Через задний борт из-за сцепки не пролезешь, пришлось через пассажирскую дверь бронетранспортера спереди все вытаскивать, намучился туда и обратно протискиваться.
Форму я частично убрал в люльки мотоциклов, там было почти чисто, и влезло почти все, а оружие переносил и складывал у бочки с бензином. Заодно проверил ее, полная оказалась.
Я уже заканчивал, как раз носил ремни с чехлами амуниции и ранцы, когда выскочил на улицу Кузнецов и сообщил, что зазвенел телефон и его уже снял политрук. Быстро закрыв борт «Опеля» и заперев «Ганомаг», я поспешил в здание сельсовета.
Стоявший у телефона политрук кого-то слушал, изредка машинально кивая. Заметив, как я прошел в помещение, он тут же сказал:
— Товарищ капитан госбезопасности, курсант Якименко только что подошел… Хорошо.
Взяв протянутую трубку, я сообщил о себе и прислушался к собеседнику с той стороны линии. Он мне не был знаком, но стало ясно, что он из особого отдала Брянского фронта и выполняет поручение командира. Быстро войдя в курс дела, он уточнил, как у меня с горючим, и, узнав, что до Москвы хватит, велел выдвигаться к следующему населенному пункту, районному поселку, где меня будут ждать представители особого отдела ближайшей части. Странно, это село находилось немного в стороне от моего маршрута.
— Ясно, разрешите выдвигаться?
— Выдвигайся… курсант.
Вернув трубку политруку, тот положил ее на аппарат, я спросил у него:
— Спички есть?
— Зажигалка, — достал тот из кармана серебряную зажигалку с красивым орнаментом по бокам. С интересом осмотрев ее, я достал из кармана все свои липовые документы и, скомкав, положил в пепельницу, поджигая. Заметив удивленный взгляд политрука, сержанта не было в комнате, сказал:
— Недействительны они теперь, приказали уничтожить.
— А-а-а, — протянул тот. — Как сложно у вас все.
— Что есть, то есть, — согласился я, наблюдая, как бумага превращается в пепел.
В это время дверь открылась, и послышался тонкий девичий голосок, показавшийся мне знакомым.
— Товарищ командир. Мы уже собрались на улице…
Обернувшись, я посмотрел на Селезневу, что так же ошарашенно пялилась на меня.
— А ты что тут делаешь? — удивленно спросил я. — Ты же эвакуироваться успела.
— Поезд разбомбило, вот все иду, — тихо ответила она, а глаза радостно заблестели. Стремительно подойдя, она судорожно обняла меня, и я почувствовал, как сотрясается в рыданиях ее тело.
— Знакомы? — все понял политрук.
— Одноклассница. Да и жили рядом… В одном подъезде. Отцы были командирами Красной Армии, у меня еще и мачеха служила, жаль, что она погибла.
Девушка у меня в объятиях вздрогнула, охнула и стремительно выбежала из помещения.
— Чего это с ней? — удивленно спросил я у полит рука, но тот только пожал плечами. — Ладно, держи краба, давай прощаться. Сейчас погружу людей и двину. До нужного населенного пункта, как я помню по карте, километров двадцать пять, до рассвета хотелось добраться до него.
— Удачи, — крепко пожал мне ладонь командир.
В это время в помещение прошел Морозов, он разбирался с теми красноармейцами, которых уже подвели к штабу обороны, то есть к сельсовету, а за ним, к моему удивлению, в драной одежде и старом пальто в комнату шагнула тетя Нина. Живая, только пустой рукав левой руки бросался в глаза.
Зашедшая следом Селезнева звонким голосом сказала:
— Я же говорила, Женька это. Живой и здоровый.
Услышав мое настоящее имя, оба командира синхронно улыбнулись. Тетя Нина подошла и так же молча обняла меня одной рукой, прижавшись, командиры смущенно переглядывались.
Селезнева смотрела на нас от дверного проема, и на ее глазах стояли слезы. В это время Шмель, который вылез из-под стола зевая, принюхался и стал скакать вокруг нас, тыкаясь мокрым носом в ноги тети Нины. Та охнула, наклонилась и погладила щенка, который вспомнил ее. Ведь видел давно, сколько времени прошло, а запах узнал, и руки, что кормили его и гладили.
— А девчата сказали, что вы погибли, — несколько растерянно пробормотал я.
Тетя Нина дико на меня посмотрела, в ее глазах вспыхнула надежда.
— Ты знаешь, где мои дочери? — вскочила она на ноги.
— Ну да. Они у меня дома, я опекунство оформил, живут нормально, в школу ходят.
Мачеха снова подскочила ко мне и начала обнимать, целуя в щеки то плача, то смеясь. Пришлось снова выдержать этот ураган женской истерики радости и слез, но не долго. Не выдержав, я сказал:
— Может, поговорим в дороге? Нам выдвигаться пора.
— Да, конечно, — кивнула та и, еще раз обернувшись, счастливо осмотрела меня с ног до головы и направилась к выходу. Вышла она вместе с обнявшей ее Селезневой.
Попрощавшись с командирами, я вместе с ними вышел на улицу, где толпилось довольно порядочно народу. Были женщины, дети, старики и старушки, в руках они держали узлы и другие вещи, что несли на себе. Многие были в откровенно ветхой одежде.
— Теть Нин, Маш, вы ко мне. Сейчас открою танк. Остальных в грузовик и машину. Узлы в кузов машины, — принялся я командовать.
С уборкой я еще не закончил, поэтому сложил в кузов все, что оставалось в десантном отсеке бронетранспортера, и отпустил сиденья, велев рассаживаться. Тетя Нина сама, без посторонней помощи, через командирский люк башни забралась в танк, следом туда залезла Селезнева, которой я отдал свою шинель, а то ветхая куртка, что была на ней, ее совсем не грела. Они заняли сиденья командира танка и наводчика.
За пару минут мы распределили всех беженцев. В бронетранспортер втиснулось аж двадцать человек. Полноватых не было, дети сидели на коленях родителей, трое устроились в кабине «Ганомага». В кабину «Опеля» втиснулись четверо с двумя детьми. Однако осталась одна женщина с тремя детьми, места для которых не нашлось ни в бронетранспортере, ни в грузовике — не в кузов же ее садить, поэтому я решил усадить ее в салон танка, там было два свободных места, устроимся.
Приблудный пес не убежал, а сторожил меня у машин, поэтому я откинул борт грузовика и похлопал по полу:
— Прыгай, — велел я ему.
Тот, немного поколебавшись, все же запрыгнул, потом я закрыл борт и завязал брезент, женщина и дети уже были в танке, поэтому я, снова попрощавшись с командирами и забравшись через люк на свое место, чуть не придавил Шмеля. Он устроился в кресле механика-водителя, поэтому я передал его Селезневой и стал искать наушники. Свои я сразу нашел, они на спинке сиденья висели, потом достал другие, подсоединил их к бортовой сети танка и протянул мачехе и однокласснице, велев им надеть их и показав, как это делась. Свет в салоне был включен, и мы хорошо видели друг друга.
Запустив мотор танка, я дал ему немного прогреться, за два часа стоянки он успел остыть, немного поболтал с «экипажем», чтобы те привыкли, после чего медленно стронул танк с места. Веса прибавилось, поэтому шел он тяжело, набирая скорость.
Женщина-беженка сидела по правую руку от меня с двумя детьми на коленях, третий, десятилетний мальчуган, устроился на сиденье заряжающего — в общем, всем места нашлись. Так двигаясь на небольшой скорости, я и стал расспрашивать тетю Нину. Правда не на того напал, получившая надежду найти своих детей женщина буквально завалила меня вопросами. Пришлось описать, как я их нашел, как мы попали в Москву и как устроились. Про дом сказал, что купил его по случаю, что попалось, то и взял.