Сейдуа бросил на него сердитый взгляд; подобный похоронный юмор был сейчас неуместен. Он быстро посмотрел на ожидавших своей очереди бойцов; некоторые в ответ пожали плечами и натянуто улыбнулись, другие рассмеялись с показной храбростью.
Дюмарест никак не отреагировал.
Он сидел на скамье, расслабившись, с полузакрытыми глазами, и дышал в глубоком, регулярном ритме. Его грудная клетка вздымалась, мышцы играли под бледной кожей. Многим могло показаться, что он дремлет, но управляющий не обманывался на его счет. Этот мужчина готовился к битве, словно сжатая пружина, готовая распрямиться, — он видел перед собой человека, готового бороться из-за денег и принимающего неизбежность увечья или смерти в случае поражения.
Сейдуа, прихрамывая, подошел к нему:
— Ты следующий.
— Пора?
— Скоро, — ответил управляющий, приземистый человек с большим шрамом на щеке и множеством борозд на обнаженном торсе. Крупные капли пота блестели в его раздвоенной бороде. Он отступил в сторону, чтобы пропустить мужчин с носилками, и выругался, взглянув на то, что там лежало:
— Дурак. Говорил же ему следить за ногами. Крелл наносит удар вперед, а не назад. Следи за клювом и ногами, говорил я ему. Вы все слышали. Почему же этот несчастный дурак не слушал?
Дюмарест поднялся и потянулся:
— Может быть, он забыл?
— Забыл! — Управляющий сплюнул. — На арене вы забываете только один раз. Он должен был это помнить. Он заявил мне, что боролся и раньше, и обещал, что устроит хорошее представление. У ребенка и то лучше бы вышло. — Он настороженно прислушался к крикам толпы. — Послушай-ка. Они разъяряются. Они заплатили за хороший бой, резкие, четкие действия, а не за несколько самоубийств. Ты думаешь, мне нравится, когда с арены приносят мертвеца? А таких уже пятеро, трое умирают со смертельными ранами, а четверо никогда не станут здоровыми. И ни одного крелла взамен.
— А вы бы хотели увидеть, как одна из этих тварей упадет на песок?
— И не одна! — Сейдуа нахмурился и сплюнул. — Терпеть не могу этих несчастных тварей. Не пойми меня превратно, арена — это вся моя жизнь, но прежде все было иначе. Мужчины боролись друг против друга, клюшки, доспехи и прочее. Человека могли ранить, конечно, но никогда его кишки не разбрасывали по песку. Теперь все изменилось. Появились звери. Сначала быки, а затем большие кошки, — он задумчиво потер шрамы на груди, — а затем они привезли этих ужасных птиц. И даже тогда у людей оставались шансы победить. Но они вывели очень крупную, тяжелую и свирепую породу, и теперь… — Он не закончил, осознав, что и так слишком много наговорил. Боевой дух необходим для выживания бойца. И угрюмо закончил: — Крелл — это просто очень крупная птица. Ты должен ее одолеть.
— Если нет, то она меня одолеет.
— Об этом неплохо все время помнить. — Сейдуа заглянул в коридор, ведущий к арене. — Хочешь глоток чего-нибудь перед выходом? Некоторые считают, что это помогает.
Дюмарест отрицательно покачал головой.
— Ты молодец. Я сам никогда не притрагивался к спиртному перед боем. После — да, но перед — никогда. Не важно, что они говорят, это может замедлить твои движения и привести к гибели. — Управляющий направился по коридору к выходу на арену и остановился на солнцепеке. — Только не забудь, следи за ногами. Крелл движется быстро, попытайся кинуть горсть песку ему в глаза, это его замедлит. Не стой слишком долго перед ним. Все время двигайся и… — Он замолчал, услышав рев трубы. — Ни пуха ни пера!
* * *
Невозможно было оторваться от этого зрелища.
Виручия сидела на краешке кресла, презирая себя, но тем не менее была увлечена происходящим. Смертельное притягивает, подумала она. Нетерпение, учащенное биение сердца, напряжение нервов и мышц, словно она сама была там, среди песка и крови. Феномен соучастия заставлял трибуны дрожать от удовольствия. Наркотическая эйфория превращала мужчин и женщин в зверей. Но как она может их осуждать? Они просто принимают то, что им предоставляют, опасность заменяется суррогатом, явным, видимым, в то время как они сами сидят в безопасности высоко над ареной. Точно так же, как и она.
Когда смолкли трубы, Виручия почувствовала, как ей сперло грудь, и услышала единый вдох тридцати тысяч глоток, шорох подавшихся вперед тел, увидела склоненные над песчаной ареной головы. Чувство было чисто физическим, оно проникало глубоко в кровь и плоть, — обаяние арены и причастность к этому зверю.
Рядом с ней резко вздохнул Селкес.
— Я знаю этого человека, — с недоверием прошептал он. — Я видел его раньше, много лет тому назад, я не мог его забыть.
Она почувствовала прикосновение его щеки, легкое, как дуновение, и услышала его напряженный шепот на ухо:
— Виручия, доверься мне. Это прекрасный случай отомстить Монтаргу. Не упусти его. Поставь все, что имеешь, на бойца. Это пари ты не проиграешь.
Она тихо ответила:
— Почему вы такой добрый?
— Почему бы мне самому не заключить пари? — В его голосе послышалось удивление. — Тонкое замечание, но у меня есть все, что мне надо. А тебе нужно больше, чем деньги. Вкус мести, могу тебя уверить, замечательно сладок. Ставь на мужчину против крелла и не теряй времени, пока не началась схватка. Сомневаюсь, что этот бой продлится долго.
Виручия колебалась, следя за одинокой фигурой, медленно пересекавшей арену. У нее было хорошее зрение, подмечавшее все детали: его рост, торс в шрамах, тяжелую решимость в чертах лица, — лица мужчины, который давно вышел из-под опеки правительства, общества, семьи или клана. Одиночка, какой в некотором смысле была и она. Глядя на этого мужчину, она внезапно почувствовала связь между ним и собой. Так же, как она, боец преодолел многие превратности судьбы. А вдруг, если она поставит на него, это сможет каким-то мистическим образом помочь ему, придать ему сил? И у нее еще не было случая усомниться в хорошем отношении Селкеса.
— Скорей, Виручия, скорей, — вновь прошептал он.
Голос Монтарга подкрепил ее решение:
— Тысячу на крелла. Убийство за три минуты.
Белев рассмеялся:
— Пусть будет одна минута, и ты выиграешь.
— Три, — настаивал Монтарг, — при такой резвости ему понадобится весь день, чтобы приблизится на расстояние выстрела. — Его голос стал серьезным. — Придется поговорить об этом с Сейдуа. Он стал выбирать совсем никудышный скот.
Скот! И это о людях!
Виручия повернулась к Монтаргу и выпалила:
— Пари, кузен?
— Ты, Виручия? Ты хочешь заключить пари? — Удивление было несомненным, но, придя в себя, он беззвучно расхохотался. — Неужели жара сделала из тебя человека? Ты возбудилась в предвкушении крови?
— Ты много болтаешь, кузен, — холодно процедила девушка. — А слова ничего не стоят. Ты принимаешь пари?
— На крелла?
— На человека. Ты дашь мне шанс?
Он раздумывал, поглядывая вниз на арену, но видел только хорошо обученного свирепого крелла и человека, идущего на гибель. Птица была из его собственного питомника; он знал силу хищника и не сомневался в исходе схватки. Виручия, должно быть, сошла с ума, — по-видимому, у нее от жары растопились мозги. Во всяком случае, такой шанс не стоило упускать.