Лишь бы она не переехала к нам насовсем, думает Карен и тотчас краснеет от укола совести: придет же такое в голову. Что ты за эгоистка, упрекает она себя. Молли и Люку пойдет на пользу общение с бабушкой.
– Наверное, я все поняла, когда случилась та история с розмарином, – говорит Ширли. – Я тебе рассказывала?
Карен качает головой.
– Что произошло?
– Отец понес в сарай мешок с каким-то хламом и, похоже, забыл, зачем туда пришел. Взял секатор. В общем, закончилось тем, что он стал уничтожать куст, который я вырастила у задней двери. И так был горд собой! «Избавился от этого ужасного сорняка, Ширли!» Запах стоял еще несколько дней. Я очень переживала. Тогда я и признала поражение. Самое печальное, что розмарин считается травой памяти. Следовало привезти с собой несколько веточек, подарить тебе сегодня… – Она умолкает, кладет на стол вилку.
Несколько мгновений проходят в тишине. Карен с матерью развернули стулья, чтобы не видеть само кафе – неприглядное серое здание. Прямо перед ними море – солнечные блики на поверхности воды слепят глаза; слева тянется аккуратно стриженный газон с домиками, выкрашенными в белый цвет, судя по всему, совсем недавно; справа – широкий галечный пляж, прерывающийся похожими на статуи валунами и скальными выступами.
Наконец Карен произносит:
– Саймону здесь понравилось бы.
– И Джорджу. Наверное, стоит попробовать привезти его сюда, – неуверенно говорит Ширли.
Обе знают, что Джорджу не по силам добраться до моря.
Они вновь умолкают. Сквозь крики чаек и грохот волн о камни доносятся голоса подростков, устроивших соревнование «кто дольше удержится на столбе волнореза».
– А еще знаешь, что понравилось бы Саймону? – Карен улыбается. – Это пирожное. Вот уж кто любил умять тортика!
Вскоре подходит за тарелками официантка, и они обе возвращаются из мира грез в реальность.
– Ну что, мам, прогуляемся немного, прежде чем идти за детьми, – предлагает Карен, поднимаясь из-за стола. – Нужно ведь как-то растрясти калории.
Она протягивает руку и помогает Ширли встать.
Чтобы немного поднять дух, он расстегивает молнию на футляре с дисками, одной рукой пролистывает целлофановые кармашки и вставляет в проигрыватель сборник «Величайшие хиты группы «The Cure». Райан смеется над его неспособностью освоить скачивание. «Если уж ты купил MP3-плейер, папа, тебе всего-то нужен провод, чтобы вывести его на динамики в машине», – говорит он, но Майклу все равно не хватает винила, и мысль о переходе с CD на цифру ему невыносима.
С первыми аккордами «Кошечек» перед глазами возникает образ Крисси. Он отлично помнит тот вечер: в одном из закутков ночного клуба с зачесанными назад рыжими волосами она выделывает забавные па на пару со своей подружкой, в то время как «новые романтики» вокруг изо всех сил напускают на себя крутизну и загадочность. Девчонки сложили ладошки на манер кошачьих лап, прижали к щекам и качали головами под треньканье клавиш. Он тогда еще подошел и спросил, не профессиональные ли они танцовщицы – банальнейший подкат, – а Крисси шепнула что-то подружке и хихикнула. Я ей нравлюсь, понял он. Получилось! «Вы двигаетесь лучше, чем девчонки из «Human League», – сказал он. И это стало началом.
Будем надеяться, я не до конца растерял обаяние, думает он, бросив на себя взгляд в зеркало заднего вида. В тусклом свете видны морщинки вокруг глаз, посеребренные волосы; даже в бровях есть толстые седые нити. В былые дни от одного его взгляда женщины заливались румянцем. Не то чтобы Майкл уж слишком себя любит – он ходит в обычную парикмахерскую, не в салон, ему и в голову не придет покупать себе увлажняющий крем для лица, – но все же он иногда не прочь немного пофлиртовать.
Надеюсь, они не просто отвечают на чудачество старикашки.
Вскоре он уже на территории, которая напоминала бы Кройдон, если бы вся инфраструктура Перли-Уэй не изменилась коренным образом. Наблюдать за тем, как гигантские супермаркеты завоевывают все больше и больше пространства, Майклу нигде не доставило бы удовольствия, а последствия этого явления в его родном городе оказались просто катастрофическими. Вспомнить хотя бы погромы 2011 года – сколько ущерба они принесли. Их вызвали не обычные межнациональные распри и полицейский произвол, как в Тоттенхэме и Брикстоне во времена его молодости; бунтари грабили магазины, выносили широкоэкранные телевизоры, телефоны, кроссовки последних моделей, а затем поджигали торговые точки. Майкл передергивает плечами, вспоминая, до чего страшно было смотреть, как излюбленное место превращается в зону военного конфликта с охваченными огнем зданиями, откуда люди бегут целыми семьями. Пострадало столько мелких предприятий, что хотелось плакать.
Есть что-то нездоровое в том, как большие магазины генерируют прибыль, думает он: разжигая в покупателях алчность, они в то же время сводят на нет уважение к обслуживающему персоналу. Когда я начинал, люди ценили умение флориста собирать букеты; теперь они предпочтут купить дешевый веник, отовариваясь продуктами в супермаркете.
Трасса А23 петляет по главной улице Стритхема, идет вниз по Брикстон-хилл, затем через Стокуэлл и Воксхолл, где высотки стоят вперемешку с домами георгианской эпохи. Наконец появляется вывеска: «Цветочный рынок Нью-Ковент-Гарден». Сюда-то ему и надо. На парковку очередь, как он и предполагал; впрочем, завтра будет еще хуже. Закупка цветов к Дню святого Валентина – целое искусство. Тринадцатого и четырнадцатого цены взлетают до небес, а если приехать сюда хорошо заранее, цветы успеют завянуть.
Яркое люминесцентное освещение и громогласные выкрики продавцов делают это место непохожим на привычные темные и тихие окраины, и Майкл не сразу соображает, где тут что. Под навесами из волнистого кровельного железа десятки оптовиков, у каждого – отдельное торговое место. По сравнению с обычным рынком размах здесь огромен; продавцы гордо выкатывают телегу за телегой со свежесрезанными цветами, зеленью и грунтовыми культурами, не говоря уже об упаковочной пленке и бумаге, вазах и лентах на любой вкус и цвет, плюс проволока, пенопластовые основы, ножницы…
Майкл чешет затылок: с чего лучше начать? Конечно, здесь есть все необходимое, но нужны наличные. В его распоряжении всего пятьдесят фунтов, а значит, хоть покупка большой партии и помогла бы хорошо сбить цену, возможностей торговаться у него мало.
Для беспокойства нет причин, уговаривает он сам себя и берет тележку; если на наличные я куплю все остальное, то Боб уладит вопрос и с розами.
Он медленно идет вдоль первого ряда, приценивается. За одним из прилавков замечает ярко-красные ягоды – со своими длинными стеблями они отлично подходят для цветочных аранжировок ко Дню влюбленных.
– Сколько за пару ящиков зверобоя? – спрашивает он лоточника.
– Сорок, – отвечает тот.
– Даю двадцать.
Торговец качает головой.
– Могу принять кредитку, – предлагает он, глядя на тонкую стопку банкнот в руках Майкла.
– Нет, спасибо.
Майкл переходит к следующему прилавку. О, гипсофила – вот вам и идея! Стоит ли обращать внимание на тех напыщенных флористов, которые говорят, что крохотные белые цветки вышли из моды, – за букетами на День святого Валентина к Майклу придут в основном те, кому это мнение по барабану.
– За сколько отдадите гипсофилы? – интересуется он у молодой женщины в фартуке, склонившейся над ведром с тюльпанами.
– За десять, – бросает она, едва подняв взгляд.
Полный грабеж, думает Майкл.