Они еще по пути должны были на базе забрать вещи Толика, он, как я уже говорил, перебирался сюда. А телефон пообещали подвести в ближайшие дни, связистов уже напрягли. Может, даже сегодня успеют.
Оставшись в доме один, я проверил, как прошла влажная уборка. Бойцы молодцы, все чисто вымыли. Я прошел в зал, который стал подобием казармы. В дальнем углу, слева, у окна, что вело в палисадник, был занавешенный угол. Там как раз вместились две кровати и две тумбочки. Это наши с Толиком места, моя в кровать в самом углу, и на балансе у интендантов базы она не находится, ее мы не оформляли.
Так вот, от завешенного угла мимо печки ко входу вдоль стены в ряд стояло четыре кровати с матрасами и подушками, а также аккуратно сложенными стопками постельного белья. Ну, и тумбочка у каждой, естественно.
По другой стороне в самом углу стояли стол и стул, дальше диван с ковром на стене и небольшой шкаф, в котором хранились мои вещи. Ну, и ковер на полу, естественно. Сейчас тот был свернут в рулон — убрали, чтобы не запачкать при переноске мебели.
В «дежурке» находился стол с табуретом у входа, на нем настольная лампа и писчие принадлежности. Журнал посещений интендант не забыл выдать, и он находился тут же. Еще была стойка для оружия, на данный момент частично заполненная. Вот и все, что привезли. Следующим рейсом должны были доставить еще одну кровать, эта будет запасная, на всякий случай, вешалки для шинелей и другого имущества, а также телефонный аппарат. Вот вроде и все. Ну, столовая посуда — это само собой.
Раскатав на своей кровати матрас, я застелил кровать, подбил подушку и, убедившись, что та теперь заправлена, как положено, разложил свои вещи в тумбочке. На краю положил томик стихов Пушкина.
Когда прибыли сестры, не особо удивленные увиденным — я их еще вчера предупредил, то серьезно поговорил с ними насчет нашей новой сотрудницы. Те подумали и легко согласились уступить ей свои комнаты, причем обе. Даже поспорили за это право. Так что теперь Аля устраивалась в комнатке матери. Я ее предупредил, что это ненадолго… до конца войны.
Чуть позже вернулась машина с оставшимся имуществом и парнем-дежурным. Причем тот мне был знаком, видел на базе. Это был мой тезка, рядовой боец Евгений Терехов. Поэтому я его приветливо встретил, велел располагаться в казарме и готовиться к работе. Тот поставил свой карабин в нишу стойки и, пройдя в зал, выбрал крайнюю кровать. Бросив сидор на кровать, он стал помогать водителю носить вещи. Наконец, машина была освобождена и уехала, а мы начали все доставленное расставлять. Тут как раз Толик вернулся с Гаврилой Ивановичем и присоединился к нам.
В общем, все были при деле. Пока Толик командовал, пришедшая Марья Авдотьевна принимала продовольствие и суетилась на кухне, я оставил их заниматься своими делами, подразделение начало оживать и, прихватив Шмеля, поехал на аэродром. У меня через сорок минут должен был начаться первый урок по пилотированию двухмоторного самолета. Несмотря на теплую погоду, полеты не отменяли, аэродром имел бетонную полосу.
Успел я как раз вовремя, и с тремя другими абитуриентами, то есть летчикам, что проходили обучение, получил сперва теоретический урок, а после мы поднялись в небо. Блин, я думал, буду один, а тут меняться пришлось, уступая кресло пилота другому летчику. Из-за войны обучение было поставлено на конвейер во многих сферах, даже тут. Ладно хоть, когда совершили посадку, нас уже поджидала «полуторка» с базы с бочками топлива в кузове. Лучинский распорядился, он пошел навстречу моей просьбе. Так что, заправившись, следующие три часа в небе я провел один, только инструктор был. Скажу честно, управлять двухмоторным самолетом куда сложнее, чем одномоторным. Там своя специфика, вот ее-то я и постигал.
Когда возвращался после учебы, то на одной из улиц обнаружил толпу зевак, которые что-то разглядывали в глубине двора.
Во мне неожиданно взыграло любопытство, да и в настроении я был — первый день полетов, а уже сам взлетал, под присмотром инструктора, конечно, поэтому, оставив Шмеля охранять транспортное средство, пошел узнать, что там происходит.
Во мне неожиданно взыграло любопытство, да и в настроении я был — первый день полетов, а уже сам взлетал, под присмотром инструктора, конечно, поэтому, оставив Шмеля охранять транспортное средство, пошел узнать, что там происходит.
Во дворе здоровяк, в штанах и майке, весь перевитый мускулами, держал на руках легкий мотоцикл-одиночку, и с ним проходил по двору под восхищенные возгласы зевак. А молодой бойкий и острый на язык паренек обходил зевак с шапкой в руках, собирая монету за просмотр. Судя по возгласам невысокого мужчины, который пристально отслеживал все движения гиганта, мотоцикл принадлежал ему.
— Кто это? — спросил я у женщины, что стояла рядом.
— Мелкий, что деньги собирает, Мишка Гусев, нашенский, с соседнего двора. На фабрике ткацкой работает. А здоровяк этот — Семен Рыжов. Охотник он покалеченный, ему медведь горло порвал, так он теперь с трудом говорит. Живет он в этом доме у сестры. Они с Мишкой постоянно тут представления устраивают, на пиво зарабатывают. А мотоцикл Валерия Павловича, он бухгалтер в исполкоме, — выдала всю нужную мне информацию женщина. Обожаю сарафанное радио.
Когда представление закончилось, зеваки начали расходиться, а Валерий Павлович, получивший свою долю, утарахтел по своим делам, я подошел к артистам. Женщина не ошиблась, на горле, части шеи и до виска у мужчины все было в шрамах, хотя, на мой взгляд, он был достаточно молод. Лет двадцать шесть ему было.
— Неплохо, — пару раз хлопнув ладонью о ладонь, подошел я к ним.
— Что-то надо? — спросил у меня Гусев, заканчивая пересчитывать не особо богатую выручку.
— Ты говорить можешь, или речевой аппарат серьезно поврежден?
Семен приложил два пальца к шее и прохрипел:
— Немного говорю.
— Серьезно, я смотрю, тебя зацепило. Мне сказали, ты охотник. Хорошо стреляешь?
— Звери не жаловались, в охотничьей артели я работал, — снова прохрипел. Как я понял, чтобы издавать нормальные звуки, ему обязательно нужно было прикладывать пальцы к горлу.
— Ясно. Мне пэтээрщик нужен, пойдешь?
— Что это?
— Это стрелок, первый номер противотанкового ружья. Мне скоро на фронт, и я людей набираю.
Гусев, который с интересом слушал нас, переводя взгляд с одного на другого, неожиданно спросил:
— А еще люди вам нужны?
— Тебя самого чего не взяли? — покосился я на него.
— Повестки еще не было, девятнадцать лет мне… Будет.
Достав блокнот, я быстро начиркал адрес и протянул его Семену.
— По этому адресу завтра в двенадцать приходи. Посмотрим, каков ты в деле.
— А я?
Остановившись, я задумчиво посмотрел на Гусева и протянул:
— В принципе, мне нужен наблюдатель-корректировщик для пэтээрщика… Ладно, завтра тоже приходи. Документы не забудьте.
Оставив обоих кандидатов в группу обсуждать наш разговор, я направился к мотоциклу. Мне они оба подходили, если завтра придут, проведу проверку и возьму их в группу. Парни хваткие, это было видно.
Добравшись до дома, я обнаружил там связистов, что заканчивали подводить провода. Двое работали снаружи, приставив высокую лестницу к фронтону, еще двое в доме подводили телефон к столу дежурного. Мы со старшим проверили, как идет работа и договорились, что они еще поставят тарелку репродуктора в дежурке. Запасной у меня был.
Что мне понравилось, оружейка, то есть стойка с оружием, была закрыта наброшенной простыней. По документам у нас для прикрытия тут была хозчасть, прачечная.
Тети Нины еще не было, а сестренки уже вполне освоились, познакомились с новичками и сейчас работали в сарае, задавая корм животным. Толик отсутствовал, он на Огоньке умотал на базу, договариваться насчет завтрашних тренировок, Гаврила Иванович занимался Машкой, чистил ее стойло.