Даже Катул Цезарь (не имевший повода испытывать любовь к Сулле, ставшему причиной его конфуза в Италийской Галлии, когда Сулла, подняв мятеж, спас армию Катула Цезаря от уничтожения) выступил с восхвалениями поведения Суллы в Италийской Галлии позднее, в год разгрома германского племени кимбров.Позже, в те дни, когда государству угрожал Луций Апулей Сатурнин, именно Сулла, не ведающий усталости, энергичный и находчивый, вынудил Гая Мария покончить со смутой. Ибо Гай Марий только издал приказ, выполнение же его взял на себя Сулла. Квинт Цецилий Метелл Нумидийский – тот, кого Марий, Сулла и Рутилий Руф дружно именовали Хрюшкой – до своего изгнания неустанно разъяснял всем и каждому, что, по его мнению, счастливое завершение африканской кампании против царя Югуртыявляется заслугой исключительно Суллы и что Марий неоправданно приписал себе победу. Ведь именно благодаря усилиям Суллы Югурта был пленен – а каждому было известно, что война в Африкебудет продолжаться до тех пор, пока Югурта останется на свободе. Когда Катул Цезарь и некоторые другие ультраконсервативные предводители сената согласились с Хрюшкой, что по справедливости следует благодарить за торжество в Югуртинской войне именно Суллу, звезда последнего начала стремительное восхождение, и его избрание в числе шести преторов не вызывало теперь сомнений. На Суллу работало и его поведение во всем этом деле – несравненная скромность и приверженность справедливости. До самого завершения избирательной кампании он настаивал, что пленение Югурты – заслуга Мария, поскольку сам он всего лишь подчинялся приказам полководца. Подобное поведение обычно вызывало одобрительное отношение избирателей: преданность командиру на поле брани и на форуме ценилась неизменно высоко. И все же, когда выборщики от центурий собрались на Марсовом поле и стали по очереди оглашать свой выбор, имени Луция Корнелия Суллы – такого аристократического и, следовательно, вполне приемлемого – так и не прозвучало в числе шести удачливых кандидатов; Сулла был уязвлен таким итогом, тем более что некоторые избранники оказались не только лишенными личных достоинств, но и весьма скромного происхождения.
Почему? После голосования Сулла только и слышал, что этот вопрос, однако хранил мол-чание. Сам он, впрочем, знал причину своего провала; спустя некоторое время она перестала быть тайной для Рутилия Руфа и Мария. Все дело заключалось в некоем имени и скрывающемся за ним хрупком создании: Цецилия Метелла Далматика, особа всего девятнадцати лет от роду. При этом она приходилась супругой принцепсу сенатаМарку Эмилию Скавру – консулув год первого появления германцев, цензорув тот год, когда Метелл Нумидийский Хрюшка от-правился в Африку сражаться с Югуртой, и предводителю сената с тех пор, как он стал консу-лом, то есть на протяжении последних семнадцати лет. На Далматике полагалось жениться сыну Скавра, однако тот наложил на себя руки после отступления Катула Цезаря из-под Тридентума, не выдержав неминуемой огласки собственной трусости. Тогда Метелл Нумидийский Хрюшка, опекун семнадцатилетней племянницы, поспешно выдал ее за самого Скавра, несмотря на соро-калетнюю разницу в возрасте.
Никто, разумеется, не спрашивал у самой Далматики ее мнения относительно этого брач-ного союза, которое сложилось у нее далеко не сразу. Сперва ей немного вскружили голову autoritas и dignitasновоиспеченного супруга, к тому же она была рада вырваться из дома своего дядюшки Метелла Нумидийского, где в то время проживала его сестрица, чьи порочные наклонности и истеричность делали ее невыносимой в совместном проживании. Однако ей суждено было встретиться на пиру, заданном ее супругом, с Суллой – и вспыхнуло мощное взаимное влечение, чреватое бедой.
Сознавая, сколь это опасно, Сулла даже не пытался углублять знакомство с молодой женой Скавра. У той, однако, были иные намерения. После почетных, в согласии с римским обрядом, похорон изуродованных тел Сатурнина и его приспешников, когда Сулла принялся пропагандировать себя на форуме и в городе в преддверии кампании по избранию преторов, Далматика тоже зачастила на форум и в город.
У той, однако, были иные намерения. После почетных, в согласии с римским обрядом, похорон изуродованных тел Сатурнина и его приспешников, когда Сулла принялся пропагандировать себя на форуме и в городе в преддверии кампании по избранию преторов, Далматика тоже зачастила на форум и в город. Куда бы ни направлялся Сулла, повсюду присутствовала Далматика, должным образом закутанная и скрывающаяся за постаментом или колонной, дабы не быть замеченной.
Сулла быстро научился избегать мест, подобных портику Маргаритария, где дама из бла-городного семейства вполне может обходить ювелирные лавки и где, следовательно, их встреча не имела бы предосудительного характера. Это уменьшало ее шансы вступить с ним в беседу, однако ее поведение все равно воскрешало в памяти Суллы старый кошмар, когда Юлилла бук-вально похоронила его под лавиной любовных весточек, которые она или ее служанка запихивали в складки его тоги при любой возможности, когда он опасался привлечь внимание присутствующих к их действиям.
Что ж, тогда результатом стал брак – воистину нерасторжимый союз, который, принеся обоим немало горечи, неудобств и унижений, завершился ее самоубийством. То был самый ужасный конец, постигший женщину, – из нескончаемой процессии жаждущих приручить его.
Сулле пришлось углубиться в зловонные, кишащие темными личностями проулки Субу-рыи выложить все единственной близкой душе, чья преданность была ему тогда столь необхо-дима, – Аврелии, невестке его покойной супруги Юлиллы.
– Что же мне делать? – кричал он. – Я в ловушке, Аврелия! Повторяется история с Юлил-лой: я не могу от нее избавиться!
– Беда в том, что все они изнывают от скуки, – с прискорбием молвила Аврелия. – С их малышами возятся сиделки, встречи с подругами интересны разве что неумеренным количе-ством выплескиваемых в их ходе сплетен, мечты они не хотят претворять в жизнь, а головы их чересчур пусты, чтобы они могли искать утешение в книгах. Большинство их не питает чувств к мужьям, ибо их выдают замуж по расчету: либо потому, что их отцы, преследуют честолюбивые цели, либо потому, что мужьям не помешает породниться с представительницами благородных семейств. Проходит год – и они готовы на любовную интрижку. – Вздох. – В конце концов, Лу-ций Корнелий, в области любви они располагают свободой выбора – где еще она им предостав-лена? Самые мудрые довольствуются рабами. Глупее другие, теряющие головы и влюбляющие-ся всерьез. Именно это, на беду, и произошло здесь. Глупышка Далматика потеряла голову! А причина ее безумия – ты.
Сулла закусил губу и стал рассматривать свои руки, чтобы не выдать своих мыслей.
– Я ничуть не способствовал этому, – был его ответ.
– Об этом знаю я. А как насчет Марка Эмилия Скавра?
– О боги! Надеюсь, он ни о чем не догадывается.
– А я полагаю, что он неплохо осведомлен, – возразила Аврелия.
– Почему он не ищет встречи со мной? Может быть, мне самому надо к нему явиться?
– Об этом я и размышляю, – отвечала хозяйка доходной инсулы,наперсница многих, мать троих детей, одинокая жена, кипучая душа в неведающем суеты теле.
Она восседала у рабочего стола, просторного, но заваленного свитками и отдельными лис-точками; впрочем, на столе не было беспорядка: все свидетельствовало о великой занятости.
Если она не сможет ему помочь, то, размышлял Сулла, ему не поможет никто: она была единственной, к кому он мог обратиться. Аврелия была искренним другом, и только; Метробийбыл также любовником, со всеми осложнениями в области чувств, вытекающими из сущности этой роли, усугубленными его полом. Накануне он встречался с Метробием, и молодой греческий актер позволил себе едкое замечание по адресу Суллы и Далматики. Сулла был поражен: до него впервые дошло, что о нем и Далматике судачит, должно быть, весь Рим, поскольку мир Метробия и мир Суллы почти не соприкасались.