, брошенной тетей Луной), вешалку для одежды и полотенец, сушилку, похожую на стрельчатое окно церкви; отдельную душевую кабину с матовой стеклянной перегородкой и шкафчика, где Мария хранила стопки сложенных полотенец всевозможных размеров. Когда Изабель была маленькой, эти стопки казались ей мохнатой лестницей.
И когда она вырастет, то взберется по этой лестнице и станет домохозяйкой, как тетя Луна, только полотенец у нее будет еще больше, а муж будет даже лучше дяди Донашиану.
ПОДСВЕЧНИК
Назревала драка. Эвклид, который на пляже казался таким милым скуластым молокососом, теперь требовал от своего брата, чтобы они обратили в прибыль свою в некотором роде власть над этой бледнолицей богатой девушкой. Тристан подобрал обе спортивные сумки, взяв их под левую руку, и оставил правую свободной. Его рука покоилась на поясе шортов рядом с тем местом, где, как уже знала Изабель, обитало лезвие бритвы.
- Она моя, - говорил Тристан. - Я обещал, что ей никто не причинит вреда. Ты слышал мои слова.
- Слышал, но сам-то я ничего не обещал. Я только стоял и смотрел, как ты из гордыни своей совершаешь грех. К счастью, она оказалась такой же глупой, как и ты. Одна записка ее отцу - и мы получим миллионы, десятки миллионов.
- Когда мы встретимся с ее отцом, я предстану перед ним как благородный человек перед благородным человеком, а не как вор перед своей жертвой и не как нищий перед принцем.
- Ты всегда слишком много мечтал, Тристан, верил в добрых духов и в сказки. Ты считаешь свою жизнь повестью, которую расскажут в мире ином. Ты думаешь, будто над нами восседают ангелы-писцы и все записывают, макая перья в жидкое золото. На самом же деле нет ничего, кроме грязи, голода и смерти в конце. Поделись со своей семьей хотя бы содержимым ее сумок.
- В них нет ничего, кроме одежды моей женщины. Теперь моя семья Изабель. Мать называет нас паршивцами и убила бы и тебя, и меня в своей утробе, если бы знала как. А ты? Я называл тебя братом, мы вместе совершали преступления, а теперь, когда я обрел сокровище, ты хочешь ограбить меня.
- Я только хочу, чтобы ты поделился со своей семьей, глупая ты задница. Сделай свою мать богатой, чтобы ей не приходилось спать с кем попало.
- Богатство ей не поможет, крысиное ты дерьмо, косоглазый хрен вонючий. Наша мать - шлюха, ей ведом только блуд, и в блуде ее счастье. - Почуяв, что Эвклид разозлился и готов напасть на него, Тристан искоса бросил взгляд на мать, чтобы посмотреть, не обиделась ли она.
- Убей его, - сказала та, ни к кому не обращаясь, своим текучим, отрешенным, всепроникающим голосом. - Убейте друг друга и сотрите с лица земли внебрачные ошибки бедной негритянки.
- Кто мы такие? - спросил мужчина, лежавший рядом с ней. Он проснулся и теперь смотрел в потолок, пытаясь справиться со страшной головной болью. Наверное, он хотел спросить о чем-то другом.
- Чую в доме чужака, - объявила бабуля на старомодном португальском языке колониальной Баийи с его напыщенной учтивостью и варваризмами.
- Шесть лепешек на семь человек, - объявила девушка у очага.
- Бери мою, - обратилась к Изабель Урсула. - С моими зубами остается только пить.
- Ах, - удивленно воскликнула Изабель. Правила приличия требовали, что бы она отказалась, но более серьезные потребности пересилили. - Как вы добры! Я не стану отказываться. Благодарю вас, Урсула, от всего сердца.
Она проглотила горячую лепешку в одно мгновение. Никогда еще пища не казалась ей такой вкусной и не проникала с такой легкостью в ее существо, питая собою пламя, которое текло по ее нервам и жилам. Шагнув вперед, она расстегнула большую из двух сумок, которые Тристан держал под мышкой.
- В знак благодарности за ваше гостеприимство я хочу преподнести вам небольшой подарок.
Она решила подарить Урсуле один из хрустальных подсвечников.