Однако город имел греческие корни и по древности был равен Риму, а то и превосходил его. Здесь когда-то находился аванпост Спарты, и остатки спартанских нравов исчезли еще не полностью.
Марий узнал, что здесь многие, особенно не принадлежащий к привилегированным слоям люд, горько завидуют новому конкуренту – Брундизию и симпатизируют жителям других горо-дов италийского союза.
– Слишком много солдат, выставляемых членами италийского союза для службы в рим-ской армии, гибнут из-за глупости военачальников, – горячо доказывал Марию ethnarch. – Земля их приходит в запустение, род прерывается. Лукания, Самния, Апулияобеднели. Италийские союзники вынуждены самостоятельно вооружать свои легионы и платить за их службу Риму. Ради чего, Гай Марий? Чтобы Рим мог держать открытой дорогу между Цизальпийской Галлией и Испанией? Какое до этого дело апулейцу или луканцу? Разве он когда-либо ей воспользуется? Или чтобы Рим мог доставлять из Африки и Сицилии пшеницу и кормить римлян? Много ли хлеба попало в годину голода в рот самниту?
Уже много лет римляне в Италии не платят Риму никаких прямых налогов. Зато мы в Апулии, Калабрии, Лукании и Бруттии все платим и платим! Наверное, нам полагается испытывать благодарность к Риму за Аппиеву дорогу – во всяком случае, Брундизий вам действительно благодарен. Но часто ли Рим назначает совестливых кураторов, которые поддерживали бы дорогу в достойном состоянии?
Есть один участок – вы наверняка по нему проезжали, – где покрытие смыло двадцать лет назад! И что же, дорогу починили? Ничего подобного! Починят ли? Опять-таки нет! А Рим про-должает взимать с нас десятину и тянуть налоги, забирает нашу молодежь, чтобы заставлять ее воевать за свои интересы за тридевять земель и гибнуть, после чего у нас объявляются богатые римские землевладельцы, оттяпывающие у нас все больше земли. Они пригоняют рабов, чтобы те присматривали за их тучными стадами: рабы работают закованными в цепи, спят взаперти и мрут, как мухи; ничего, хозяин купит еще! На нас он ничего не тратит, в нас не вкладывает ни гроша. Мы не видим ни сестерция из тех денег, что он здесь зарабатывает, поскольку он не нанимает наших людей. Он скорее не увеличивает наше благосостояние, а уменьшает его. Настало время, Гай Марий, чтобы Рим проявил больше щедрости или отпустил нас на все четы-ре стороны.
Марий выслушал эту длинную и пламенную речь бесстрастно: это было просто более обоснованное изложение излияний, которые преследовали его повсюду вдоль Аппиевой дороги.
– Я сделаю все, что в моих силах, Марк Порций Клеоним, – важно ответил он. – Если начистоту, то я уже много лет стараюсь что-то изменить. То, что я мало чего добился, объясня-ется главным образом тем, что многие члены сената, вершащие власть в Риме, никогда не путе-шествуют так, как это делаю я, и никогда не беседуют с местными жителями; более того – по-моги им, Аполлон! – они слепцы! Вам наверняка известно, что я все время возвращаюсь к теме непростительного расточительства, с которым мы относимся к жизням воинов, сражающихся в римских армиях. Как мне представляется, времена, когда нашими армиями командовали без-дарности, остались в прошлом. Если кто и преподал римскому сенату соответствующий урок, то это был я. С тех пор как Гай Марий, Новый человек, показал всем этим благородным римлянам, беспомощным на поле битвы, что означает командовать войском, я замечаю, что сенат стал бо-лее склонен доверять командование Новым людям, доказавшим свой ратный талант.
– Все это прекрасно, Гай Марий, – негромко произнес Клеоним, – но только это не подни-мет наших мертвых из могил и не вернет наших сыновей на заброшенную землю.
– Знаю.
Когда их корабль вышел в море и распустил свой большой квадратный парус, Гай Марий оперся о борт и устремил взор на Тарент. Так он стоял до тех пор, пока город и его окрестности не поглотило голубое марево.
Когда их корабль вышел в море и распустил свой большой квадратный парус, Гай Марий оперся о борт и устремил взор на Тарент. Так он стоял до тех пор, пока город и его окрестности не поглотило голубое марево. Мысли его были заняты невзгодами италийских союзников. Воз-можно, они задевают его за живое потому, что его самого часто называют италиком, то есть не-римлянином? Или потому, что он, при всех его ошибках и слабостях, наделен чувством спра-ведливости? А может, причина в том, что он не в силах выносить выпирающую отовсюду бездарность? В одном он был непоколебимо убежден: настанет день, когда италийские союзники заставят Рим считаться с собой. Они потребуют предоставления римского гражданства всем без исключения жителям Апениннского полуострова, а возможно, и Цизальпийской Галлии.
Взрыв смеха отвлек его от этих мыслей. Он отошел от борта и обнаружил, что его сын – неплохой моряк: корабль бойко бежал вперед, подгоняемый ветерком, и плохого моряка навер-няка стошнило бы; Юлия тоже выглядела неплохо.
– Вся моя семья привержена морю, – сказала она, когда Марий подошел к ней ближе. – Это не распространяется разве что на моего брата Секста – все дело, вероятно, в его одышке.
Корабль, на котором они плыли в Патры, постоянно сновал между двумя берегами, прино-ся владельцам немало денег, выручаемых за перевозку пассажиров и грузов, поэтому Марию была предоставлена какая-никакая каюта. Впрочем, он не сомневался, что Юлия ждет не до-ждется, когда они сойдут на берег. Поскольку Марий намеревался продолжить морское путеше-ствие по Коринфскому заливу, она, оказавшись в Патрах, отказалась двигаться дальше, пока они не совершат сухопутное паломничество в Олимпию.
– Как странно, – рассуждала она, трясясь на ослике, – что величайший храм Зевса нахо-дится на этом захолустном Пелопоннессе! Почему-то мне всегда казалось, что Олимпия – это у подножия горы Олимп.
– Греки есть греки, – отвечал Марий, которому не терпелось как можно быстрее оказаться в провинции Азия; впрочем, ему не хватило духу отказать Юлии в столь естественной просьбе. Путешествие в компании женщины все меньше отвечало его представлению о том, чем надле-жит заниматься в пути.
Однако в Коринфе он повеселел. Когда за полвека до этого Муммий сравнял город с зем-лей, все его сокровища были переправлены в Рим. Город так и не поднялся из руин. Вокруг мо-гучей скалы под названием Акрокоринф хлопали на ветру дверьми брошенные, разваливающие-ся дома.
– Это – одно из тех мест, где я намеревался поселить своих ветеранов, – поведал Марий с легкой грустью, когда они брели по пустынным улицам Коринфа. – Ты только посмотри! Тут как раз недостает жителей! Столько пригодной для возделывания земли, порт на берегу Эгейского моря и порт на берегу Ионического, все предпосылки для процветания торговли. А как они со мной поступили? Отвергли мой земельный закон!
– Потому что его предлагал Сатурнин, – вставил Марий-младший.
– Совершенно верно. А также потому, что эти болваны в сенате не смогли понять, как важно предоставить солдатам из простонародья землицы, на которой они могли бы провести остаток дней. Никогда не забывай, Марий-младший, что простонародье не располагает ни день-гами, ни какой-либо собственностью. Я открыл для простонародья путь в армию, я влил в Рим новую кровь, сделав пригодным для больших дел сословие, прежде остававшееся совершенно никчемным. Между прочим, солдаты из простонародья оказались мужественными воинами: они продемонстрировали это в Нумидии, в Аквах Секстиевых, при Верцеллах. Они сражались не хуже, если не лучше, чем солдаты старой выучки, хотя те тоже не дали маху. Что же теперь, от-махнуться от них, смыть в сточную канаву? Нет, их нужно усадить на землю. Я знал, что ни первый, ни второй классы никогда не позволили бы им селиться на собственно римских землях в Италии, поэтому и выступил с законопроектами о поселении их в подобных местах, где как раз требуются новые жители.