И потом, хоть ты и не читал документы, на них стоит твоя подпись…
Я налил себе воды. Мне не нравился этот поворот событий. Несколько лет назад мы разделили роли: Мило занимается бизнесом, а я даю волю своему воображению. До сих пор меня все устраивало.
— Мы уже несколько раз переносили дату выхода книги. Если не закончишь ее к декабрю, придется платить серьезный штраф.
— Отдай им аванс.
— Это не так просто.
— Почему?
— Мы все потратили.
— Как так?
Мило раздраженно тряхнул головой:
— Напомнить, сколько стоил твой дом? А кольцо с бриллиантами для Авроры, которое она не удосужилась вернуть?
«Какая наглость!»
— Что ты несешь? Я прекрасно знаю, сколько заработал и что могу себе позволить!
Мило опустил голову. У него на лбу выступили капельки пота. Губы превратились в тоненькую линию, а лицо, еще несколько минут назад горевшее энтузиазмом, исказилось гримасой.
— Том, я… я все потерял.
— Что ты потерял?
— Деньги. Твои и мои.
— Не понимаю!
— Я все вложил в фонд, обанкротившийся после дела Мейдоффа.
— Два миллиона. Но я уже месяц ставлю ее у соседки, скрываясь от полиции!
Некоторое время я сидел молча, переваривая услышанное. Вдруг в голове мелькнула мысль.
— Я не верю! Ты придумал эту историю, чтобы я сел за работу, да?
— К несчастью, нет.
Я достал телефон и набрал номер финансового комитета, который занимался моими налогами и имел доступ ко всем моим счетам. Привычный собеседник подтвердил, что я банкрот. Он якобы постоянно напоминал об этом, присылая письма и оставляя сообщения на автоответчике.
Интересно, когда я в последний раз проверял почту или отвечал на телефонный звонок?
Придя в себя, я понял, что меня не пугает случившееся и я не горю желанием наброситься на Мило и набить ему морду. Я просто очень устал.
— Послушай, Том, мы выпутывались из более сложных ситуаций, — аккуратно начал он.
— Мило, ты хоть понимаешь, что наделал?
— Ты можешь все исправить. Если вовремя закончишь роман, дела снова пойдут в гору, — заверил он меня.
— Думаешь, я смогу накатать пятьсот страниц за три месяца?
— Несколько глав уже написано, ты сам говорил.
Я уронил голову на руки. Ему не понять того чувства беспомощности, которое навалилось на меня уже давно и никак не хотело отпускать.
— Мило, я битый час объясняю, что опустошен, что мое воображение иссякло, а мозг ссохся и из него не выжать ни капли. Я не могу сесть за книгу только потому, что у нас нет денег. Все кончено!
Но мой друг не сдавался:
— Ты же говорил, что не можешь жить без творчества, что только оно позволяет тебе сохранять душевное равновесие!
— Значит, я ошибался и самое ужасное для меня — это лишиться любви.
— Неужели ты не понимаешь, что разрушаешь себя из-за придуманной проблемы?
— Придуманной? Ты не веришь в любовь?
— Верю, конечно.
Но нельзя же так серьезно относиться к этой дурацкой идее родственных душ. Как будто в мире есть люди, идеально подходящие друг другу…
— Ах так? Значит, глупо надеяться, что существует человек, способный осчастливить тебя? Человек, с которым ты захочешь провести всю свою жизнь?
— Это как раз нормально. Но ты считаешь, что на земле существует лишь одна женщина, которая идеально подходит тебе. Вбил себе в голову, что раньше вы были одним целым и ваши тело и душа до сих пор хранят следы былого единства.
— Кстати, именно это говорил Аристофан в «Пире» Платона.
— Не буду спорить, но заметь, этот твой Аристохам и его Планктон нигде не пишут, что тебе нужна именно Аврора. Так что послушай моего совета и бросай свои бредни. Эти идеи хороши для книг, а в реальной жизни все обстоит иначе.
— Конечно, иначе! В реальной жизни лучшему другу недостаточно того, что он разорил меня. Он вздумал читать мне мораль! — гаркнул я, вскакивая.
Мило тоже встал, на его лице отражалось отчаяние. Я видел, что он готов на все, лишь бы найти способ вколоть мне дозу креативности.
— То есть ты не собираешься браться за работу?
— Нет. И ты не сможешь заставить меня. Писать роман — это не у конвейера стоять! — крикнул я с порога.
Едва я вышел из ресторана, как парковщик протянул мне ключи от «Бугатти». Я сел за руль, завел мотор и включил первую скорость. Кожаные сиденья источали одуряющий мандариновый аромат, а деревянная лакированная приборная панель с кнопками из полированного алюминия напоминала пульт управления космическим кораблем.
Автомобиль рванул с места с такой скоростью, что меня вдавило в кресло, а шины прочертили на асфальте темные следы. В зеркале заднего вида я увидел Мило: он бежал за машиной, очевидно обрушивая на меня все известные ему ругательства.
— Ты все рассказал? — встревожилась Кароль.
— Да, но он даже не думает браться за работу.
— Я ж говорила.
Она закрыла машину, и друзья бок о бок по подвесному мосту спустились на пляж.
— Ну, разве это не идиотизм, разрушать жизнь из-за несчастной любви? — занервничал Мило.
Кароль грустно посмотрела на него.
— Такое происходит везде и всюду. Это, конечно, идиотизм, но это очень трогательно и свойственно человеческой природе.
Пожав плечами, Мило пропустил ее вперед.
Кароль Альварес напоминала принцессу из племени майя: высокая, смуглая, с волосами цвета воронова крыла и прозрачными, как вода, глазами.
Она родилась в Эль-Сальвадоре, а в Соединенных Штатах оказалась в девять лет. Кароль с детства знала Мило и Тома. Их семьи — вернее, то, что от них оставалось, — жили в одном доме в Мак-Артур-Парке, испанском Гарлеме Лос-Анджелеса, излюбленном районе героинщиков и тех, кому нужно было свести счеты при помощи оружия.
Все трое влачили жалкое существование среди грязных обветшавших зданий, усеянных мусором тротуаров и магазинов с разрисованными граффити и частично выломанными железными ставнями.