К треугольной инсуле примыкали фонтан и храм в честь местных Лар. Распорядителем коллегии и предводителем ее завсегдатаев был некий Луций Децумий, чистокровный римлянин, но лишь четвертого класса. Когда Аврелия занялась управлением инсулой, она обнаружила, что Луций Децумий и его приспешники собирают дань со всей округи, терроризируя окрестных лавочников. Ей удалось положить этому конец, а заодно обрести в лице Луция Децумия друга.
Не имея достаточно молока, Аврелия отдавала своих детей на выкармливание другим ма-терям из инсулы, открывая тем самым утонченным крохотным патрициям двери в мир, о суще-ствовании коего они иначе не могли бы и догадываться. Результат можно было предвидеть: за-долго до поступления в школу все трое умудрились овладеть – хотя и в разной степени – греческим, еврейским, сирийским и несколькими галльскими наречиями, а также тремя степе-нями латыни: той, на которой изъяснялись их предки, той, которой пользовались низшие сосло-вия, и жаргоном, свойственным исключительно Субуре. Они собственными глазами видели, как живет римский люд, видели всевозможную пищу, которую чужеземцы находили вкусной, и поддерживали превосходные отношения с мужланами из таверны-коллегии Луция Децумия, где процветало суровое братство.
Аврелия пребывала в убеждении, что все это не причинит им ни малейшего вреда. Впро-чем, она не была бунтаркой, не помышляла о реформаторстве и придерживалась правил, дей-ствующих в ее сословии. При всем этом она была привержена честному труду, отличалась лю-бопытством и не была безразлична к ближнему. Еще в юности, когда она знать не знала забот, ее вдохновлял пример матери братьев Гракхов Корнелии, которую она считала героиней и вели-чайшей женщиной в истории Рима. Теперь, в зрелом возрасте, она руководствовалась более ося-заемыми ценностями, среди которых главную роль играл кладезь здравого смысла, каким была ее собственная натура. Именно здравый смысл подсказывал ей, что болтающие на нескольких языках маленькие патриции – это вовсе не плохо. Более того, она полагала, что для них послу-жит превосходной жизненной школой общение с теми, кому было недоступно осознать то вели-чие, на которое были обречены ее дети по праву рождения.
Чего Аврелия действительно опасалась, так это возвращения Гая Юлия Цезаря, мужа и от-ца; на самом же деле он никогда не был толком ни тем, ни другим. Если бы эти роли были ему знакомы, он бы, возможно, вел себя безупречно, однако этого не происходило. Будучи истинной римлянкой, Аврелия не знала и не хотела знать, прибегает ли он к услугам других женщин, что-бы удовлетворять естественные потребности, хотя, ведая, что представляет собой жизнь ее жильцов, она понимала: любовь зачастую делает женщин истеричками, а то и толкает на убий-ство из-за ревности. Аврелии это казалось необъяснимым, однако она признавала это как дан-ность. Она лишь благодарила богов за то, что они наделили ее трезвым умом и научили умению обуздывать свои чувства; ей и в голову не приходило, что и среди женщин ее сословия есть не-мало таких, которым знакомы припадки ревности и отчаяния.
Нет, окончательное возвращение Цезаря чревато неприятностями. Аврелия была в этом твердо убеждена. Впрочем, она не портила себе настроение тревожными ожиданиями, а получа-ла от жизни удовольствие, не слишком тревожась ни за здоровье своих маленьких аристократов, ни за язык, на котором они щебечут. В конце концов разве не так же обстоит дело на Палатине и Карине, где женщины доверяют детей нянькам со всех концов света? Разница в том, что там ни-кто не знает, к чему это приведет; дети становятся умелыми притворщиками и склонны откры-вать душу не матерям, которых они мало знают, а совсем другим женщинам.
Впрочем, маленький Юлий Цезарь был совсем особенным ребенком, при этом весьма трудным; даже неглупая Аврелия предвидела неприятности, ибо посвящала достаточно много времени раздумьям о способностях будущего сына. В гостях у Юлии она призналась ей и Элии, что он сводит ее с ума; теперь она радовалась, что проявила тогда слабость, поскольку результа-том явилось предложение Элии отдать его на воспитание учителю.
Аврелия, как и все, слыхала о существовании исключительно одаренных детей, однако давно уже решила, что такие рождаются не у сенаторов, а в гуще простонародья. Родители ма-лолетних умников часто обращались к ее дяде и отчиму Марку Аврелию Котте с просьбой по-мочь своим необыкновенным детям сделать первые шаги в жизни с большим толком, чем это было возможно без его помощи; за это родители и отпрыск будут обязаны ему по гроб жизни. Котте такие просьбы приходились по душе, поскольку ему нравилась мысль, что он и его сыно-вья смогут пользоваться преданностью облагодетельствованных им одаренных свыше существ. При этом Котта был человеком практичным и разумным; как-то раз Аврелия подслушала, как он говорил Рутилии, своей жене:
«К сожалению, дети не всегда оправдывают возлагаемые на них надежды. Либо огонек сразу начинает гореть слишком ярко и преждевременно тухнет, либо их захлестывает тщеславие и самоуверенность, чреватые крахом. Некоторые, правда, оказываются полезными. Такие дети – сокровища. Именно поэтому я никогда не отказываюсь помогать родителям».
Аврелия не знала, как Котта и Рутилия (мать Аврелии) относятся к собственному одарен-ному внуку юному Цезарю, поскольку не рассказывала им о его способностях и вообще стара-лась скрывать от них. Собственно, она прятала юного Цезаря почти от всех. Его таланты повер-гали ее в трепет и заставляли мечтать о его ослепительном будущем. Однако чаще это становилось для нее причиной глубокого уныния. Если бы она знала все его слабости и недо-статки, то легко бы их исправила. Но кто может похвастаться, что знает душу ребенка, которому еще не исполнилось и двух лет? Прежде чем позволить ему удовлетворять жизненное любопыт-ство, Аврелия хотела лучше разобраться в его натуре, почувствовать себя в его обществе более уверенно. Она никак не могла избавиться от опасения, что ему не хватит силы и решительности, чтобы не растерять задатки, щедро отмеренные ему природой.
Сын отличался чувствительностью – это ей было известно. Обескуражить его не составля-ло ни малейшего труда. Однако он быстро приходил в себя, будучи наделенным чуждой ей и оттого непонятной радостью жизни, какой сама она никогда не испытывала. Его энтузиазм был воистину безграничным, мозг его работал так стремительно, что он впитывал информацию, как огромная рыба, способная выпить море, в котором живет. Больше всего ее беспокоила его до-верчивость, его стремление подружиться с кем угодно, его нежелание прислушиваться к ее наставлениям помедлить и поразмыслить получше, понять, что мир существует не только для того, чтобы удовлетворять его желания, ибо вмещает немало опасных людей.
Одновременно она понимала, что такое копание в душе малыша не имеет смысла. Мозг его мог переварить невероятно много, но жизненного опыта ему пока не доставало. Пока юный Цезарь представлял собой всего лишь губку, впитывающую любую влагу, в которую погружался; если же субстанция оказывалась недостаточно жидкой, он принимался за нее, стараясь довести до необходимой кондиции. Конечно, у него были недостатки и слабости, но Аврелия не знала, носят ли они постоянный характер или являются всего лишь проходящими фазами ответственного процесса познавания. К примеру, он был неотразимо очарователен, и, зная это, пользовался своей неотразимостью, подчиняя людей своей воле. Его беспомощной жертвой становилась среди прочих тетушка Юлия, неспособная противиться его уловкам.
Матери не хотелось воспитывать мальчика лицемером, уповающим на такие низкие прие-мы. Самой Аврелии, по ее собственному убеждению, обаяние не было присуще ни в малейшей степени, поэтому она испытывала презрение к привлекательным людям, ибо знала, как легко они добиваются желаемого и как мало ценят, добившись. Обаяние было для нее признаком легковесности, которая никогда не позволит мужчине стать лидером. Юному Цезарю придется от него избавиться, иначе ему не добиться успеха с римлянами, выше прочего ставящими серьезность. Кроме этого, мальчик был просто хорошеньким – еще одно нежелательное качество.