За "Фальконом" следовали стайки чаек, ловивших кусочки киша, которые бросал им стоявший на корме темнокожий мужчина. Такое поведение пассажира привлекло внимание нескольких пострадавших в недавнем бою и теперь отдыхавших на фордеке членов экипажа, которые, наблюдая за ним, качали головой и перебрасывались шуточками. Чайки считались морскими крысами, а какой смысл кормить крыс?
Старый дурак, как называли его между собой матросы, как будто и не замечал презрительно-насмешливых ухмылок. Не замечал их и стоявший рядом Нико. Наблюдая одним глазом за Эшем, с интересом следившим за стремительными и проворными птицами, он другим глазом посматривал в сторону приближающейся гавани и стоящих на якоре судов. За ними, на склонах холмов раскинулся город, казавшийся игрушечным на фоне черных, увенчанных белыми шапочками гор, простиравшихся вдаль насколько хватало глаз.
На всем острове Чим не было других городов и не было другой глубоководной гавани. Порт считался крупным, хотя и уступал в размерах Бар-Хосу. За островом издавна закрепилась нехорошая репутация, и в данном случае эта репутация верно отражала существующую реальность.
Как и другие мерсианские дети, Нико с детства слышал сказки о чимских злодеях, ворах и разбойниках. Во всех Свободных портах родители пугали непослушных отпрысков страшилками о детях, похищенных и проданных в рабство на остров Чим. Похитители в этих историях изображались чудовищами, а в сюжете обязательно упоминалась такая жуткая деталь, как деревянный кораблик, оставляемый злодеем у кровати "плохого мальчика" как знак того, что бедняжка уже попал в черный список. Если предупреждение не срабатывало, игрушечный кораблик и впрямь появлялся утром на видном месте. Столь грозное предзнаменование действовало обычно на всех, за исключением самых буйных и непокорных.
Вырастая, ребенок узнавал, что разбойники с Чима забирают в рабство не только детей, но и взрослых, мужчин и женщин.
Именно поэтому к радости и облегчению по поводу успешного перелета примешивалась изрядная доля опасения. Нико даже подумывал, что уж лучше бы они приземлились где-нибудь в другом месте.
Теплый бриз нес с собой резкие, пахучие запахи моря, а когда стихал, от палуб кораблей поднимался едкий аромат плавящейся смолы. Ветер был попутный, но с приближением к порту пришлось включить движитель. "Фалькон" миновал внешнюю стену гавани, и Нико увидел узкий канал, коридор между грязными, покрытыми мерзкой слизью каменными стенами, на которых стояли приземистые форты какой-то новой, круглой конструкции. Говорили, что они особенно хорошо отражают пушечные ядра. Глядя вниз, Нико замечал высовывающиеся из фортов стволы орудий и расположенные на плоских крышах древние баллисты. Рядом, опершись на копья, стояли солдаты в светлых доспехах, равнодушно наблюдавшие за проплывающим над ними воздухолетом с зелеными флагами, обозначающими нейтралитет гостя.
Угощение закончилось, и раздосадованные чайки выражали недовольство пронзительными криками. "Фалькон" повернул и взял курс к южному берегу гавани, где на высокой мачте развевался полосатый ветроуказатель. Вдоль берега стояло несколько причальных мачт, и рядом с одной лежала на песке кабина без оболочки.
- Держись рядом, далеко не отходи, - проинструктировал ученика Эш. - В городе задержимся на несколько часов, не больше, но сразу предупреждаю: что бы ты ни слышал об этом городе, правдой может быть все. Порт Чим - настоящая помойка. Днем мы будем в безопасности, но ты все же не отставай.
- Сколько дней займет наше путешествие в горы?
- Путь неблизкий, но местность хорошая, если знаешь, куда идти. Опасаться там нечего. Народу живет мало, если не считать монахов да отшельников.
- А школы ассасинов?
Эш едва заметно напрягся.
- Мы не совсем ассасины, парень.
Справа по борту из труб движителя вырвались клубы серого дыма. Сброшенные в воду якоря пробороздили дно и выползли на берег с хвостами из зацепившихся за "лапы" водорослей. Люди на берегу подхватили их и потащили к причальным мачтам. "Фалькон" медленно опустился.
Экипаж уже крепил канаты, когда к пассажирам подошел, прихрамывая, капитан Тренч. На плече у него висел керидо.
- Ну вот, домой я тебя доставил.
- Да. Спасибо.
Тренч пожал руку сначала Эшу, потом Нико. Керидо прощебетал что-то на прощание. Берл прийти не смог. Бедняга лежал внизу, на койке. В бою он лишился ноги и до сих пор еще не оправился.
Корабль коснулся песка, и Нико слегка качнуло. Закинув на плечо дорожный мешок, он огляделся. Странно. Теперь, когда "Фалькон" лежал на земле, покидать его не хотелось.
- Идем, - сказал Эш и первым ступил на раскачивающийся трап.
В конце концов, после всех предостережений и намеков Чим скорее разочаровал.
Эш с первой секунды с такой неожиданной прытью и решимостью устремился к цели, что Нико едва поспевал за ним и лишь вскользь посматривал по сторонам. В городе они задержались ровно настолько, чтобы купить немного провизии и двух мулов, которые и должны были доставить путешественников на юг острова.
Поначалу самое сильное впечатление производила вонь. Дороги после недавних дождей раскисли, сточные канавы переполнились и разлились, зловонные потоки текли по улицам. Тут и там валялись разлагающиеся трупы собак и кошек, а в одном месте на глаза попалось тело раздетой догола молодой женщины, которое прохожие как будто и не замечали.
Купленную провизию разложили по мешкам и погрузили на мулов. Едва справившись с работой, Нико отскочил в сторону, чтобы не попасть под ноги городским гвардейцам, бригаде смуглолицых алхазских наемников в пестрых, карнавальных доспехах, которые бодро месили грязь, распевая что-то непонятное и пугающее. Немного погодя Эш и Нико увидели тех самых гвардейцев за работой: алхазы усмиряли разбушевавшихся посетителей таверны. Судя по всему, там развернулся настоящий бой: за порогом уже валялись в грязи несколько буянов, а изнутри доносился шум возбужденных голосов и звон стали.
Поспешив покинуть опасное место, путешественники направились на юг через город. В какой-то момент к ним приклеилась стайка замызганных уличных бродяжек, но Эш сначала прикрикнул на них, а потом бросил несколько мелких монет, что вынудило преследователей отстать. Какие-то оборванцы хватали Нико в рукава, требуя денег, хлеба, тарвида, дросса. Повсюду маячили шлюхи, совершенно голые и покрытые с ног до головы золотой краской. Когда Нико проходил мимо, они трясли грудями, а он пытался разглядеть соски, единственные не тронутые краской места.
Более тяжелую картину являл собой невольничий рынок. За деревянной оградой мелькали сбившиеся в кучки мужчины, женщины и дети, испуганные, в лохмотьях, выставленные на продажу, как скот.
- Примите плоть! - призывал уличный проповедник, расположившийся по соседству с одним таким аукционом. - Примите плоть или будете порабощены, как и определено по праву слабым.
- Что он проповедует? - спросил Нико.
Проходя мимо, Эш плюнул под ноги проповеднику.
- Учение Манна.
В отличие от Бар-Хоса Чим не прятался за стенами, и Нико немало удивился, когда дома по обе стороны дороги сменились хижинами, а те будто растворились в чистом поле. Ритмично покачиваясь на спине неспешно бредущего мула, он чувствовал, как уходит понемногу напряжение.
Дорога вилась между прибрежными холмами, оставляя в поле зрения и море, и разбросанные по нему корабли. Остров Чим складывался преимущественно из гор и очень немногого другого, так что все пахотные земли располагались либо вдоль берега, либо в многочисленных узких долинах между густо поросшими лесом склонами. Большую часть дня они следовали по одной дороге, миновав с десяток деревушек и одиноко стоящих домов, обитатели которых встречали и провожали путников хмурыми, неприветливыми взглядами. Ближе к вечеру повернули на запад. Долина уходила вверх, и тропинка бежала через пашню, которая вскоре сменилась лугами и кустарниками. Отдельные деревца сбивались в рощицы черных сосен.
Преобразился не только пейзаж. Эш, пребывавший дотоле в своем обычном, угрюмом настроении, заметно смягчился. Взгляд его потеплел, а губы, когда он вдыхал свежий, неподвижный воздух, довольно растягивались.
- Вы, похоже, рады, что вернулись, - заметил Нико.
Старик только хмыкнул. Некоторое время, минут десять или пятнадцать, они ехали молча, и Нико уже думал, что его реплика забыта, когда - к тому моменту предзакатное солнце добавило густоты последним краскам дня, и в теряющем тепло воздухе острее ощущался запах смолы - Эш заговорил:
- Эти горы... отныне они мой дом.
Стоянку устроили на поляне, в окружении могучих деревьев, серебристые листья которых золотились и краснели в косых лучах. После затянувшейся поездки ныла спина, другим частям досталось еще больше. Из кожаного кисета, который всегда носил с собой, Эш достал и сунул и рот зеленый лист. Потом расстелил на траве одеяла, положил кое-какую провизию. Пока Нико срезал с ближайшего дерева смолистую кору для растопки и собирал сухие ветки для костра, старик отвел мулов к кустам и, дав животным возможность полакомиться дикими ягодами, почистил обоих влажной травой.
Наконец Эш и сам с видимым облегчением опустился па одеяло и, поглядывая на темнеющее небо, достал из дорожного мешка выдолбленную из тыквы чашку. Нико ударил кремнем по стальной пластине, и искры упали на истертую в порошок кору. От сырых веток в воздух потянулись белые змейки дыма, выглядевшие особенно изящно на фоне окружающих темных гор.
- Холодает. - Нико потер ладони и протянул руки к еще не окрепшему огню. За время полета он успел набрать немного весу, но все равно оставался худым и остро ощущал холод.
Старик отрывисто рассмеялся:
- Холод? Когда-нибудь я расскажу тебе, что такое холод.
- Вы про ту вендетту, ради которой отправились на юг?
Эш кивнул, но ничего больше не сказал.
Точно так же он кивал и тогда, перед вылетом из Бар-Хоса. Нико задавал и задавал вопросы о прежних вендеттах старика, а тот отделывался короткими ответами. Как тогда, так и сейчас Нико скрипел зубами от досады, сгорая от желания узнать побольше о тех легендарных, затерянных в снегах землях, о которых слышал только в историях и песнях.
- А это правда, что они едят своих же? - закинул удочку Нико.
- Нет. Они едят только врагов. Оставляют на ночь на холоде, а потом просто соскабливают мясо с костей.
Странно, но жуткий образ подействовал на аппетит неожиданным образом. Желудок жалобно заурчал. Нико подбросил в костер веток.
- Вы так и не рассказали, как смогли вернуться на побережье. Собак ведь у вас уже не было.
- В другой раз, парень. Давай просто посидим да помолчим.
Нико вздохнул и опустился на корточки.
- Держи. - Старик протянул ему деревянную чашку.
Нико отвернулся. Мягкое дыхание ветерка тронуло пламя, и язычки заколыхались, задрожали и тут же вскинулись яркими искрами в ночи.
- Я не пью, - ответил он.
Эш помолчал, потом кивнул.
- Твой отец... он пил?
Теперь уже Нико не стал отвечать. Он снова потер ладони, подышал на них.
- И теперь ты боишься найти в себе то, что пугало тебя в отце.
- Он становился таким... злым, когда напивался. Я не хочу быть таким.
- Понимаю. Но ты - не твой отец, а он - не ты. Возьми, попробуй. Все дело в умеренности. И даже сама умеренность должна быть умеренной. К тому же оно хорошо согревает.
Нико снова вздохнул, взял чашку, но пить сразу не стал.
- Осторожнее. Штука крепкая.
Он поднес чашку к губам, сделал глоток. И едва не задохнулся. Солоноватая жидкость обожгла горло, и Нико закашлялся.
- Что это? - прохрипел он, передавая чашку старику.
- Ячменный отвар. И несколько капелек пота дикого ибоса. Здесь его называют Огненной водой Чима.
Огненная вода Чима? Нико это не понравилось. Тепло уже пульсировало в животе, но он знал, что это тепло - иллюзорное. Отец не раз рассказывал, как опасно засыпать на холоде, когда выпил, - можно и не проснуться.
- Думаете, это благоразумно? Пить на ночь?
Старик махнул рукой, словно отгонял муху:
- Давай, парень, расслабься. Дай себе поблажку. К тому же похмелье подготовит нас к тому, что нужно сделать завтра.
Нико, разумеется, ничего не понял, но расспрашивать не стал.
На ужин у них была ветчина и буханка киша. Воду для чи взяли из пробегавшей неподалеку речушки. Они выпили еще Огненной воды Чима и повеселели. Дневной свет догорел, на небе высыпали звезды. Уютно потрескивал костер, и, когда над ним вдруг взлетал сноп искр, тьма вокруг сгущалась и делалась еще чернее. Они разулись и легли ногами к огню.
- Отсюда еще далеко? - спросил Нико, глядя на шипящие, танцующие язычки пламени, поддаваясь их магии и почти теряясь в своих мыслях.
- Что?
- Монастырь. До него еще далеко?
Старик пожал плечами и, подобрав с земли камешек, стал подбрасывать его и ловить одной рукой.
- Почему вы не отвечаете?
- Потому что не знаю.
"Набрался, - подумал Нико. - Все ясно".
- Но ведь вы живете здесь, - снова начал он, - и не можете не знать, далеко ли нам еще идти.
- Доверься мне, ладно? Поймешь все утром. А пока пей и радуйся жизни. В Сато тебе придется много работать, многому учиться, так что пользуйся моментом.
Нико без особой охоты выпил еще, вернул чашку старику и лег на спину, положив под голову руку. Холодало.
Краем глаза он видел, что Эш внимательно и как-то слишком уж сосредоточенно рассматривает висящую у него на шее печать.
"Мог бы и раньше понять, - подумал Нико. - Напился, а теперь слезу пускает, себя жалеет. Как и мой отец".
Эш поднял голову и, перехватив взгляд Нико, хмыкнул и убрал печать под рубаху.
- Что?
- Ничего, Эш... мастер Эш. У меня вопрос.
Старик вздохнул:
- Тогда спрашивай.
- Вы сказали, что эта печать мертвая, но когда-то принадлежала клиенту.
- Да.
- Если вы используете печати как средство сдерживания, то почему тогда не носите собственные печати? Почему не защищаете себя от угрозы вендетты?
В свете костра блеснули зубы.
- Наконец-то вопрос, достойный обсуждения. - Эш снова подбросил камешек и поймал его, невидимый, в воздухе. - Я скажу тебе кое-что, а ты должен это запомнить. Навсегда. - Он доверительно подался к Нико, и того обожгло горячее дыхание. - Месть, мальчик мой... месть - это круг, у которого нет конца. Его начало есть насилие, и его результат - тоже насилие. Между одним и другим - ничего, кроме боли. Вот почему рошуны не носят печатей для защиты самих себя. Честно говоря, мы всегда надеемся обеспечить человека средством сдерживания, не более того. Мы лучше других знаем, что месть в этом мире не служит позитивной ценностью. Просто так случается, что жизненный путь приводит нас к этой профессии.
- Вы так говорите, будто то, что вы делаете, нехорошо?
- Мы не рассматриваем это в такого рода терминах. Для нас не существует понятий "плохо" и "хорошо". С моральной точки зрения мы нейтральны. Ты должен понять это положение, потому что оно лежит в основе веры рошунов. Нас - как камни на склоне - приводит в действие движение других камней. Мы всего лишь следуем естественному ходу событий.
Эш ненадолго задумался.
- Мы не должны ни при каких обстоятельствах превращать это дело в наше личное. В противном случае мы станем чем-то большим, чем просто сила движения. Мы станем частью бесконечного круга. Если мне суждено погибнуть в вендетте, мое место займет другой рошун, а потом третий, четвертый и так далее, пока месть не будет осуществлена, и наши обязательства выполнены. И вот тогда все заканчивается. Мы не носим печатей и не стремимся отомстить за себя. Поступив так, мы нарушим цикл.
Эш надолго приник к чашке, потом вытер губы и легонько ткнул Нико в бок.
- Понял?
Голова кружилась, и, похоже, не от выпитого. Мысли путались. Хосы понимали и признавали вендетту. Чувство мести жило в их крови, и они знали этот импульс от рождения, как рыба знает, как плыть. В их сагах рассказывалось о кровавых убийствах и мести, и герои, искавшие воздания, всегда становились героями всей истории.
Он кивнул, хотя и без особенной уверенности.
- Вот и хорошо. Значит, ты усвоил свой самый главный урок.
Из костра вылетел горящий уголек, и Нико вздрогнул. Уголек упал на траву между его голыми ногами и медленно серел, остывая. Он выпил еще. Пусть оно и иллюзорное, но с теплом внутри все-таки легче. Поразмышляв, Нико решил, что, наверное, и сам принял лишнего, но тут же добавил, что в этом нет ничего плохого. Он чувствовал себя легко и уверенно, а бремя забот больше не казалось таким уж тяжелым.
Нико откинулся на спину и уставился в черное звездное небо.
Здесь, в горах, звезды сияли ярче, чем внизу, и самые яркие почти пульсировали своим блеском. Повернув голову слева направо, он видел весь пересекавший небо молочно-бледный изгиб Большого Колеса, а когда следовал взглядом вниз от Колеса, к костру, с правой его стороны, то мог отыскать два своих любимых созвездия: Госпожу, держащую в руке сломанное зеркало, и, рядом и чуть дальше, Большого Глупца, Мудреца Мира, с его верным суррикатом, представленным четырьмя тусклыми звездочками. Этот суррикат, этот крохотный зверек, был его единственным спутником в самом конце, когда Большой Глупец, оставив небесный трон, отправился странствовать по свету и нести людям учение Дао.
Метеорит рассек черный купол, и за ним почти сразу пролетел второй. На востоке комета тащила через небо светящийся палец. Вбирая это все в себя, дыша этим, Нико испытывал умиротворение и покой.
И то и другое нарушило, однако, негромкое кудахтанье Эша.
"Напился и уже себя не помнит", - подумал Нико, решив для себя не отвлекаться на мелочи, но старик не унимался и продолжал хихикать.
- Что это вас так веселит? - раздраженно и слегка заплетающимся языком спросил наконец Нико.
Эш уже раскачивался вперед-назад, пытаясь удержать распирающий его смех, но вопрос лишь вызвал новый приступ веселья. Тыча чашкой в направлении своего спутника, старик выдавил из себя что-то нечленораздельное и начал снова.
- Все пропало! - прокаркал он карикатурным юношеским голосом.
Нико нахмурился. Щеки потеплели от бросившейся в лицо крови. Меньше всего ему хотелось вспоминать тот момент воздушного боя, когда он едва не поддался панике и отчаянию. Он уже приготовился ответить какой-нибудь резкостью, заткнуть старику рот, но Эш, словно разгадав его намерения, снова замахал рукой и затрясся в новом припадке смеха.
Что сыграло свою роль, Огненная вода Чима или веселый, без намека на злобность и снисходительность, блеск в глазах старика, сказать трудно, но Нико вдруг увидел смешную сторону эпизода, представлявшегося ему исключительно постыдным, унизительным и подлежащим безусловному забвению. А в следующий момент он уже хохотал вместе со стариком и колотил ладонью по колену. Завывая, как два идиота, они веселились, пока по щекам не побежали слезы.
- Все пропало! - снова прохрипел Эш, и оба покатились по траве, охая и хватаясь за бока. Пламя костра выхватывало из темноты их разгоряченные, ухмыляющиеся от уха до уха физиономии, и звезды сияли так близко, что до них можно было достать рукой.
- Все пропало! - кричали они вместе в черную ночь.