— Ну ты блин, прямо наизусть чешешь!
— Да ты что, это же такое впечатление произвело на всех! Народ, в полном охренении ходил и каждый мечтал такое же дело провернуть!
Выпили за поимку Зальмута, а потом Сухов неожиданно озаботился вопросом, не имею ли я какого либо отношения к автору известных песен — Лисову? Смущённо шаркнув ножкой, ответил что ещё как имею. Тогда Андрюха окончательно потеряв начальственную сдержанность, начал вопить. И вопил до тех пор, пока нам не принесли гитару, после чего состоялся импровизированный концерт. Но я его уже плохо помню. К нам заходили какие-то люди и громко хлопали после каждой песни так, что у меня начала побаливать голова. Потом, вроде даже Васин, на огонёк заглянул...
А как нас грузили в машину и везли на аэродром, не помню совсем. Последний проблеск сознания был, когда Андрюха наконец отлепил меня от себя и передал с рук на руки лётчикам со словами:
— Адрес, адрес мой не потеряй! Там и полевой почты и на всякий случай, домашний. Он у тебя в кармане!
Согласно кивнув, дескать, всё понял, позволил летунам затащить себя в самолёт, где благополучно отрубился. В себя более-менее пришёл только на пересадке в Одессе. Там, добыв в лётной столовой банку рассола, реквизировал её с собой и весь путь до Москвы мы с Птицыным, то хлебали из банки по очереди, то мирно дремали под шум моторов. Поэтому, по прилёту чувствовал себя нормальным человеком.
И это было хорошо, так как в аэропорту, нас встречал лично, мой командир. Колычев, в хипповом кожаном пальто и не взирая на мороз, в фуражке, дождался когда я сойду с трапа, а после так меня стиснул, что рёбра затрещали. Но видно смутившись своего порыва, отстранился и строго спросил:
— Ты почему так долго шлялся?
Но не выдержав строгого тона, опять заулыбался и сказал:
— Вот ни на столько не верил, что ты можешь просто так сгинуть, но всё равно, очень рад твоему возвращению.
А потом, видя как мы жмёмся в наших курточках на ветру, подтолкнул меня и Игоря к машине со словами:
— Так, давайте, грузитесь, а то только вашей простуды мне сейчас не хватало!
И нырнув в тёплое нутро ЗИСа, я, наконец, почувствовал, что вернулся домой.
— Ну, товарищ подполковник! Ну, не положено ведь, услышит кто — и меня и вас накажут!
Вот зануда, такую песню испортил! А она у меня по ассоциации родилась, когда здесь огляделся. В далёком детстве фильм видел, и момент из него запомнил — такое же окошко, камера и главный герой поёт про Сенечку... Только ему при этом никто не мешает. И вообще интересно — как они меня смогут за песню наказать? Посадят в другую камеру? Карцера однако, для старшего комсостава, уставом не предусмотрено. Мда... а ведь солдатика то, действительно могут поиметь, за то что допустил подобное. И всем будет плевать, что я офицер, а он ефрейтор и никак на меня повлиять не может... Ещё раз глянув на просящую физиономию бойца, прекратил пение и сказал:
— Хрен с тобой, золотая рыбка! Тогда буду читать стихи...
— Товарищ подполковник, у нас вообще шуметь нельзя.
— А что у вас можно?
— Сидеть...
— Ну ты и шутник... Ладно... Обед в вашей богадельне когда?
Круглое лицо ефрейтора, увидевшего, что высокопоставленный узник перестал дизелить, озарилась радостью и он, глотая слова, зачастил:
— А скоренько уже, скоренько. Через час, в аккурат и принесут!
Ну вот и славно. Кушать ещё не хотелось, только узнать про расписание «губы» никому не рано и никогда не поздно. Мне, правда, его вчера начгуб доводил, но я всё пропустил мимо ушей, даже не рассчитывая, что придётся здесь задержаться более чем на ночь. Только Колычев, похоже сильно обозлился и решил наконец, всерьёз засадить старого боевого друга в кутузку. Чтобы так сказать, прочувствовал разгильдяй Лисов, всю глубину своего падения и морального разложения. Правда, начав с угроз трибуналом, Иван Петрович закончил всего десятью сутками гауптической, блин, вахты. И даже когда я ему напомнил, что моё задержание, если судить по словам Мессинга, может всем выйти боком, никак не отреагировал. То есть отреагировал, сказав, чтобы товарищ подполковник, не сильно задавался и вообще этот арест, не просто так арест, а наказание за конкретное деяние и что мол по закону, я вообще попадаю под статью. Но зная меня давно и учитывая обстоятельства, он готов не доводить дело до трибунала, а дать своей властью десять суток. Чтобы я так сказать, лучше проникся...
Только один фиг обидно. Ведь не поленился отец родной и аж на гарнизонную губу отправил, а не просто домашним арестом ограничился. И главное, это всё проделал, со свежеиспечённым лауреатом Сталинской премии и кавалером уже второго ордена Ленина, который ещё после банкета толком не отошёл...
Хотя я и говорил, что верну эти сраные бабки, но командир закатил целую лекцию о равенстве перед законом и недопустимости подобных действий, тем более человеком, наделённым такими полномочиями как у меня. Трындел о чистых руках, горячей голове, спокойной совести и прочей фигне. Даже уголовный кодекс показывал. Я эту книжечку взял, но сразу полез смотреть не свою статью, а пятьдесят восьмую и всё что с ней связано. Попутно немного прокомментировал...
Для Колычева это стало последней каплей и обозвав меня неисправимым долбодобом, он, в ярости, упёк подчинённого расхитителя, на гарнизонку. А если смотреть трезво, то пострадал я как и все великие люди, исключительно за правду. Но того же Галилея, за заявку про то, что «она вертится» святая инквизиция к домашнему аресту приговорила, а меня, за правдиво написанный отчёт, сразу обвинили в растрате государственных средств и в турму посадили. А главное, за какие-то жалкие две штуки марок, будь они неладны!
И ведь, когда писал отчёт, была мысль соврать, будто я их потерял во время неравной битвы с англичанами. Но тогда, той мысли только ухмыльнулся и написал как есть. Кстати, потом, когда выйду, Колычеву скажу, что фиг я все две штуки возвращать буду! Полторы сотни, оставшиеся после покупки кольца, у меня лимонники слямзили. Так что с честного Лисова, только штука восемьсот пятьдесят! И ни копейкой больше! А то моду взяли, обдираниями заниматься...
Это мне тот момент вспомнился, когда Иван Петрович намекал, чтобы гонорары за песни, которые я принёс в этот мир и которые стали шлягерами, отдал в какой-нибудь фонд. Типа по большому счёту, я их украл и поэтому, чтобы облегчить совесть, гонорары с пластинок и отчислений за прокрутку по радио, надо бы вернуть. Ага, щаз! Может у меня ещё старые инстинкты живы, но с государством я никогда, ничем и не под каким видом делиться не буду! Нефиг морду баловать. Правда, прямо так, как думал, говорить не стал, а просто сказал, что ничего никому не отдам и с больной совестью как-нибудь постараюсь справиться. Командир, глядя на мою решительную физиономию, тогда удивился — мол в каких либо тратах я не замечен, в карты не играю, любовницы нет, до денег не жадный, так для чего мне такая куча бабок?
Колычев искренне недоумевал, поэтому и пришлось раскрыть свою задумку о том, что я собираюсь Лёхе с сестрёнками, взять квартиру в Москве. Найду жука — маклера, он всё и сделает — только плати. И с пропиской проблем не будет — я или с Иринкой фиктивный брак оформлю, а потом она остальных пропишет, или чтобы девчонке паспорт штампом не пачкать, просто усыновлю Пучкова. Командир, как про Лёху услышал, только что папиросу не проглотил:
— Ты ж старше него всего лет на десять, какое тут усыновление?!
— Какая разница, на сколько?! И кстати, закон этого не запрещает, так что возраст тут не причём! Зато пропишут моментом!
— А как же махинации с маклером? Это, как раз запрещает — до восьми лет строгача.
— Если никто не заложит, то не поймают!
Колычев тогда, на этот намёк сильно обиделся и разговор свернул, а меня выгнал. Ну а потом — командировка во Францию, похищение моей персоны англичанами, неожиданное возвращение, и вопрос с отдачей денег в фонд государства, умер сам собой...
Зато теперь, мелкоуголовный тип Лисов, показал себя во всей красе, прикарманив народные денежки. Только я, честно говоря, про это даже и не думал, когда с Санина их требовал. Вот ведь действительно — тут уже три года нахожусь, а старые замашки до сих пор живы. И чем же я лучше наших тогдашних правителей получаюсь? Те тоже — всё государственное на карман тырили, только шум стоял. У меня просто масштабы поменьше, но такой же вор как и они... Мда... Гонорары это конечно чисто моё, но вот с марками я похоже погорячился. Тут ведь дело принципа и не важно сколько украл. Быть похожим на современных приватизаторов, мне не хотелось совершенно, поэтому, загрустив, уселся за столик и, подперев голову руками, сильно задумался...
Но наверное, я всё-таки в душе пофигист, потому что уже через пару минут, прекратил терзаться высокими государственными мыслями, решив просто отдать эти деньги, рублями по курсу и вопрос закрыть. А потом, начал вспоминать приём в Кремле по случаю награждения сначала премией, а ещё через день и орденом — за осеннюю разведку.