Теперь мой дворецкий открылся мне совсем с другой стороны. По-моему, в эту минуту с моих глаз тоже спала пелена.
– Боже правый, Дживс!
– Мне было чрезвычайно трудно решиться на это, сэр. Иного выхода, как мне представляется, не было.
– Но послушайте, Дживс. Не могу понять одного: почему мистер Сипперли не пришел в ярость, когда понял, что вы огрели его клюшкой?
– Он этого не понял, сэр. Я принял меры предосторожности – дождался, когда он повернется ко мне спиной.
– А как вы ему объяснили, откуда у него на голове шишка?
– Я объяснил мистеру Сипперли, что ему на голову упала ваша новая ваза, сэр.
– Но как он мог этому поверить? Ведь ваза разбилась бы.
– Она разбилась, сэр.
– Что?!
– Чтобы достичь эффекта правдоподобия, мне пришлось вопреки моему желанию ее разбить, сэр. К моему большому сожалению, сэр, должен вам сообщить, что, находясь в сильном волнении, я ее разбил на мелкие кусочки, поэтому она не подлежит восстановлению.
Я выпрямился во весь рост.
– Дживс! – сказал я.
– Прошу прощения, сэр, но не находите ли вы, что было бы гораздо благоразумнее надеть шляпу? Ветер довольно холодный.
Я поморгал:
– Разве я не в шляпе?
– Нет, сэр.
Я потрогал свою черепушку. Дживс оказался прав.
– И правда нет! Должно быть, я забыл ее в редакции. Подождите меня здесь, Дживс. Я за ней схожу.
– Хорошо, сэр.
– Мне надо много чего вам сказать.
– Благодарю вас, сэр.
Я взбежал по лестнице, толкнул дверь, и что-то мягко плюхнулось мне на голову. В следующую минуту все вокруг стало белым от муки. В волнении я вбежал не в ту дверь. Так что если кто-нибудь еще из моих друзей обзаведется комплексом неполноценности, пусть избавляется от него сам. С меня довольно.
Знаете, время от времени не могу отделаться от чувства, что Дживс теряет былую хватку. Прежде, бывало, он глазом не моргнув отвечал тетушке Агате, что меня нет дома. С упреком посмотрев на своего камердинера, я взял трубку.
– Алло? – сказал я. – Да? Алло? Алло? Берти у телефона. Алло?
– Хватит твердить «Алло», – приказала старушенция в своей обычной сварливой манере.
Алло?
– Хватит твердить «Алло», – приказала старушенция в своей обычной сварливой манере. – Ты же не попугай. А жаль, у попугаев есть хоть сколько-то разума.
По-моему, тетушка взяла совсем не тот тон, которым надлежит беседовать по утрам с молодым человеком, – но что с ней поделаешь?
– Берти, леди Уикем сказала, что она тебя пригласила на Рождество в Скелдингс. Ты поедешь?
– Еще бы!
– Ладно, но помни, что надо вести себя прилично. Леди Уикем моя старинная приятельница.
Я был не в настроении обсуждать подобные темы по телефону. С глазу на глаз еще куда ни шло, но по телефону – нет.
– Естественно, я приложу все усилия, тетя Агата, – холодно сказал я, – к тому, чтобы вести себя в манере, приличествующей английскому джентльмену, который наносит визит…
– Что ты сказал? Повтори. Я не слышу.
– Я сказал «хорошо».
– Да? Ну смотри. Есть еще одна причина, почему мне особенно не хочется, чтобы ты выглядел в Скелдингсе полным идиотом. Там будет гостить сэр Родерик Глоссоп.
– Что?!
– Почему ты так орешь? Совсем меня оглушил.
– Вы сказали «сэр Родерик Глоссоп»?
– Да.
– Может, вы хотели сказать «Таппи Глоссоп»?
– Я хотела сказать «сэр Родерик Глоссоп» и поэтому сказала. А теперь, Берти, слушай меня внимательно. Слушаешь?
– Да, слушаю.
– Вот и слушай. Мне наконец удалось с неимоверными трудностями и вопреки очевидному почти убедить сэра Родерика, что ты не помешанный. Он готов воздержаться от вынесения тебе окончательного приговора, пока еще раз с тобой не повидается. Поэтому в Скелдингсе веди себя…
Тут я повесил трубку. Я был потрясен. Потрясен до глубины души.
Остановите меня, если я уже об этом рассказывал, но на тот случай, если вы не в курсе, позвольте мне только упомянуть несколько фактов, касающихся этого самого Глоссопа. Это был старик с устрашающей внешностью – лысый, с неправдоподобно густыми бровями, по профессии врач-психиатр. По сей день не знаю, как это случилось, но когда-то я обручился с его дочерью Гонорией, жутко энергичной особой, которая читала Ницше, а раскаты ее хохота наводили на мысль о волнах, бьющих в суровые скалистые берега. Помолвка расстроилась по причине событий, убедивших старика Глоссопа, что я не в своем уме, и с тех пор мое имя возглавляет у него список сумасшедших, с которыми ему приходилось обедать.
На мой взгляд, присутствие такого типа, как сэр Родерик Глоссоп, способно омрачить даже рождественские дни, когда на всей земле воцаряется мир и в человеках благоволение [8] . Если бы не особые причины, побуждающие меня стремиться в Скелдингс, я бы отклонил приглашение леди Уикем.
– Дживс, – сказал я в волнении, – знаете что? Сэр Родерик Глоссоп тоже собирается в гости к леди Уикем.
– Очень хорошо, сэр. Если вы закончили завтрак, позвольте унести поднос.
Холодный, надменный тон. Ни сочувствия, ни духа сплочения и единения, столь радующего душу. Как я и предвидел, известие о том, что мы не едем в Монте-Карло, нанесло Дживсу удар в самое сердце. Дело в том, что он питает сильную склонность к азартным играм и, конечно же, заранее предвкушал минуты приятного волнения за карточным столом.
Мы, Вустеры, умеем носить маску, и я сделал вид, что не замечаю его нелюбезности.
– Уносите, Дживс, – с достоинством сказал я, – и как можно скорее.
Натянутые отношения продолжались до конца недели. Чай по утрам обидчивый слуга подавал с холодно-отчужденной миной. Когда же двадцать третьего мы ехали в автомобиле в Скелдингс, вид у него был замкнутый и равнодушный.