— НЕТ! — Джесси приподняла ягодицы и перекинула ноги на левую сторону кровати. — УБИРАЙСЯ ОТ НЕГО! УБИРАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО!
Она ударила ногами, и одна из ее пяток попала псу в спину.
Собака немедленно отскочила и подняла морду. Ее глаза были раскрыты так широко, что были видны белки, а струйки слюны, протянувшиеся от верхних резцов к нижним, в предзакатном солнечном свете казались золотыми нитями. Пес сделал выпад в направлении голой ноги Джесси. Та с криком отдернула ее, успев почувствовать кожей горячее дыхание собаки. Джесси снова подогнула под себя ноги, не осознавая, зачем она это делает, не слыша яростных криков перетружденных плечевых мускулов и не чувствуя, что ее кости начинают выпадать из суставов.
Собака, продолжая рычать, еще некоторое время сверлила Джесси взглядом. Давайте придем к консенсусу, говорили эти глаза. Вы, леди, делайте свое дело, а я буду делать свое. Заключим такое соглашение. Как вы на это смотрите? Это будет лучше всего, потому что если вы встанете на моем пути, я вас смету. Кроме того, он же мертв — вы знаете об этом настолько же хорошо, насколько хорошо это знаю я, так почему же он должен здесь пропадать, когда я голоден? Вы бы на моем месте поступили так же. Я сомневаюсь, что вы в данный момент с этим согласитесь, но считаю, что вы столкнетесь с тем же самым, что и я, и гораздо раньше, чем думаете.
— УБИРАЙСЯ! — закричала Джесси. Она сидела на пятках раскинув руки в стороны, напоминая Фей Рей на жертвенном алтаре в джунглях. Ee поза — голова запрокинута назад, груди выставлены вперед, плечи оттянуты назад до такой степени, что побелели от напряжения, походила на те, которые принимали девчонки из журналов для мужчин, и, без сомнения, заняла бы там не последнее место. Недоставало только знойного призывного взгляда. Вместо этого на лице Джесси было выражение находящейся на границе сумасшествия женщины.
— УБИРАЙСЯ ОТСЮДА!
Собака продолжала смотреть на нее, время от времени рыча. Потом, по-видимому убедившись, что еще одного удара не последует, снова опустила голову. Ни лижущих, ни лакающих звуков не последовало. Вместо этого Джесси услышала звонкое чмоканье, напомнившее ей поцелуй, который ее брат Вилл дарил их бабушке Джоан, когда они приезжали к ней в гости.
Ворчание продолжалось, но теперь оно было приглушенным, как будто кто-то положил на голову пса подушку. В ее новой позиции, почти засыпав волосами полку над ее головой, Джесси видела одну из толстых ног мужа и правую руку. Нога тряслась, как будто Джеральд отбивал в такт какой-то музыке — Еще одно лето Рейнмейкерсов, например.
Со своего нового положения она могла видеть собаку лучше; тело было видно полностью, начиная от шеи. Если бы голова пса была поднята, то Джесси видела бы и ее. Но она была опущена, а задние ноги напряжены. Внезапно раздался громкий рвущийся звук — сопливый звук, как будто кто-то, ужасно простуженный, пытался прочистить глотку. Джесси застонала.
— Прекрати… о, пожалуйста, прекрати!
Пес и ухом не повел. Когда-то, выпрашивая кусочек со стола, он улыбался глазами, его пасть пыталась улыбнуться, но эти дни, так же, как его имя, давным-давно ушли и забылись. Сейчас есть сейчас, и все идет, как идет. Выживание не предмет для политеса и извинений. Он не ел два дня, а здесь была еда, и, здесь также находился и хозяин, который не хотел давать ему эту еду (те дни, когда хозяева улыбались, гладили его по голове называли ХОРОШИЙ ПЕС и давали объедки за исполнение его скромного репертуара, давно ушли), его ноги были маленькие и мягкие, а не большие и твердые, а в голосе слышалась беспомощность
Ворчание бывшего Принца сменилось тяжелым напряженным дыханием, и Джесси увидела, что тело Джеральда стало дергаться, поначалу туда-сюда, а затем заскользило словно с горки.
Вставай, Диско Джеральд, лихорадочно подумала Джесси. Хватит танцевать — займись собакой!
Пес не смог бы его сдвинуть, если бы на полу лежал ковер, но Джесси сняла его, готовясь к натирке полов, спустя неделю после дня Труда. Билд Данн, который присматривает за их домом, нанял рабочих из Скип Флорз энд Мо, и они чертовски хорошо поработали. Они хотели, чтобы хозяйка по достоинству оценила их труд, и поэтому не стали раскатывать ковер, и теперь, когда пес начал тянуть Диско Джеральда, он двинулся также легко, как Джон Травольта в Лихорадке субботней ночи. Единственной проблемой для собаки было сохранение сцепления с полом ее собственных лап. Ее длинные, грязные когти помогали ей в ее работе, оставляя на натертом полу короткие кривые отметины. Зубы пса крепко вцепились в предплечье Джеральда.
Я не вижу этого. Ничего этого на самом деле не происходит. Совсем недавно мы слушали Рейнмеркерс, и Джеральд уменьшил громкость настолько, чтобы сказать мне, что он думал насчет поездки в эту субботу в Ороно на футбольный матч. Я помню, как он теребил мочку уха, когда говорил. Так как же он может быть мертвым, и как его может тащить за руку собака?
Пробор Джеральда искривился — возможно, из-за того, что пес слизывал с его волос кровь. Джесси видела его полуоткрытые, остекленевшие глаза, глядящие из рас пухших глазниц на солнечные блики на потолке. Его лицо по-прежнему оставалось маской, покрытой красными, и багровыми пятнами, как будто даже смерть не могла смягчить его гнев на внезапный каприз (считал ли он это капризом? Конечно, да) Джесси.
— Отстань от него, — сказала она собаке, но на этот раз ее голос был кротким, печальным и бессильным. Собака даже не остановилась, а только повела ушами при звуке ее голоса. Она просто продолжала тянуть вещь с рассыпавшимися волосами и пятнистым цветом лица. Эта вещь больше не была похожа на Диско Джеральда — ни капельки. Теперь это был просто Мертвый Джеральд, скользящий по полу, с вцепившейся в его бицепс собакой.
Рыло пса накрыл обтрепанный кусок кожи. Джесси попыталась уверить себя, что это всего лишь обои, но, насколько она знала, на обоях не бывает родинок и шрамов от прививок. Теперь Джесси могла видеть толстый, гладкий живот Джеральда, который был помечен, словно пулей малого калибра, пупком. Его пенис раскачивался и трепыхался в своем гнезде из черных волос, а зад шелестел по половым доскам с ужасной легкостью.
Внезапно, словно удар молнии, подавляющую атмосферу ужаса пронзила ярость. Джесси не только приняла эту новую эмоцию, она обрадовалась ей. Ярость не могла помочь ей выкрутиться из этой ужасной ситуации, но Джесси чувствовала, что она может стать противоядием ее растущему чувству нереальности происходящего.
— Ты, ублюдок, — произнесла она низким, дрожащим голосом. Ты трусливый ублюдок.
Несмотря на то, что Джесси не могла достать ничего, стоящего на левой, Джеймса, половине полки, она обнаружила, что, вращая левое запястье в наручниках так, чтобы рука была направлена назад над ее плечом, она может достать пальцами небольшую часть полки на своей стороне. Она не могла повернуть голову на угол, достаточный для того, чтобы рассмотреть то, чего касались ее пальцы — эти предметы находились за тем туманным пятном, которое люди называют уголком глаза — но это в данный момент не имело значения. Она и так прекрасно знала, что там находилось. Джесси прошлась пальцами по флаконам с парфюмерией, сдвинув некоторые вглубь полки, а другие сбив на пол. Некоторые из них упали на покрывало, остальные, ударившись о кровать или левое бедро Джесси, приземлились на полу. Ни один из этих предметов и близко не походил на то, что она искала. Ее пальцы сомкнулись на баночке с кремом для лица Нивея, и на мгновение Джесси подумала, что он подойдет, однако он был слишком мал и легок и не смог бы нанести вред собаке даже если бы был сделан из стекла, а не из пластика. Джесси бросила его обратно на полку и возобновила поиски.
Почти на пределе досягаемости пальцев, Джесси нащупала самый большой изо всех предметов, до которых могла дотянуться. Это был стеклянный объект, и поначалу Джесси не могла его идентифицировать, но затем она поняла, что это такое. Пивная кружка, висящая на крючке, не была единственным сувениром Джеральда; сейчас она касалась пальцами другого. Это была пепельница, которую Джесси не смогла узнать сразу, потому что обычно она стояла на джеральдовской половинке полки, рядом с бокалом холодной воды. Кто-то — возможно, миссис Дел, уборщица, а может быть и сам Джеральд — передвинули ее на половину Джесси, может быть, для того, чтобы протереть полку, а может быть, чтобы освободить место еще для чего-нибудь. Во всяком случае, в данный момент причина была неважна. Она была в нужном месте в нужный lnlemr.
Джесси сомкнула пальцы на ее гладком краю, почувствовав две выемки — места для сигарет. Ухватив пепельницу покрепче, она отвела руку назад насколько смогла, а затем бросила ее вперед. Все происшедшее случилось чисто импульсивно: снаряд был найден и брошен до того, как Джесси подумала о неудаче такого броска для женщины, которая имела двойку по стрельбе из лука в колледже, особенно, если приходится бросать пепельницу в собаку, находящуюся в пятнадцати футах, рукой, прикованной наручниками к кровати.
Но, как бы то ни было, она попала в собаку. Пепельница закувыркалась в воздухе; так что было видно клеймо Альфа Гамма Ро. С такого расстояния Джесси не могла его прочитать с такого расстояния, да и не пыталась. Пепельница ударила пса в тощие костлявые плечи до того, как сделала полный оборот вокруг своей оси.
Пес издал визг удивления и боли, и Джесси овладело мимолетное чувство сильнейшего примитивного триумфа. Ее губы расползлись в гримасе, в которой угадывалась улыбка, но виделся вопль. Джесси исступленно завопила, выгнувшись дугой и выпрямив, насколько смогла, ноги. Еще раз она не обратила внимания на боль в плечах, когда суставы, давным-давно забывшие о гибкости двадцатилетних, почти выскочили со своих мест. Она почувствует все это позднее каждое движение, рывок и поворот — но сейчас ею двигало дикое восхищение от успеха ее броска и чувство того, что если она не найдет выхода дикой радости, то взорвется. Она начала сучить ногами по кровати и перекатываться с боку на бок Ее потные волосы цепями били по щекам и вискам, а жилы на шее напоминали толстые провода.
— ХА! — кричала она. — Я… ПОПАЛА… В ТЕБЯ, ХА!
Когда пепельница ударила пса в спину, тот дернулся и отскочил назад, а потом еще раз дернулся, когда она ударилась об пол и со стуком покатилась в сторону. При звуках голоса самки его уши прижались к голове. Теперь в нем слышался не страх, а триумф. Сейчас она поднимется с кровати и начнет раздавать удары своей странной ногой, которая, к тому же, из мягкой превратится в твердую. Собака знала, что будет больно, так же, как бывало много раз до этого, и что ей нужно бежать.
Пес повернул голову, чтобы удостовериться, что путь отступления все еще не перекрыт, и восхитительный запах мяса и крови еще раз бросился ему в ноздри. У собаки свело желудок, кислый и требовательный от голода, и она нерешительно затопталась на месте. Пес балансировал на границе двух противоположных направлений, и это вызвало свежий поток мочи. Запах его собственной жидкости — запах, говорящий о трусости и слабости, а не о силе и уверенности — добавило псу расстройства и смущения, и он снова залаял.
Джесси вздрогнула от этого неприятного звука — если бы смогла, она бы заткнула уши — и пес почувствовал еще одно изменение в комнате. В запахе самки что-то изменилось. Ее альфазапах, несмотря на то, что был новым и свежим, уменьшался, и собака начала чувствовать, что, возможно, за ударом промеж лопаток следующий удар может и не последовать. Хотя и первый удар был не столько болезненным; сколько неожиданным. Пес сделал пробный шаг по направлению к руке, которую выпустил из пасти… по направлению к притягивающему смешанному запаху крови и мяса. При этом он внимательно наблюдал за самкой. Его первоначальное впечатление о ней как о неопасной или слабой могло быть ошибочным. Следует быть очень осторожным.
Джесси лежала на кровати, полностью теперь ощущая боль в okew`u, но больше беспокоясь о потере голоса от криков, и осознавая, что, несмотря на пепельницу, пес все еще здесь. На своей первой горячей волне триумфа она слишком быстро уверилась в том, что пес должен убежать, но тот по какой-то причине остался на месте. Более того, он снова начал приближаться к ней. Осторожно и внимательно, но приближался. Где-то внутри нее запульсировал пухлый зеленый мешок яда — горький, как болиголов. Джесси испугалась, что если этот мешок прорвется, то она просто захлебнется своей собственной ослепительной яростью.
— Пошел вон, говнюк, — сказала она псу хриплым голосом, начавшим крошиться по краям. — Убирайся, или я убью тебя. Я не знаю, как, но, клянусь Господом, я сделаю это.
Собака снова остановилась, глядя на Джесси пристальным неуверенным взглядом.
— Правильно, лучше прислушайся к моим словам, — сказала Джесси. — Лучше прислушайся, потому что я отвечаю за каждое слово. Ее голос снова поднялся до крика, несмотря на то, что, перетружденный, порой срывался до шепота. — Я убью тебя, клянусь, я убью тебя, ПОЭТОМУ УБИРАЙСЯ!
Пес, когда-то бывший Принцем маленькой Катерины Сатлин переводил взгляд с самки на еду, с еды на самку и снова с самки на еду. Он пришел к решению, которое отец Катерины назвал бы компромиссом. Он подался вперед, не сводя глаз с Джесси, и схватил оторванный кусок сухожилий, которые раньше были бицепсом Джеральда, а потом дернулся назад. Рука Джеральда поднялась вверх, словно указывая безвольными пальцами на стоящий за окном на дороге мерседес.
— Прекрати! — взвизгнула Джесси. Ее сорванный голос теперь все чаще и чаще переходил в нижний регистр, в котором визг звучал хриплым шепотом. — Неужели тебе мало того, что ты сделал? Оставь его в покое!
Пес не обратил на стенания Джесси никакого внимания. Он быстро мотал головой из стороны в сторону, как часто делал, когда играл с Кэти Сатлин в перетягивание каната при помощи одной из ее резиновых игрушек. Теперь, однако, это была не игра. С губ пса во все стороны летели хлопья пены, когда он изо всех сил отрывал мясо от костей. Хорошо наманикюренная рука Джеральда лихо болталась в воздухе из стороны в сторону. Теперь он был похож на дирижера оркестра, дающего знак музыкантам увеличить темп.
Джесси снова услышала этот неприятный горловой звук, и внезапно почувствовала, что ее сейчас вырвет.
Нет, Джесси! Это был полный тревоги голос Рут. Нет, ты не должна этого допустить! Запах привлечет его к тебе… привлечет его к тебе!
Лицо Джесси исказила мучительная гримаса попытки сдержаться. Снова послышался рвущийся звук, и она краем глаза заметила, что собака снова напрягла задние лапы, и казалось, что тянет эластичный резиновый жгут. В следующий момент Джесси снова закрыла глаза. Она попыталась закрыть лицо руками, на мгновение забыв, что они прикованы. Руки остановились по крайней мере в двух футах друг от друга, и цепочки наручников зазвенели. Джесси застонала. Этот стон находился за пределами отчаяния. Он был похож на предсмертный.
Джесси еще раз услышала мокрый, рвущийся звук, который закончился еще одним поцелуем. Джесси продолжала лежать с крепко зажмуренными глазами.
Пес начал двигаться по направлению к двери, по-прежнему не спуская глаз с самки на постели. В его зубах находился большой и липкий кусок Джеральда Барлингейма. Если хозяйка на постели g`unwer отнять его у него, то она должна начать подниматься именно сейчас. Пес не мог думать — во всяком случае, в человеческом смысле этого слова — но его разветвленная сеть инстинктов составляла эффективную альтернативу мышлению, и он знал, что то, что он сделал — и то, что он почти сделал — является жутким преступлением. Но он уже долгое время ничего не ел. Он был оставлен в лесу мужчиной, который уехал, напевая мелодию из Рожденной свободной, и теперь умирал с голоду. Если самка попытается отнять у него пищу, он будет драться.
Пес бросил последний короткий взгляд на Джесси, увидел, что она не делает попытки подняться с постели, и отвернулся. Он оттащил мясо к двери и устроился, зажав кусок между передними лапами. Налетел резкий порыв ветра, который сначала открыл дверь, а затем, с громким хлопаньем, закрыл. Пес бросил на дверь быстрый взгляд и своим собачьим умом понял, что если возникнет необходимость, он сможет открыть ее носом и убежать. После чего начал есть.
Глава девятая
Позывы к рвоте медленно, но проходили. Джесси лежала на спине с крепко зажмуренными глазами и только теперь начала по-настоящему ощущать мучительную боль в плечах. Она накатывала медленными, перистальтическими волнами, и Джесси со страхом догадывалась, что это только начало.