Пошта спешился, погладил взмыленного Одина по шее и сказал ласково:
– Молодец, дружище. Ты – молодец. Это я ошибся. Ну ничего, никуда они от нас не денутся.
* * *
И действительно, деваться казакам было некуда – они прибыли к себе домой; банду похитителей приветствовали пальбой в воздух и радостными возгласами. Судя по всему, на хуторе намечался праздник в честь похищения Олеси и благополучного возвращения.
Пошта свернул с дороги где-то за километр от хутора и повел Одина в поводу через высокие степные травы. Земля под ногами была сухой и пыльной, травы – ломкими и хрупкими, выгоревшими под безжалостным солнцем. Пока Один воротил морду от неприятных запахов, его хозяин превратился в машину по обработке информации – как всегда случалось с ним перед тайными операциями. Это в бой можно (хотя и не нужно) сунуться сломя голову, как в Севастополе, а разведка и тайное проникновение требуют предварительного планирования и скрупулезной схемы местности. Эх, был бы поблизости холм или хотя бы роща деревьев, чтобы оглядеться с высоты, набросать хотя бы мысленно план местности и представить себе, куда предстоит лезть… Но – увы. Степь оказалась ровной и гладкой, как стол. С другой стороны, у казаков тоже не было наблюдательных пунктов на возвышенности – следовательно, листоноша сможет подобраться к Хамовщине незамеченным до самого последнего момента.
Но, в отличие от схватки в Севастополе, у Пошты не будет с собой ни боевых матросов, ни огневой поддержки крейсера "Адмирал Лазарев". Поэтому лобовая атака тут не сгодится. Придется играть в ниндзя.
Пошта уложил негодующе фыркнувшего Одина на живот (конь грациозно подобрал все восемь ног под себя), потрепал его по холке и прошептал:
– Я вернусь, дружище. Никуда не уходи! – после чего пригнулся и неторопливо начал подкрадываться к хутору.
На степь опускалась ночь. На стремительно темнеющем небе загорелись первые звезды, тени зашевелились в кустах, что-то зашуршало в траве. Ночь была на руку листоноше. Ночь была его другом. Но если вспомнить, сколько тварей выползало из нор с наступлением темноты, этот друг в одну секунду мог превратиться в его врага. Благо, ночное зрение у листонош все-таки получше людского, и Пошта внимательно глядел под ноги, дабы не наступить ни на какую ядовитую тварь.
Казаки Ступки были настолько беспечны, что даже не установили вокруг хутора никакого, даже самого жалкого периметра. Ни ограды, ни колючей проволоки, ни насыпи. Степная трава росла до самых домов на окраине хутора – облупленных, обшарпанных, заброшенных, с выбитыми стеклами и просевшими крышами, явно нежилых. На окраине хутора было пусто и тихо, и только с другого конца поселка доносились крики, музыка, а в небо взлетали языки костра.
Можно было, конечно, пойти напрямик, по пыльным улочкам коша, на звуки праздника, но Пошта предпочел окольный путь и двинулся в обход, по самому краю хутора, через заросшие палисадники, обнесенные покосившимися заборчиками.
Вскоре он вышел к заброшенной автозаправке, где звуки музыки уже отзывались ритмичным стуком в грудной клетке и даже можно было разобрать слова:
– Гоп-гоп-гоп, мы весело танцуем…
Заправкой никто не пользовался со времен Катаклизма, поэтому вся она была затянута паутиной – и ржавые колонки с дырявыми шлангами, и будка кассира, и мини-маркет, разграбленный мародерами давным-давно. Пошта решил залечь там, чтобы понаблюдать за празднеством и прикинуть план дальнейших действий.
У самого входа в мини-маркет (дверь была выбита и валялась под ногами) он едва не вляпался в мозгового слизня – бесцветную желеобразную тварь, растекшуюся на полу. Поймаешь того – и, считай, губчатый энцефалит ты заработал, мозги превратятся в труху за день-два.
Пошта переступил через тварь, пригнулся и подкрался к окну.
Прямо за окном расположился первый встреченный им пост казаков. Двое хлопцев, до крайности недовольные тем, что их вместо праздника отправили в наряд, сидели под окошком, сняв противогазы, и курили самокрутки.
– А все-таки степная шмаль – не такая, как партенитские шишки, – коммуницировал один из часовых.
– А я шмаль вообще не уважаю, – заявил второй. – Вот бухло – это да. Самогонка на ореховых перегородках…
– А в Сечи, говорят, бурячиху гонят, – мечтательно протянул первый.
– Вот станет батька Гавриил гетманом – будет у нас и шмаль, и самогонка, и баб сколько хошь! – поддержал беседу второй.
– А эту, эту-то видал? – разволновался первый. – Ну, которая Тапилины дочь? Ох, красивая девка!
– Но-но! – оборвал его второй, видимо, постарше и поумнее. – Тебе за это батька чуб укоротит, вместе с головой! Девка эта – не для забавы, а для торговли, за нее батька булаву себе выторгует!
Ничего нового Пошта из подслушанной беседы не узнал и решил ее прекратить. Можно было, конечно, пустить в дело нож, но оставалась вероятность, что кто-то из часовых успеет пальнуть. На фоне радостных салютов праздника это не очень страшно, но все же… И тут Пошту осенило.
Он бесшумно вернулся ко входу, наступил тяжелым ботинком на слизня и одним взмахом ножа располовинил гадину. Половинки тут же растеклись в разные стороны, рассерженно шевеля псевдоподиями. Пошта надел перчатки, убрал нож, взял по слизню в каждую руку и вернулся к окну.
Стеклопакета в раме давно не было, и листоноша аккуратно высунулся наружу.
Снизу маячили две макушки часовых – одна выбритая, с оселедцем, а вторая – покрытая коротким жестким ежиком. "Сойдет", – подумал Пошта и с размаху налепил слизней на макушки.
Раздался противный чмокающий звук.
Часовые замолчали на мгновение, а потом продолжили беседу как ни в чем не бывало:
– А все-таки степная шмаль – не такая, как партенитские шишки.
– А я шмаль вообще не уважаю. Вот бухло – это да. Самогонка на ореховых перегородках…
– А в Сечи, говорят, бурячиху гонят.
– Вот станет батька Гавриил гетманом – будет у нас и шмаль, и самогонка, и баб сколько хошь!
Все, дело было сделано – теперь, пока слизни переваривают их мозги, часовые будут повторять, как заведенные, последние пару минут своего не слишком осмысленного диалога. И ежели какой-нибудь проверяющий пройдет мимо, то ничего странного не заметит. Казаки и без слизней вели не самые содержательные беседы.
Пошта вылез из окна, снял с разгрузов казаков четыре гранаты – по две "лимонки" и пару светошумовых (глаза у бойцов Ступки были белые, остекленевшие) и двинулся на шум праздника.
Вечеринка, похоже, достигла своего апогея.
Костер развели на центральной площади хутора – если так можно назвать пятачок не перекрестке под единственным и давно не работающим светофором возле сельпо и опорного пункта давно не существующего ГАИ. В качестве дров использовали все, что могло гореть, – от поломанных стульев и парт из соседней школы до старинного пианино, которое горело неохотно, воняло лаком, стреляло искрами и издавало стонущие звуки.
А вокруг костра собрались казаки во главе с Гавриилом Ступкой. Гремела музыка, надрывалась "веркасердючка", палили в воздух "калаши", рекой текла самогонка, визжали девки, хохотали мужики.
Веселье было в самом разгаре.
Возле костра дрались двое казаков в противогазах и латексных защитных костюмах. Один размахивал нагайкой, другой – бейсбольной битой. Судя по ликующим воплям толпы, это был местный вариант гладиаторских боев. Первый казак, повыше, старался держать дистанцию и работал в защитной манере; второй же пер напролом, махал битой, как бревном, огребал нагайкой, шипел от боли и снова пер вперед.
Вот первый присел. Захлестнул плеткой ногу второго. Дернул. Второй упал. Первый тут же прыгнул на него, сел сверху и торжествующе сорвал противогаз – сначала с противника, потом с себя. Как выяснилось, казак с нагайкой оказался казачкой, а ее противник, по всей видимости, ее мужем (или ухажером), потому что схватка закончилась страстным поцелуем под рев толпы.
Казаки были настолько увлечены происходящим действием, что их можно было резать по одному – и никто бы и не заметил, но это в планы Пошты не входило. В первую очередь надо было спасти Олесю. А для этого хорошо бы для начала ее найти…
Пошта обошел площадь с народными гуляниями по периметру и двинулся в сторону мрачного здания, в котором угадывалась ставка вахмистра (ну, или местная тюрьма). Стены здания были испещрены выбоинами от пуль, похожими на оспины, окна заложены мешками с песком. У входа кемарил, навалившись на древнюю трехлинейку, сонный охранник.
Пошта выпрямился, придал лицу выражение расслабленно-дебиловатое, походке – легкую неуверенность, и подошел к часовому.
– Ты чего тут стоишь? – чуть заплетающимся языком спросил листоноша. – Там уже пьют. Там ве-се-ло!
Часовой нахмурился, вглядываясь в Пошту.
– Ты кто?
– Конь в пальто, – не очень оригинально, зато в рифму ответил листоноша и вырубил часового одной размашистой оплеухой. Предплечье врезалось в шею пониже уха, прямо в каротидный синус, часовой обмяк. Пошта одной рукой подхватил его падающее тело, а второй – трехлинейку, бережно опустил и то, и другое на землю, а потом неслышной и невидимой тенью проскользнул в здание.
Интуиция его не обманула – это оказалась тюрьма. Олеся, зареванная, бледная и слегка побитая (с фингалом под глазом) сидела в клетке, обхватив колени руками.
– Пошта! – вскинулась она при виде листоноши, ударилась головой о прутья клетки и зашипела от боли.
– Тихо ты! – одернул ее Пошта. – Ключ где?
Клетка была заперта на амбарный замок.
– Не знаю, – проблеяла Олеся.
Пошта мысленно выматерился, вернулся на крыльцо, подобрал трехлинейку. Плод инженерного гения Мосина, может быть, и уступал современным образцам огнестрельного оружия по баллистическим характеристикам, зато в деле сбивания висячих замков ему по-прежнему не было равных.
Два удара прикладом, и замок полетел на пол, а Олеся бросилась на шею Поште.
– Уходим! – прошипел листоноша. – Тихо и быстро!
Из здания тюрьмы выбрались без приключений, а вот когда попытались миновать празднество вокруг костра, беглецов все-таки заметили.
– Эй, молодежь! – окрикнули их. – Айда танцевать!
Вместо ответа Пошта кинул две гранаты – "лимонку" и светошумовую.
Сначала бахнула "Ф-1" – негромкий хлопок, свист осколков, вопли, боли, а потом долбанула СШГ. На такой дистанции эффект от нее был сравним с ядерным взрывом: ярчайшая, выжигающая сетчатку вспышка, звуковая волна бьет по ушам… Пошта успел зажмуриться и открыть рот, чтобы уравновесить давление в ротовой полости, и даже закрыл ладонью глаза Олесе. Но девушку так долбануло звуковой волной, что она едва не потеряла сознание, обмякнув в руках Пошты.
Хорошо еще, что казаки тоже расползались от костра на четвереньках, кто – посеченный осколками, кто – оглушенный и ослепленный. По расчетам листоноши, это давало ему фору минут в десять – достаточно, чтобы добежать до Одина.
Пошта взвалил Олесю на плечо и ломанулся в сторону заправки.
– А в Сечи, говорят, бурячиху гонят. – Все еще бормотали жертвы мозгового слизня.
– Вот станет батька Гавриил гетманом – будет у нас и шмаль, и самогонка, и баб сколько хошь!..
Пошта промчался мимо них, не притормаживая, и нырнул в степные травы.
Сзади раздавались вопли казаков, собирающихся в погоню.
Один уже ждал хозяина, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Пошта ловко вскочил в седло, забросил Олесю поперек конского крупа и шепнул коню:
– Выноси, родненький!
Сзади раздались первые выстрелы и гиканье казаков.
* * *
Один сказал по степи ровно и уверенно – обычные лошадки вряд ли смогли бы догнать его., А вот пули – могли, поэтому Пошта то и дело дергал уздечку, пуская коня противолодочным зигзагом.
Пули свистели все ближе и ближе. Казаки Ступки, очухавшись после шокового воздействия гранат и мигом протрезвев, использовали те два преимущества, что у них были – в численности и знании местности. Разделившись на несколько групп загонщиков, они срезали дорогу одними им ведомыми лощинами в степи, пускали лошадей в обход невидимых оврагов и расщелин – и потихоньку сокращали дистанцию.
У Пошты оставалось еще две гранаты и обрез – слишком мало, чтобы противостоять ступкиным бойцам. Поэтому листоноша пришпоривал Одина, торопясь разорвать дистанцию, а потом запутать следы и уйти в степь.
Тщетно! Казаки окружали. Олеся бесчувственно болталась поперек седла, длинные светлые волосы чуть ли не мели землю.
Осознав тщету погони – все равно настигнут! – Пошта спешился, выбрал овражек поуютнее и приготовился держать оборону. Но только он залег и выложил перед собой гранаты и патроны, как прогремел голос с неба:
– Кто такой?! Куда путь держишь?!!
Пошта обернулся. Прямо над овражком, выбранным для обороны, возвышался казачий разъезд – человек двадцать, все конные и при оружии. Но не ступкины, шевроны не те.
– Дядя Сережа! – взвилась Олеся, едва придя в себя и разглядев старшего в разъезде. – Это ж я, Олеся!
– Леська?! – охнул старый казак. – Леська! Тапилина! Живая! Слух прошел, что тебя сектанты в Бахче-Сарае сгубили! Батя твой пластунов послал с вахмистром Огневым! Никто не вернулся!
Казак – было ему лет сорок, лицо пересекал косой шрам – спешился и по-медвежьи облапил девушку.
– Живая! – восторженно произнес он. – А что Огнев? Как пластуны? Они тебя спасли?
– Да, – ответил Пошта вместо рыдающей девушки. – Только они все погибли в Чуфут-Кале.
– А ты кто такой будешь? – нахмурился казак.
– Это Пошта, – сквозь всхлипы пояснила Олеся. – Он листоноша. Он меня спас. Второй раз уже.
– От кого?
– От казаков Гавриила Ступки, – мрачно пояснил Пошта. – Вот, кстати, и они!
Издалека донеслось залихватское гиканье преследователей.
– Так, – сказал казак Сергей. – Ну-ка, хлопцы, рассредоточиться! Встретим ступкачей как полагается!
Казаки бросились врассыпную, отводя коней подальше и щелкая затворами карабинов. Преследователи с каждой секундой приближались – уже был слышен цокот копыт.
– Я их отвлеку, – предложил Пошта. – Заманю поглубже в овраг. А вы накройте перекрестным огнем, только под острым углом, чтобы не перестрелять друг дружку.
– Поучи жену щи варить! – ощерился Сергей и рявкнул: – По местам, казаки!
Разъезд Тапилины залег по обе стороны оврага, ощетинившись стволами. Казаки Ступки окружили овраг – неглубокую лощину метров тридцать в длину – с обоих входов. Будь Пошта один – закидали бы гранатами, и дело с концом, но Ступке Олеся нужна была живой. Поэтому один из преследователей проорал в жестяной рупор:
– Сдавайся, пришлый! Отпустим живым!
– Ага, щаз, – пробормотал Пошта и ловко метнул две гранаты – "лимонку" налево, светошумовую – направо. Глухо ахнуло, полетели комья земли и осколки, завопили раненые.
– Смерть тебе! – заорал вожак преследователей. – Мочи его, хлопцы!
Поште только этого и надо было: он схватил Олесю подмышку, Одина – за уздечку, и метнулся в яму под стеной оврага с торчащими сухими корнями. Сейчас самое главное было – не подвернуться под шальную пулю.
Казаки Ступки ворвались в лощину с двух сторон, скача во весь опор – и тут же угодили под перекрестный огонь бойцов Тапилины. Если бы Сергей знал античную историю, то ближайшим аналогом этой лощины стало бы Фермопильское ущелье, где триста спартанцев остановили армию персов.
Истории Сергей, конечно же, не знал (в отличие от начитанного Пошты), но это не помешало ему и его бойцам превратить преследователей в кровавый фарш с помощью разрывных пуль и гранат.
Взрывной волной яму, где укрывались Пошта, Олеся и Один, изрядно присыпало песком и комьями земли. Когда беглецы покинули убежище, над ним нависал донельзя довольный Сергей с дымящимся карабином в руке:
– Все, капец ступкачам! – доложил он. – Всех порешили!
– Копать-колотить… – пробормотал Пошта.
– Поехали! – хлопнул его по плечу казак. – Отвезем Олеську к бате! Ох и пир он нам закатит!
Пошта вздохнул, обвел взглядом поле боя, залитое кровью и заваленное трупами людей и лошадей, и подумал: "Нет, ребята, вы никогда не угомонитесь. Катаклизм, не Катаклизм, а убивать себе подобных – основное занятие для вида хомо сапиенс…"
Он помог выбраться из ямы ошалевшей Олесе, а Один выкарабкался самостоятельно, крайне недовольный тем, что его заставили ползать на брюхе.
Пошта вскочил в седло, подал руку Олесе и сказал Сергею:
– Поехали. Я обещал Огневу, что верну дочь отцу.