Послюнявив большой палец, Снорри определил направление ветра.
— Оттуда. — Он указал на край оврага, густо поросший орешником и дроком.
— Очень хорошо, — оценив густоту кустов, удовлетворенно сказал ярл. — И есть место, где разбежаться. Чуть подождем, и...
Снорри молча кивнул. Уж кому-кому, а ему не нужно было объяснять, чего ждать. Ясно — сутолоки, когда откроют ворота.
За стенами острога ржали кони, слышались людские голоса и крики. Что кричали — было не разобрать, да викинги и не вслушивались особо — ждали, нетерпеливо посматривая на ворота.
А между тем за частоколом происходило кое-что интересное, и если бы Хельги и Снорри могли видеть это, то окончательно уверились бы, что в своих предположениях находятся на правильном пути.
Лейв Копытная Лужа — в теплой бобровой куртке и плаще цвета свежей крови, с остроконечным шлемом на голове, — откровенно любуясь собой, расхаживал перед выстроившимися на дворе отроками, босыми, одетыми лишь в порты из выбеленного холста. Отроков было немного — восемь, но это были самые лучшие. И пока только они уцелели за время учебы. Князь Дирмунд пожелал лично говорить с каждым. Впрочем, создавалось впечатление, что юные воины вовсе разучились говорить.
Князь сидел под навесом, рядом с кузницей в простом деревянном кресле, сколоченном из толстых досок. По левую руку от него стояли Истома с Ильманом, по правую горели во тьме сполохи горна. Вдоль частокола выстроились воины немногочисленной княжьей дружины, которых Дирмунд мечтал когда-нибудь полностью заменить юными воинами-волками, повязанными кровью, алчущими крови и готовыми проливать кровь по приказу своего повелителя.
Лейв Копытная Лужа подводил их к Дирмунду по одному. Князь разговаривал с каждым.
— Как твое имя?
— Равол-древлянин.
— Подойди сюда, Равол-древлянин. Ближе. Посмотри мне в глаза. Я хочу, чтобы ты был предан мне.
— Я убью за тебя любого, мой повелитель!
— Хорошо, Равол-древлянин. Иди же в кузницу, иди...
Следующий отрок. Потом другой. Третий... Ни один не избегнул черных глаз князя.
Ратибор-дрегович... Я убью за тебя любого, повелитель... В кузницу....
Ловуш... Вятша... Кипрей...
В кузницу...
А в кузнице уже пылал разогретый горн, и угрюмый кузнец Борновал с ухмылкой прикладывал к обнаженной груди отроков пылающее клеймо с изображением волка. Не застонал ни один. Выходя из кузницы, юные воины возвращались к частоколу, на груди их, около сердца, алело свежее клеймо.
— Как твое имя, воин?
— Немил... Готов убить за тебя любого...
— Как твое имя?
— Всеволод. Но ты это уже спрашивал, князь!
— Ничего, Всеволод. Иди же в кузницу... Немил, остановись здесь, у дверей. Проверю твою ловкость. На, возьми нож и убей Всеволода...
И как только Всеволод вышел из кузницы, поджидавший его Немил — крепкий, мускулистый, с круглой, словно кочан капусты, головой, — ударил его острым клинком прямо под сердце, рядом с клеймом. Всеволод непонимающе посмотрел вокруг и медленно осел наземь. Глаза его закатились, изо рта вытекла струйка черной крови.
Немил молча поклонился князю. В светлых глазах отражалась лишь пустота. Дирмунд милостиво кивнул ему и с удовлетворением оглядел всех, таких же пустоглазых, покорных и готовых на всё.
Равол, Ратибор, Ловуш, Кипрей, Немил, Вятша, Кроад. Семеро. А было — восемь. Восьмой, Всеволод, лежал мертвый. За то, что позволил себе сомневаться. Никого не было жаль Дирмунду — не в том дело, семеро отроков или восемь, да пусть бы остались и всего двое, пускай. Главное не в количестве, а в методе воспитания, который и проверял сейчас Дирмунд, вернее, Форгайл Коэл, Черный друид Теней.
— Вы выдержали первое испытание на сегодня, — холодно улыбаясь, поднялся он со своего кресла. — Испытание болью. Но это еще не всё... — Он оглядел отроков пронзительным нечеловеческим взглядом. — Вас ждет сегодня и другое... А лучшего из вас... — Князь посмотрел на Немила. — Лучшего из вас ожидает сегодня награда. — Он повелительно щелкнул пальцами, Лейв Копытная Лужа понимающе кивнул, махнул рукою, и в тот же миг воины под руководством лысого Грюма вытащили на середину двора трех обнаженных девушек — Любиму, Ладиславу, Речку. Рот каждой был заткнут кляпом.
— Лучшие из вас познают сегодня девственницу которую каждый выберет заранее. Лейв, дай им плеть! Молодой варяг вытащил из-за пояса плеть и протянул ее первому из стоявших — Раволу-древлянину, длинному, нескладному парню с пушком над верхней губой.
— Ударьте по спине ту, что захотите взять, — приказал князь. — И бейте от души, не стесняясь. Помните — это ваша добыча!
Просвистел в воздухе хлыст, щелкнул по телу... Осклабясь, Равол передал плеть следующему... После него ударил Ратибор. Затем — Ловуш. После — Кипрен, Немил, Кроад, Вятша...
Били, не стесняясь.
Четыре кровавых борозды вздулись на спине Ладиславы. Три — украсили нежную кожу Любимы. И лишь Речку не ударил никто.
— А теперь слушайте! — когда девушек увели, громко произнес Дирмунд. — Трое молодых воинов сейчас будут убегать и прятаться. Четверо — искать и ловить. Время — до восхода солнца. Убивать нельзя, калечить — можно. Проигравшие будут жестоко наказаны, выигравшие получат вожделенную девственницу. Кром поможет вам. В путь!
По знаку князя стражники отворили ворота. Лейв Копытная Лужа быстро отсчитал троих:
— Равол, Ратибор и... и ты, Вятша, бегите. Помните, не заходить за край болота и бора. А вы... — Он обернулся к оставшимся: — Вы пока ждите... и... — Он усмехнулся: — Возьмите с собою собак.
Собаки уже поджидали их — трое здоровенных, откормленных кобелей-волкодавов. Навострив уши, они поводили носом в направлении южного края частокола и изредка лаяли.
— Белок чуют, — понимающе кивнул Истома. — Ничего, сейчас начнется потеха — быстро позабудут про белок!
И в самом деле, выпущенные следом за убежавшей тройкой собаки с лаем ринулись в лес, да с такой скоростью, что остальные четверо отроков еле за ними поспевали.
— Поедем и мы, княже! — Лейв низко поклонился. — Там, у болота, я велел нарыть ям с кольями для потехи, авось кто и попадется.
— Молодец, Лейв! Хорошо придумал, — одобрительно кивнул Дирмунд.
— А еще, князь, я нарочно послал вперед наименее верных.
— Как это — наименее верных?
— Ну, не то чтобы совсем уж не верных... — замялся Копытная Лужа. — Но всё ж есть у меня сомнения на их счет.
— Если есть сомнения, пусть их гонят к капищу. — Хищная улыбка искривила тонкие губы друида, в черных, зияющих Тьмою, глазах его сквозило предвкушение торжества. — Боги любят обильные жертвы, — с усмешкой произнес он. — И мы пойдем им навстречу. Поедешь со мною, Лейв, — садясь в седло, небрежно бросил он. — Остальные пусть следят за тем, как гонят добычу...
Ладислава приникла к щели в дверях.
— Ну что, что там? — нетерпеливо спросила Любима. Неплотно пригнанный кляп ей удалось вытолкнуть языком, а уж дальше можно было и освободить от ненужной вещи товарок. Теперь девушки хотя бы могли переговариваться, да и то было хорошо, что ноги их были свободны. Зато руки сковывали тяжелые цепи.
— Уехали, — сообщила Ладислава. — Почти все, одна стража осталась.
— А ну, дай посмотреть. — Теперь приникла к щели Любима. — Ничего не видно — темно. — Оторвавшись от щели, девушка пожала плечами и вздохнула.
— А ведь, похоже, скоро конец нам, — покосившись на Речку, прошептала она на ухо Ладиславе. — Вначале снасильничают, а потом — к дубу, как Малушу с Добронравой.
— Могут и не сразу к дубу, — так же тихо ответила та. — Поначалу для себя придержат.
— В общем, бежать надо, — решительно сказала Любима, черноокая, худенькая, с черными, распущенными по смуглым плечам волосами. — Как раз сейчас вполне подходяще. Все на забаве.
— Да, бежать, конечно, надо, — кивнула Ладислава. — Но вот беда, некому нам дверь отпереть. Чай, там засовец изрядный, если не замок.
— Замок? А стражник! — неожиданно откликнулась рыжая щербатая Речка. — Я уж видала, как он на вас обеих посматривал. И не только сегодня.
— А и правда! — охнула Ладислава. — Молодец, Речка, не худо придумала! Попытка — не пытка. Что, Любима-краса, зазовем к себе стражника? А как сунется — сразу цепью по голове — и в кузню. Цепи-то, чай, расковать надобно.
— А ты умеешь ковать?
— Спрашиваешь! Я ж из кузнецкой семьи. Там немного и делов-то, только шпон расковать — и всё. Со скованными-то руками далеко не убежишь.
— Это точно.
— Ладно, решили, так решили. — Ладислава лукаво улыбнулась, сверкнув синими, словно цветы васильки, глазами. — Ну что, зовем полюбовничка?
Любима задорно тряхнула головой. Казалось бы — куда и боль ушла? Еще бы вот вспомнить, как стражника звать.
— Жваном кличут.
— Жва-ан... Эй... Жва-ане... — приникнув губами к щели, позвала Ладислава.
Стражник отозвался неожиданно быстро, словно того и ждал, — а может, и вправду ждал?
Подошел к амбару, кривоногий, страшненький:
— Чего тебе?
— Да водицы б испить.
— Водицы? — Жван хмыкнул. — За просто так и птичка не зачирикает. — Он многозначительно помолчал.
— Так не за просто так... — послышался за дверью томный девичий голос. — Нас ведь всё равно сегодня... Так пусть ты первый... Хоть напьемся вволю, ежели не обманешь.
— Я? Да не обману, девки! Счас, только ворота прикрою.
Смешно переваливаясь с ноги на ногу, стражник побежал к распахнутым воротам. Остановившись, обернулся к башне:
— Эй, Неждан! Я тут посплю немного. Ты, как наши поедут, свистни.
— Я бы тож поспал, — лениво отозвался с башни Неждан. — Ладно, спи. Свистну.
— Вот, благодарствую.
Довольный, как никогда, кривоногий стражник Жван схватился за левую створку ворот...
— Придет? — переглянулись запертые в амбаре девчонки.
— Придет, — усмехнулась Ладислава. — Вы б, мужиками были, неужели б не пришли?
— А вдруг чего заподозрит неладное?
— Это глядя на нас-то? Да от наготы нашей у него вмиг дыханье остановится! Думаю, и не успеет он ничего заподозрить. Любима, у тебя удар сильный?
— Не знаю.
— Ну, тогда я буду бить, а ты завлекай... Ну, всё, девчонки. Кажется, идет!
За дверью раздались осторожные шаги. Любима подперев ладонью голову, томно разлеглась посреди амбара, а Ладислава, подняв руки с тяжелой намотанной на кулаки цепью, затаилась в углу у входа. Шаги затихли перед самой дверью. Скрипнул отодвигаемый засов.
Едва стражник заглянул в амбар, как тут же получил хороший удар по башке! Ладислава ударила от души. Даже не пикнув, страж кулем свалился наземь.
— Бежим! — шепнула Любима.
— Осторожнее! — Ладислава предостерегающе подняла палец. — В тень!
От внимательного взгляда башенного стража их спасла только ночная тьма. Освещающие двор факелы горели тускло, да и те большей частью погасли, а луна как раз зашла за тучку. Пробежав по двору, девушки скрылись в кузнице. Слава богам, горн еще был горяч. Вполне достаточно для того, чтобы накалить прут для выбивки шпона. Положив руки Речки наручами на наковальню, Ладислава осторожно поднесла прут к шпону, ударила маленьким молотом. Звук показался неожиданно звонким, резким! Девчонки в страхе притихли, в любую минуту ожидая появления стража. Кузнеца они не боялись, знали — тот был большим охотником до воинских забав, наверняка и сейчас скакал к болоту вместе с остальными зрителями. Крайние башни острога тоже охранялись, но огни были далеко, и вряд ли там было что-нибудь слышно, однако вот центральная башня... Нет, вроде всё обошлось!
Освободившись от наручников, беглянки бесшумно выбежали за ворота.
— Стойте! — неожиданно воскликнула Ладислава. — Слышите? Там — ручей. — Она кивнула в сторону оврага.
— Ну, ручей, и что?
— А то, что он завсегда впадает в реку. А у них, между прочим, собаки. И какие! Река — наше спасение.
— Какая ж ты умница, Ладислава!
— Будешь тут умницей... Давайте быстро к ручью!
Девушки спустились в овраг, не чувствуя, как голые ноги нещадно жалит крапива. Вот и ручей, приятный, холодный, правда, дно каменистое. А кусты вокруг? Какие они жесткие, колючие! Да, не очень-то было удобно — бежать по лесу голышом. Но девчонки бежали, их гнали вперед страх и одновременно радость. Страх — понятно, а почему радость? Потому что смогли! Удалось! Сумели! Теперь вот не сплоховать бы, прибавить шагу и, главное, не сбиться с пути — найти реку. Тяжело дыша, девчонки бежали по ночному лесу, словно нагие нимфы. В спину им светила выкатившаяся из-за тучи луна, а впереди, за деревьями, серебрилась широкая лента реки. Увидев ее, девушки почувствовали несказанную радость. Ну, вот еще чуть-чуть... Ну, вот... И пусть колючие ветки в лицо, и давно сбиты в кровь ноги, пусть! Зато вот она — свобода, вот оно — счастье. Казалось бы — много ли надо? Сделав последний рывок, девушки с разбега бросились в серебристые волны...
Хельги обозревал уже третью избу. Никого. Оставался еще амбар, но туда уже давно отправился Снорри. Чего же он там выжидает?
Осторожно проникнув в открытую дверь амбара, ярл замер — у самого входа, на старой соломе, лицом вниз лежал Снорри. На затылке его в свете луны чернела запекшаяся кровь.
Убит? Хельги бросился к другу. Нет, вроде, дышит.
— Эй, Снорри, Снорри! Ты жив?
— Вроде бы... — со стоном отвечал Снорри.
— Тогда держись. Будем выбираться отсюда.
Ярл взвалил приятеля на плечо и замер. За воротами явственно слышался приближающийся стук копыт.
— Что там? — поднял голову Снорри.
— Похоже, влипли, — усмехнулся ярл.
Глава 7
СТОЛКНОВЕНИЕ
Земля родная обратилась в прах.
Родные стены силы не прибавят.
Истерзанные — мы бредем впотьмах.
И города огонь нещадный плавит.
Мария Луиза Кашниц. «Скверна»
Истома Мозгляк почти загнал коня, догоняя воинов Дирмунда, во весь опор мчавшихся обратно в острог. И что им там вдруг так резко понадобилось? Пытаясь привести в порядок разрозненные мысли, Истома едва не упал с лошади, вовремя схватился за луку седла, оглянулся... Нет, вроде бы никто больше за ним не скакал — ни сам князь, ни Лейв Копытная Лужа, ни Ильман Карась. Ильман Карась...
Вот тоже темная лошадка! С чего бы это он примчался в острог? Никто ведь не звал. Или звали? Уж больно хитрым взглядом обменялся он с князем, словно бы связывало их что-то, какая-то тайна, какое-то скрытое от него, Истомы, дело. Но зачем скрывать от своих? Мозгляк хмыкнул и скривился — вряд ли князь Дирмунд хоть кого-то считал своим. А Ильман Карась хитер — ишь, как быстро стакнулся с князем, словно всегда его знал.
Истома на миг ощутил что-то вроде ревности. Ибо только он да убитый Альв Кошачий Глаз знали всю темную подноготную князя. Знали, что тот верит в каких-то темных богов, жаждущих крови, и когда Дирмунду удастся расправиться с истинным правителем Киева Хаскульдом или, на худой конец, каким-то образом подчинить его себе, вот тогда наступят для киевлян страшные времена... и не только для киевлян. И героями этих страшных времен будут Дирмунд-князь и его верные слуги, первый из которых — он, Истома Мозгляк. Ну, конечно, Копытная Лужа и, видимо, Ильман Карась, с недавних пор неизвестно как втершийся в доверие к князю. А может быть, и не втерся? Может, его приезд — случайность? Может быть... Только Истома не очень верил в случайности. Выспросить бы осторожно у Лейва, тот наверняка что-то слышал, да только носит его сейчас по болотам, поди найди. Ничего, вернется, так и расспросить можно будет осторожненько. Туповат Лейв, но вместе с тем и хитер, хоть хитрость его скорей звериная, нежели человечья.
Копыта коня застучали по узкому мостику. Отвлекшись от своих мыслей, Истома пригнул голову, въезжая в ворота.