Он внезапно проснулся, резко вскочил на ноги с широко открытым в безумном вопле ртом. Поток воздуха, вырывавшийся из легких, был настолько силен, что язык его трепетал, как парус. Все, абсолютно все с самого первого класса было неожиданно ясным, уныло-реальным, подавляющим, ужасным. Оно обладало шероховатой подлинностью истерической бульварной газетной вырезки, как, например, фото Лоулина, которого вытаскивали из этого ангара в Топике. Все, абсолютно все было очень реальным, в кричащих рекламных цветах.
Амелия испуганно завизжала в унисон, съежившись в кресле, с глазами огромными, как треснувшие фарфоровые дверные ручки, пытаясь затолкать в рот весь кулак.
Донахью угрожающе двигался через проход с ружьем наперевес. Его глаза походили на маленькие, горящие от возбуждения черные бусинки.
— Что это? Что случилось? Маккоун?
— Нет, — сказал Ричардс, ощущая, что он спокоен настолько, чтобы его голос не звучал сдавленно и отчаянно. — Плохой сон. Моя девочка.
— О… — Глаза Донахью смягчились в притворном сочувствии.
Он не знал, как сделать это наилучшим образом. Возможно, он останется тупицей на всю жизнь. А может быть, он и научится. Он повернулся, чтобы уйти.
— Донахью?
Донахью осторожно обернулся.
— Я вас здорово напугал, не так ли?
— Нет. — Донахью отвернулся при этом коротком ответе. Его шея была в жирных складках. Его ягодицы в обтягивающих голубых фирменных штанах были привлекательными, как у девушки.
— Я могу напугать вас еще больше, — заметил Ричардс, — я могу пригрозить, что сорву вашу кислородную маску.
Донахью удалился.
Ричардс устало прикрыл глаза. Глянцевая фотография 8х10 появилась снова. Открыл. Закрыл. Фотография пропала. Он подождал, и, когда удостоверился, что она не вернется (тут же), открыл глаза и включил Фри-Ви. Экран зажегся, и на нем появился Киллиэн.
…Минус 011. Счет продолжается…
— Ричардс, — Киллиэн наклонился вперед, не делая ни малейших попыток замаскировать свое напряжение.
— Я решил принять ваши условия, — сказал Ричардс. Киллиэн откинулся и улыбнулся одними глазами.
— Я очень рад, — сказал он.
…Минус 010. Счет продолжается…
— Господи, — сказал Ричардс. Он стоял на проходе в кабину пилота. Холлоуэй обернулся.
— Привет.
Он говорил с кем-то, под названием Детерит Уор. Данинджер пил кофе. За сдвоенными пультами управления никто не наблюдал. Однако они поворачивались, откидывались и переключались так, как будто их трогали руки и ноги призраков. Стрелки качались. Лампочки мигали. Казалось, что продолжается непрерывная загрузка и выдача данных в компьютере — сама по себе.
— Кто ведет самолет? — спросил завороженный Ричардс.
— Отто, — сказал Данинджер. — Отто?
— Отто — автопилот. Понял? Дешевый каламбур. — Данинджер вдруг засмеялся. — Рад видеть тебя в нашей команде, дружище. Ты не поверишь, но нашим ребятам пришлось изрядно потрудиться, чтобы добраться до тебя.
Ричардс безразлично кивнул. Холлоуэй прервал наступившую неловкую паузу. — Отто тоже достает меня. Даже после двадцати лет знакомства с ним. Но он стопроцентно надежен. Правда, сложен, как черт. Рядом с ним любое из старых устройств выглядело бы, как… ну, как ящик с апельсинами рядом с Чиппендейловским бюро.
— В самом деле? — Ричардс всматривался в темноту.
— Да. Вы задаете ему ПН, пункт назначения, и Отто берется за дело, с помощью голосового радара, и так весь путь. Пилот не требуется, правда, не считая взлета и посадки. И в случае неприятностей.
— А многое ли вы сможете сделать, если случится неприятность? — спросил Ричардс.
— Мы можем помолиться, — сказал Холлоуэй. Возможно, он замышлял это как шутку, но в этой кабине это прозвучало со странной искренностью.
— Неужели эти колеса действительно управляют самолетом? — спросил Ричардс.
— Только движением вверх-вниз, — пояснил Данинджер. — Педали контролируют движение налево-направо.
— Это похоже на детский педальный автомобиль.
— Немногим более сложный, — сказал Холлоуэй. — Здесь просто чуть побольше кнопок, скажем так.
— А если у Отто крыша поедет?
— Ничего не случится, — сказал с ухмылкой Данинджер. — Если это и произойдет, ты просто возьмешь управление на себя. Но компьютер никогда не ошибается, приятель.
Ричардс хотел уйти, но вид вращающихся штурвалов, перемещающихся кнопок и педалей удерживал его. Холлоуэй и Данинджер вернулись к своим делам — непонятным цифрам и приемникам, в которых слышались фоновые электрические разряды. Холлоуэй однажды обернулся, он казался удивленным тем, что Ричардс все еще здесь. Он усмехнулся и показал в темноту.
— Ты скоро увидишь Хардинг, скоро прибудем. Мы уже почти на месте.
— Когда же?
— Ты сможешь увидеть огни через пять или шесть минут.
Когда Холлоуэй обернулся в следующий раз, Ричардс уже ушел. Он сказал Данинджеру:
— Я буду очень доволен, когда мы приведем этого парня в чувство. Это просто привидение.
Данинджер угрюмо опустил голову; на его лице мелькали зеленые вспыхивающие отсветы от контрольных приборов.
— Ему не понравился Отто. Ты понял это?
— Я понял, — сказал Холлоуэй.
…Минус 009. Счет продолжается…
Ричардс брел вниз по узкому коридору, где едва мог протиснуться человек. Фридмен, связист, не поднял глаз. Донахью тоже. Ричардс шагнул в переход и остановился.
Запах кофе был сильным и приятным. Он налил себе чашку, добавил немного сгущенных сливок и сел на одно из незанятых кресел для стюардесс. Кофейник фирмы «Силекс» булькал и пускал пар.
В прозрачных холодильных контейнерах находился полный набор роскошных замороженных блюд. Бар был уставлен крошечными бутылочками из тех, что предлагают в самолетах.
«Человек имеет право на хорошую выпивку», — подумал он. Он отхлебнул кофе. Кофе был крепкий и вкусный. Кофейник булькал.
«Я здесь», — подумал он и хлебнул. Да, без сомнения. Он был здесь, и он просто потягивал кофе.
Всю посуду аккуратно убрали. Раковина из нержавеющей стали, сияющая, как драгоценный камень в оправе. И, разумеется, этот «Силекс» на плите, булькающий и пускающий пар. Шейла всегда хотела такой. «Силекс» всегда с тобой, утверждала она, улыбаясь. Он плакал.
На борту был крошечный туалет, где раньше мелькали попки стюардесс. Дверь была полуоткрыта и он мог видеть все, что было внутри, вплоть до голубой, тщательно продезинфицированной воды в бачке. Испражняйтесь со скромным комфортом на высоте 50000 футов.
Он допивал свой кофе, смотрел на то, как булькает и выпускает пар «Силекс», и плакал. Его плач был очень спокойным и совсем беззвучным. Плач и кофе закончились одновременно.
Он поднялся и опустил свою чашку в раковину из нержавеющей стали. Он поднял «Силекс», держа его за коричневую пластмассовую ручку, и тщательно вытряс кофе в отверстие стока. Маленькие бусинки пара оседали на толстом стекле.
Он вытер глаза рукавом куртки и вернулся в узкий коридор. Он переступил порог кабины Донахью, держа «Силекс» одной рукой.
— Ты не хочешь кофе? — спросил Ричардс.
— Нет, — коротко ответил Донахью, не подымая глаз.
— Разумеется, ты хочешь кофе, — сказал Ричардс, и с размаху опустил тяжелый стеклянный кофейник на опущенную голову Донахью, собрав все силы, на какие он был способен.
…Минус 008. Счет продолжается…
Напряжение заставило вновь открыться рану на его боку, однако кофейник остался цел. Ричардс подумал, не был ли он укреплен чем-нибудь (Витамин В-12, может быть?), чтобы он не разбивался в случае сильной качки. На кофейнике появилось огромное, просто невероятное пятно крови. Донахью молча повалился на стол, заваленный картами. Поток крови побежал по пластиковому покрытию верхней из них и уже начал капать на пол.
— Отвечайте, как слышно, С-1—9-8—4, — ясный голос раздался по радио.
Ричардс все еще держал «Силекс». Он был покрыт слоем волос Донахью.
Он бросил его, но звона не было. Даже здесь ковры. Стеклянный пузырь «Силекс» выпучился на него, как мигающий, подернутый кровью глаз. Глянцевая фотокарточка Кэти в коляске неожиданно появилась вновь, и Ричардса передернуло.
Он поднял мертвую тушу Донахью за волосы и пошарил внутри его голубой летной куртки. Пушка была на месте. Он был готов уже бросить его обратно на стол, но что-то удержало его, и он поднял его еще выше. Нижняя челюсть Донахью безжизненно висела, рот сложился в идиотскую усмешку. Кровь капала в него.
Ричардс стер кровь с одной из ноздрей и заглянул внутрь.
И точно, там было что-то маленькое, очень маленькое. Мерцание фильтрующей сеточки.
— Сообщите приблизительное время прибытия, С-1—9-8—4, — голос из радио.
— Эй ты! — Фридман кричал через весь зал. — Донахью!
Ричардс захромал в проход. Он чувствовал невероятную слабость. Фридман смотрел вверх.
— Ты не скажешь Донахью, чтобы он поднял свой зад и ответил?
Ричардс попал в него как раз над верхней губой. Зубы разлетелись как разбитое дикарское ожерелье. Волосы, кровь, мозги расплескались (причудливыми пятнами) на стене позади кресла, где девушка на трехдолларовом плакате вытянула свои бессмертные ноги на полированной кроватной спинке из черного дерева.
Раздалось сдавленное восклицание из пилотского отсека, и Холлоуэй сделал отчаянный, обреченный прыжок, чтобы захлопнуть дверь. Ричардс заметил, что у того появился очень маленький шрам на лбу в виде вопросительного знака. Это был шрам типа того, что мог бы получить маленький мальчик, ищущий приключений, при падении с низкой скамейки, играя в летчика.
Он выстрелили Холлоуэю в живот и тот издал мощный потрясенный звук: «О!.. О!» Ноги выскользнули из-под него, и он упал лицом вниз.
Данинджер повернулся в своем кресле, лицо его напоминало дряблую луну.
— Не убивай меня, а? — сказал он. У него не хватило завода, чтобы превратить это в утверждение.
— Сейчас — мягко произнес Ричардс и нажал спусковой крючок. Что-то выскочило и зажглось с кратким неистовством позади Данинджера, когда тот упал. Тишина.
— Отвечайте. Е-Т-А, С-1—9-8—4, — сказало радио.
Ричардса неожиданно вырвало и он выбросил из себя большой кусок кофе и желчи. Мышечное сокращение еще больше разорвало рану у него на боку, добавив сильную, стучащую боль.
Он захромал к пульту управления, где рычаги все еще опускались и скользили в бесконечном, сложном танце. Сколько циферблатов и кнопок!
Неужели они поддерживают непрерывную связь в течение такого важного полета? Разумеется.
— Отвечаю, — сказал Ричардс небрежно.
— У вас есть Фри-Ви на борту, С-1—9-8—4? У нас какие-то неполадки с передачей. Все нормально?
— Прием — вас понял, — ответил Ричардс.
— Скажи Данинджеру, что он должен мне одно пиво, — загадочно сказал голос, и затем остались только фоновые атмосферные разряды. Отто вея авиобус. Ричардс вернулся, чтобы закончить свое дело.
…Минус 007. Счет продолжается…
— О, Боже, — Амелия Вильямс застонала. Ричардс бегло осмотрел себя. Весь его правый бок, от ребер до бедра, был ярко и сверкающе красным.
— Кто бы подумал, что в старике окажется столько крови? — сказал Ричардс.
Маккоун неожиданно бросился в отделение первого класса. Ричардса он заметил с первого взгляда. Пушка Маккоуна была уже в воздухе. Он и Ричардс выстрелили одновременно.
Маккоун исчез за холстом, разделяющим первый и второй класс. Ричардс тяжело опустился. Он чувствовал страшную усталость. На животе у него появилась огромная дыра. Он мог бы разглядеть через нее свои внутренности.
Амелия кричала не переставая, ее руки оттягивали щеки вниз, превращая лицо в пластиковую ведьмину маску.
Маккоун шатаясь возвращался в первый класс. Он ухмылялся. Казалось, что половина его лица была снесена, но все же он ухмылялся.
Он выстрелил дважды. Первая пуля прошла у Ричардса над головой. Вторая ударила его под ключицу.
Ричардс выстрелил снова. Маккоун раскачался, закрутился вокруг себя в бестолковом варианте чечетки. Пистолет выпал у него из пальцев. Казалось, что Маккоун оценивает качество белого пластикового потолка в отделении первого класса, вероятно сравнивая его с его собственным, во втором классе. Он упал. Запах пороха и горелого мяса был ясен и чист, как залах яблок в прессе для сидра.
Амелия продолжала кричать. Ричардс подумал, каким замечательно нормальным и здоровым казался ее голос.
…Минус 006. Счет продолжается…
Ричардс поднялся очень медленно, удерживая свои внутренности на месте. Ощущение было такое, как будто бы кто-то зажигал спички у него в животе.
Он шел медленно вдоль прохода, нагнулся, одна рука на солнечном сплетении, как бы делая поклон. Он поднял парашют одной рукой и потащил его за собой. Кольцо серых кишок выскочило у него между пальцами, и он затолкал его назад. Это оказалось очень больно. Он смутно испытывал ощущение, как будто он срал собственными внутренностями.
— Боже, — стонала Амелия Вильямс. — Бо-Бо-Бо-Боже. О, Господи.
— Одевай это, — сказал Ричардс.
Она продолжала раскачиваться и стонать, не слыша его. Он бросил парашют и дал ей пощечину. Он не смог вложить в удар нужную силу. Он сложил кулак и ударил ее еще раз. Наконец она заткнулась. Ее глаза изумленно смотрели на него.
— Одевай это, — повторил он. — Как рюкзак. Понимаешь, как?
Она кивнула.
— Я. Не могу. Прыгать. Боюсь.
— Мы падаем. Ты должна прыгать.
— Не могу.
— Хорошо. Тогда я тебя застрелю.
Она выскочила из кресла, оттолкнув его, и начала натягивать парашютный мешок на себя с диким, лихорадочным усилием. Она отступала от него, одновременно боролась с застежками.
— Нет. Эта должна быть снизу.
Она переместила ремень с огромной скоростью, отступая в сторону тела Маккоуна, по мере того как Ричардс приближался. Кровь текла у него изо рта.
— Теперь застегни карабин на кольце. Вокруг твоего живота.
Она сделала это дрожащими пальцами, всхлипнув, когда у нее сорвалось в первый раз. Она смотрела безумными глазами ему в лицо.
Она немного поскользнулась в крови Маккоуна, затем перешагнула через него.
Они пробрались через второй класс в третий одним и тем же путем. Спички у него в животе сейчас заменила ровно горящая зажигалка. Запасной выход был закрыт пироболтом и рычагом, управляемым пилотом. Ричардс протянул ей пистолет.
— Стреляй в дверь. Я… не выдержу отдачи. — Закрыв глаза и отвернув лицо, она дважды нажала спусковой крючок пистолета Донахью. Магазин опустел. Дверь оставалась закрытой, и Ричардс почувствовал вялое больное отчаяние. Амелия Вильямс нервно вертела в пальцах парашютное кольцо, дергая его слабыми рывками.
— Может быть… — начала она, но дверь неожиданно распахнулась в ночь, вытянув Амелию наружу вместе с собой.
…Минус 005. Счет продолжается…
Согнувшись пополам, как человек идущий в урагане, Ричардс подвигался от выбитой двери, держась за спинки кресел. Если бы они летели выше, где разность давлений больше, его бы также выбросило потоком воздуха. Но и сейчас ему пришлось выдержать сильный удар выходящего воздуха, его несчастные кишки связками вырвались наружу и сейчас волочились за ним по полу. Прохладный ночной воздух, разряженный и резкий на высоте 2 тысяч футов, был как ушат холодной воды. Зажигалка превратилась в факел, внутри у него все пылало.
Через 2-й класс. Лучше. Ветер не так силен. Сейчас через распростертое тело Маккоуна (пожалуйста, переступай) и через первый класс. Кровь свободно текла у него изо рта.
Он остановился на входе в служебный отсек и попытался собрать внутренности. Он знал, что снаружи им не нравится. Нисколько. Они становятся грязными. Ему захотелось заплакать над своими бедными, хрупкими внутренностями, которые никогда не просили ничего подобного.