Или «Веселой шейки», этой
замечательной повести о почтовом голубе.
С приближением полуночи О'Мара начинал нервничать и волноваться. Его тревожила Мона: что она, где она, не грозит ли ей опасность.
- Да ты не волнуйся, - отзывался я, - она знает, как за себя постоять. Что-что, а опыта у нее хватает.
- Ясное дело, - отвечал он - но черт возьми…
- Знаешь, Тед, стоит один раз дать этим мыслям вывести себя из равновесия, и уж точно сойдешь с катушек.
Похоже, ты ей доверяешь на все сто.
- А с какой стати мне ей не доверять?
И тут О'Мара начинал хмыкать и мекать.
- Ну, будь она моей женой…
- Ты же никогда не женишься, так какой смысл во всем этом трепе? Помяни мое слово: появится ровно в десять минут второго. Сам увидишь. Не
заводись.
Иногда я не мог не улыбнуться про себя. В самом деле, глядя, как близко принимает он к сердцу ее отлучки, впору было подумать, что Мона - его
жена, а не моя. И что удивительно: аналогичным образом вели себя чуть ли не все мои друзья. Страдательной стороной был я, а тревоги выпадали на
их долю.
Был только один способ заставить его слезть с конька - инициировать очередной экскурс в прошлое. О'Мара был лучшим из всех «мемуаристов», каких
мне доводилось когда-либо знать. Вспоминать и рассказывать ему было то же, что корове - теленка облизывать. Питательной почвой для него
становилось решительно все, что имело отношение к прошлому.
Но больше всего он любил рассказывать об Алеке Уокере- человеке, который подобрал его во время карнавала в «Мэдисон-Сквер-Гарден» и пристроил у
себя в конторе. Алек Уокер был и остался для моего друга загадкой. О'Мара неизменно говорил о нем с теплотой, восхищением и признательностью,
однако что-то в натуре Алека Уокера всегда его озадачивало. Однажды мне пришло в голову доискаться, что именно. Казалось, наибольшее недоумение
О'Мары вызывало то, что Алек Уокер не проявлял видимого интереса к женщинам. А ведь красавец был хоть куда! Заполучить в постель любую, на кого
он положил бы глаз, ему было раз плюнуть.
- Итак, по-твоему, он не педик. Ну, не педик, так девственник, и вопрос исчерпан. А меня спросишь, так я скажу, что он - святой, которого
случайно не причислили к лику.
Но это сухое прозаическое объяснение О'Мару никак не удовлетворяло.
- Единственное, что мне непонятно, - добавил я, - это как он позволил Вудраффу вить из себя веревки. Если хочешь знать, тут что-то нечисто.
- Да нет, - поспешно ответил О'Мара, - Алек просто размазня. Его каждый может разжалобить. Слишком уж у него доброе сердце.
- Послушай, - снова заговорил я, исполнившись решимости исчерпать эту тему раз и навсегда, - скажи мне правду… Алек - он никогда к тебе не
подкатывался?
И тут О'Мара загоготал во всю мощь своих легких:
- Что? Подкатывался? Да ты просто не знаешь Алека, иначе не задал бы такого вопроса. Слушай, да будь Алек педиком, и то бы он не сделал ничего
подобного, неужто не ясно?
- Нет, не ясно. Разве только потому, что он такой из себя джентльмен. Ты это хочешь сказать?
- Да нет, вовсе нет, - принялся яростно отрицать О'Мара. - Я хочу сказать: даже если б Алек Уокер помирал с голоду, и то б он не опустился до
того, чтобы попросить кусок хлеба.
- Тогда дело в гордости, - уточнил я. О
- Да нет, не в гордости. А в комплексе мученика. Алек - он обожает страдать.
- Ну что ж, повезло ему, что он не бедняк.
- Ну уж он-то никогда не обеднеет,- обронил О'Мара. - Скорее воровать начнет.
- Ну, это сильно сказано. Из чего ты это заключаешь?
О'Мара поколебался.
Я тебе кое-что расскажу, - вдруг выпалил он, - только знаешь: чтоб ни одной душе… Однажды Алек Уокер спер у собственного брата кругленькую
сумму; и брат, тот еще сукин сын, вознамерился отдать его под суд.
Я тебе кое-что расскажу, - вдруг выпалил он, - только знаешь: чтоб ни одной душе… Однажды Алек Уокер спер у собственного брата кругленькую
сумму; и брат, тот еще сукин сын, вознамерился отдать его под суд. Но сестра - не помню, как ее звали, хоть убей, - так вот, сестра возместила
пропажу. Откуда она добыла деньги, понятия не имею. Но сумма была не маленькая.
Я молчал. Меня положили на обе лопатки.
- А знаешь, кто втянул его в эту катавасию? - продолжал О'Мара.
Я непонимающе уставился на него.
- Этот крысенок Вудрафф.
- Да ты что?
Я ведь всегда говорил, что Вудрафф - дрянь, каких мало, разве не так?
- Так-то так, но все-таки… А ты, стало быть, имеешь в виду: Алек просадил все эти деньги на малыша Билла Вудраффа?
- Вот именно. Слушай, помнишь ту маленькую сучку, по которой Вудрафф так сходил с ума? Он еще потом вроде бы женился на ней?
- Иду Верден?
- Вот-вот. Иду. Господи, это было: Ида то, Ида се, и так без конца. Прекрасно помню: мы ведь тогда вместе работали. Помнишь, Алек и Вудрафф ни с
того ни с сего откатили в Европу?
- Хочешь сказать: Алек приревновал его к этой девушке?
- Господи, да нет же, нет! Как мог Алек унизиться до ревности к этой ничтожной шлюшке? Просто ему хотелось спасти Вудраффа от него самого. Алек
понимал, что она - полное ничтожество, и пытался положить конец этой связи. И этот ненасытный ублюдок Вудрафф - не мне рассказывать тебе, что он
за фрукт! - заставил Алека прокатить себя по всей Европе. Просто чтобы его мелкое сердчишко не разбилось от боли.
- Ну, ну, - подначил я его, - продолжай, это становится интересным.
- В общем, добрались они до Монте-Карло. Билл начал играть - разумеется, на деньги Алека. Алек и бровью не повел. Так длилось неделями, причем
Вудрафф неизменно проигрывал. Коротенький этот загул влетел Алеку в целое состояние. Он был в долгах как в шелках. А малыш Вудрафф - тому,
понимаешь ли, еще рановато было возвращаться домой. Ему необходимо было взглянуть на зимнюю резиденцию румынской королевы, потом поглазеть на
египетские пирамиды, а потом покататься на лыжах в Шамони. Говорю тебе, Генри, стоит мне только произнести имя этого гаденыша, как вся кровь
закипает. Ты считаешь, что по части обираловки с бабами никто не сравнится. Так вот, любой шлюхе, с которой я имел дело, Вудрафф даст сто очков
форы. С него станется и медяки с глаз покойника стырить да в карман спрятать.
- Что ж, и несмотря на все это, Ида заполучила его себе, - подвел итог я.
- Да, и, как я слышал, оттрахала его в хвост и в гриву.
Я рассмеялся. И вдруг разом смолк. Странная мысль пронзила мой мозг.
- Тед, а знаешь, что мне только что пришло в голову? Сдается мне, что Вудрафф - педик.
- Тебе сдается? А я знаю, наверняка знаю, что он педик. Само-то по себе мне это без разницы, но он такой сквалыга, такой кровосос…
- Черт меня побери, - пробурчал я. - Тогда понятно, отчего у него не заладилось с Идой. Н-да… Подумать только: столько лет его знал и даже не
заподозрил… Значит, ты уверен, что Алек на этом не зациклен?
- Уверен, что нет, - повторил О'Мара. - Да он от женщин обалдевает. Дрожит как осиновый лист, едва одна из них мимо пройдет.
- Ну и ну.
- Я тебе говорил уже: есть в Алеке что-то от аскета. Он ведь в свое время готовился принять церковный сан. И нежданно-негаданно влюбился в
девчонку, которая прокрутила ему динамо. А потом так и не смог прийти в себя… Вот что еще могу тебе рассказать, чего ты тоже не подозревал.
Слушай внимательно! Тебе ведь никогда не доводилось видеть, чтоб Алек вышел из себя, правда? И в голове не укладывалось, что он может
разъяриться, так ведь? Такой из себя мягкий, любезный, светский, обходительный… Словно в стальной броне.