За окном было светло.
Полежав еще немного и собравшись с мыслями, начал раздумывать. Вопросов была масса. Самые простые из них — Где я? Почему не в больнице? Куда меня везут?
«Хорошо, что хотя бы не — Кто я? Это был бы точно перебор, — пришла в голову мысль. — Все. Надо подниматься, иначе я так ничего и не пойму».
Наконец я решил опять попытаться сесть. На этот раз удалось. Голова хотя и кружилась немного, но было терпимо.
Как раз в этот момент открылась дверь и, в комнату-купе вошел человек с саквояжем.
Одет он был странно. Совершенно старомодный костюм, жилетка, с цепочкой от часов, пристегнутой к пуговице. Такой фасон воротника рубашки я видел только на старых фото, а галстук такой я бы в жизни не одел, несмотря на то, что в одежде всегда был достаточно демократичен, засмеют. Человек вообще был похож на доктора Айболита из старого черно-белого фильма. Я и решил считать его доктором.
Пока я рассматривал этого человека, он осматривал меня. Посмотрел зрачки, покачал, вынутым из саквояжа молоточком, перед моим лицом, попросив проследить взглядом. При этом доктор все время приговаривал.
— Лев Давидович! Ну почему же Вы не позвонили? У Вас был сильнейший удар. Вы разбили голову. Вам надо лежать, отдыхать, а Вы уже вскочили! Не бережете Вы себя.
Доктор говорил добрым голосом, участливо заглядывая в глаза.
Наконец, взял мою руку, достал из жилетного кармашка настоящие часы на цепочке и начал считать пульс.
«Как он меня назвал? — подумалось мне в тот момент, — Лев Давидович? Всю жизнь был Иваном Васильевичем, а тут на тебе».
Сразу вспомнился фильм «Ширли-Мырли» и его главный герой — рецидивист Кроликов, который тоже на поверку оказался Изей Шниперсоном, а совсем не Кроликовым. Вслух же я сказал.
— Карл Иосифович, я хорошо себя чувствую. Голова практически не болит. Что произошло?
— Пути оказались разобраны, машинисту пришлось резко тормозить, Лев Давидович. В поезде несколько пострадавших и Вы в их числе. Вы что-нибудь помните?
— Честно говоря, не очень помню.
Я честно попытался что-то припомнить. Резко заболела голова. Вспомнить что-то, кроме того, что меня ударили чем-то тяжелым сзади, я не мог. Однако на периферии бродили какие-то мысли о совещании, но явно не мои.
«Или мои? И почему все-таки, Лев Давидович?» — вот так я подумал, но доктору сказал, решив его не расстраивать, что помню совещание, а потом удар и уже ничего не помню.
— Вот именно, — сразу обрадовался врач. — Вы проводили совещание, а тут машинист резко затормозил и Вы, не удержавшись, полетели спиной вперед и ударились затылком об угол шкафа. Сильно ударились. Меня срочно вызвали, я остановил кровь, перевязал Вас, Лев Давидович, и указал уложить в Вашем купе. Вы действительно себя хорошо чувствуете?
— Действительно хорошо, Карл Иосифович. Настолько хорошо, что сейчас попробую встать.
После моих слов, врач замахал руками и практически заверещал, что мне вставать нельзя, необходим полный покой, как минимум в течение нескольких дней и диетическое питание. Выслушав его, я совершенно неожиданно для себя рявкнул на доктора.
— Тихо, товарищ Дымкович! Работать Вы за меня будете?
После этих слов доктор как скис и уже не пытался противоречить, когда я начал вставать, только по-собачьи преданно смотрел в глаза и вздыхал. После того, как я поднялся на ноги и двинулся в сторону маленькой двери, доктор, аккуратно поддерживая меня под руку, пошел рядом.
Идя в уборную, про себя я думал: «Откуда же я его знаю, этого Дымковича?»
— Спасибо, Карл Иосифович. Дальше я справлюсь сам.
Я зашел в туалетную комнату, затворил дверь и двинулся к раковине, умываться.
Удивили меня явно бронзовые краны, которые были установлены на умывальнике. Сосредоточившись на их рассматривании, я открыл воду и уже собирался снять пенсне, для того чтобы умыться, но тут мой взгляд попал на зеркало.
Из зеркала на меня смотрел самый натуральный Лев Троцкий, такой, каким я его по фотографиям времен Гражданской войны запомнил. Несколько портила вид повязка на голове, но, несомненно, это был Лев Давидович.
Я закричал.
Потом ощупал себя, бросился к двери, передумал, бросился назад к зеркалу. Снова, увидев там Троцкого, опять вскрикнул, но уже тише.
«Черт возьми, это что же произошло? Я — Троцкий?»
Сознание не желало принимать этот факт. Я просто не верил своим глазам.
Зажмурившись, я сильно ущипнул себя за руку, после чего опять открыл глаза. Лев Давидович никуда не исчез и смотрел на меня из зеркала.
Я поднял правую руку, Троцкий в зеркале поднял левую. Я показал язык, потом скорчил рожу, потом повернулся боком. Тот, в зеркале, зеркально повторил все те же движения.
«Или я сошел с ума или все это действительно так и есть», — думал я.
Увлекшись историей, я начал много читать не только документальной или публицистической литературы, но и художественной тоже. Одним из жанров, который увлек меня, была альтернативная история. Там всегда кто-то, в какое-то время и куда-то попадал. Особенно часто упоминалось о различных механизмах-машинах, которые позволяли переслать человека или его сознание в прошлое. У меня такой машины времени вроде бы не было. Или была?
Я прислушался к своим ощущениям, Троцкий явно был частью меня и все те мысли, которые бродили на периферии мозга, были его мыслями. Именно он и подсказал мне имя доктора.
«Охренеть», — подумал я, после чего грязно выругался.
— И что же теперь делать? — спросил я свое, точнее Троцкого, отражение в зеркале. Отражение недоуменно развело руками и промолчало.
Все это время в уборную ломился доктор Дымкович. Дверь сам он открыть не смог, хотя и достаточно долго пытался, видимо слыша мои метания и вскрики, поэтому позвал кого-то еще, и через некоторое время дверь начали высаживать.
Я подошел и открыл замок. За дверью стояли Глазман, Блюмкин, доктор Дымкович, два латыша из моей охраны. Еще один ковырялся в замке, пытаясь его открыть.
Когда я открыл дверь, все встревожено уставились на меня. Потом одновременно бросились ко мне, что-то выкрикивая при этом. Однако первым, как это ни странно, успел доктор, который, обеспокоено закудахтав, бросился ко мне и начал подхватывать.
Поняв, что я не падаю, Карл Иосифович начал меня обеспокоенно ощупывать, заглядывая в глаза.
— Доктор, все в порядке, успокойтесь. Здесь и так места мало, а Вы меня с таким напором вообще раздавите.
После этих слов, Дымкович убрал руки и обеспокоено смотрел на меня, не решаясь уйти.
— Конечно, я выйду, но, Лев Давидович, я очень за Вас опасаюсь.
— Я сам за себя опасаюсь, доктор, — ответил я ему, покосившись в зеркало. — Так какое, Вы говорите, сегодня число?
— Четвертое декабря, Лев Давидович. Вы разве не помните? — доктор подозрительно посмотрел на меня.
— Помню, Карл Иосифович. Просто хочу себя проверить. Год, какой? Восемнадцатый? — спросил я наугад.
— Конечно, — подозрительность доктора, если и не исчезла, то разбавилась опять вернувшимся беспокойством.
— Лев Давидович, Вы получили сильнейший удар, у Вас опаснейшая травма, как минимум — очень сильное сотрясение мозга. Это было три с половиной часа назад. Несмотря на все это, Вы уже встали и ходите. Это странно. Это первый случай в моей практике и не только моей. Я не слышал, чтобы после таких травм так быстро вставали. Вы, судя по всему, через час бегать начнете.