Каждый глоток в денежном эквиваленте значительно превышал недельную зарплату Ника. – Заждались, наверное, страшные подземные мадемуазели своего ненаглядного принца?
Юноша вспыхнул:
– Дя, ну сколько можно? У тебя почему-то «романтические субботы» и «прекрасные внеземные гурии», а у меня и пятницы шлюхины (Ник осмотрительно избегал употреблять ненормативную лексику при старшем родственнике – тот злоупотреблял ею сам, но племяннику не прощал), и мадемуазели страшные!
– Да ладно, Никитос, не кипятись. Наши с тобой гурии подозрительно похожи на гарпий – тела все больше куриные, а рожи – крокодилии, – дядя страдальчески вздохнул. – Тебе-то по фигу, ты других никогда и не видел, а меня тоска по настоящим довоенным красоткам ой как мучает!
– Неужели все так плохо?
– Гораздо хуже, чем думаешь. Пожалуй, отобью у тебя Ольгу. Чего пригожая девка пропадает, с балбесом малолетним лучшие годы прожигает… Ей нужен опытный мужчина, понимающий толк в красоте и..
– Дядя!
– Шучу, шучу. Только клювом не щелкай, не один я такой на станции ценитель упругих ценностей… Все, молчу, не нервничай, вырастет женилка, сам поймешь.
Ник старательно делал вид, что привычные подколы задевают его. Разговоры об Ольге заходили у них частенько, но всегда с неизменным результатом – один советовал взяться за ум, другой неизменно все пропускал мимо ушей. Однако сегодня спор отвлек дядю от мрачных мыслей о мертвом человеке, и Ник был искренне этому рад.
– Ну, я побежал? Завтра выйду к обеду?
– Погоди, шустрила. Костюм надень.
– Неееет! Ну, дя! Ненавижу его, он неудобный.
– Цыц! Приказы вышестоящих не обсуждаются. А джентльмен даже на бл… пардон, на романтических пятничных вечерах, должен выглядеть, как джентльмен. Надевай!
Ник безошибочно научился понимать, когда сопротивление бесполезно. Пришлось позорно, без боя, капитулировать. В подсобке магазина он скинул с себя «рабочую» одежду (по меркам Метро она считалась более чем приличной, чуть ли не выходной) и с тоской заглянул в стенной шкаф с настоящейвыходной одеждой. Здесь висело несколько дядиных костюмов в прозрачных чехлах: строгий черный – траурный, темно-серый, в темную же полосу – деловой, для переговоров, синий, с металлическим отливом – праздничный, для «выхода в свет». Что ни говори, а дядюшка был чертовски богат. До неприличия.
У Ника костюм был один, серый, на все случаи в жизни. Случаев, если честно, насчитывалось немного – деловые встречи, куда старший родственник стал брать его лишь недавно, до этого считая слишком мелким и безответственным, да еженедельные пятничные… хмм… калядки, пусть будет так.
Выглядел костюм шикарно и хозяина своего облагораживал до полной неузнаваемости. Нет, конечно, Ник выглядел представительно и без помощи бронебойных средств от кутюр и даже в заношенных джинсах весьма нравился девушкам, однако костюм делал его воистину неотразимым. Совершенно неотразимым – дамы буквально таяли на глазах. Говорите, женщины любят ушами? Ну-ну…
Портило благостную картину одно-единственное обстоятельство – дядя клятвенно обещал вырвать непутевому племяннику все конечности и отростки в случае порчи раритетной одежды. Уж лучше носить старые джинсы, чем таскать на себе мину замедленного действия – чуть посадил пятно, и ба-бах, полетели руки-ноги по закоулочкам!
– Так-с, повернись-покажись, – дядя вошел в подсобку и теперь разглядывал принарядившегося Ника. – Для местных шалашовок выглядишь вполне пристойно.
– Спасибо, наверное…
– Расслабься ты, костюм должен сидеть , это же вторая кожа. А пока я вижу перепуганного подростка в дорогой вещи с чужого плеча.
– Спасибо, наверное…
– Расслабься ты, костюм должен сидеть , это же вторая кожа. А пока я вижу перепуганного подростка в дорогой вещи с чужого плеча. Запомни: ты уже не подросток и не мальчишка, – это раз, и данная вещь твоя по праву, ты ее заработал – это два. Ну, а три…
Ник протестующее замахал руками – под номером три всегда шло напоминание о страшной каре, которая полагается за «арманивредительство» .
На прощание дядя вручил преобразившемуся племяшу двадцатилитровую канистру с солярой:
– Отвези к генератору, чего порожняком гонять. Да стой ты, сам на тележку поставлю, угадишься ведь! Все, иди, веселись. Я мешать вашим гормональным игрищам не буду, дойду до соседней станции, дела кое-какие улажу. До завтра, спиногрыз!
Ник уже вкатил было тележку в любезно распахнутую дверь, как неожиданно вспомнил о подаренной пачке сигарет:
– Дя, я сегодня чаевые нефиговые получил, – он продемонстрировал презент.
– Богато, ничего не скажешь, – дядя присвистнул от удивления. – И что, претендуешь на всю пачку? Для некурящего…
– Не для себя, форсануть бы перед дамочками…
– Хороший понт дороже денег, – медленно протянул дядюшка, усиленно массируя наморщенный лоб. Знак глубокой задумчивости. – Давай так: для левыхдевиц это слишком круто, моя жаба такого расточительства не одобряет.
Нику хотелось узнать, наконец, что за жаба такая, упоминаемая второй раз на дню, но перебивать старшего он поостерегся.
– А вот Ольгу свою угости сигареткой, побалуй немного. Красавицы это любят. Ну, все, адьё, мой юный друг, гуляй!
Под ворчливое тарахтение дизеля Ник отправился дальше. Самое валидольное,по дядиной терминологии, испытание ждало впереди – после «генераторной» коридор вновь сужался. До очень некомфортных семидесяти сантиметров… Приходилось передвигаться боком, приставными шагами.
У коридора была своя история, о которой Ник узнал лишь недавно, и, естественно, не от маниакально скрытного дядюшки. Рассказал один из покупателей, а истинность его слов подтвердили многие. Этого прохода в прежнем метрополитене не существовало, коридор обрывался на техническом помещении, называемом ныне «генераторной». Узенький лаз в бетоне и земной породе пробили благодарные жители станции. Благодарные дяде – его, Ника, дяде!
Донская вымирала, целиком и полностью, всем своим населением.