Оба с виду молодые и бледные; один из них торопливо зашагал навстречу красной машине, в которой сидели молодая женщина и двое мужчин. Херманссон поняла, в чем дело, и, когда Гренс уже собирался постучать в окошко, опустила свое стекло и показала удостоверение:
– Мы следователи. Все трое.
Мариана улыбнулась полицейскому. Он не только выглядел юным – он, скорее всего, и был очень молод, даже моложе ее самой. Он, наверное, служит всего несколько недель – мало кто не знает Эверта Гренса в лицо.
– Это вы приняли тревожный звонок?
– Да.
– Кто звонил?
– Аноним, если верить диспетчерской.
– Вы говорили – это расправа?
– Мы говорили, что это похоже нарасправу. Поймете, когда подниметесь в квартиру.
Дверь на пятом этаже, самая дальняя от лифта, была открыта. Возле нее дежурил еще один полицейский в форме. Этот был постарше, служил подольше; он узнал Сундквиста и кивнул ему. Херманссон загодя раскрыла удостоверение, и ей осталось только предъявить его. Она и сама не знала, прослужит ли где‑нибудь настолько долго, чтобы ее начали узнавать не только ближайшие сослуживцы; вряд ли – она не из тех, кто подолгу сидит на одном месте.
Все трое надели белые халаты, пластиковые бахилы и вошли; Эверт упрямо остался ждать медлительного лифта, пообещав скоро присоединиться к коллегам.
Тесноватая прихожая, спальня с простой узкой кроватью, кухня с красивыми зелеными шкафчиками и рабочий кабинет с покинутым письменным столом и пустыми книжными полками.
Еще комната.
Переглянулись, вошли.
Из мебели в гостиной имелся только большой четырехугольный обеденный стол из дуба и к нему – шесть стульев. Четыре стула стояли рядом, пятый – чуть в стороне и косо, словно сидевший на нем внезапно поднялся. Шестой лежал на полу; тяжелый стул почему‑то упал, и следователи подошли поближе, чтобы разобраться.
Темное пятно на ковре они увидели сразу.
Большое, с неровными краями, почти коричневое пятно. Прикинули – сантиметров сорок‑пятьдесят в диаметре.
Тут же увидели и голову.
Голова лежала посреди пятна, словно плавая в нем. Мужчина казался довольно молодым – определить возраст мешало изуродованное лицо, однако тело было мускулистым, а одежда – такого рода, какую люди в возрасте носят редко: тяжелые черные ботинки, черные джинсы, белая футболка, обилие серебра – на шее, запястьях, пальцах.
Свен Сундквист постарался сосредоточиться на пистолете в правой руке.
Если долго смотреть на пистолет и отсечь все остальное, может быть, удастся не увидеть отвратительной смерти, которой ему никогда не понять.
Пистолет черно поблескивал; калибр – девять миллиметров; а вот такую марку не часто встретишь на месте преступления – «радом», польское оружие. Свен наклонился к технику‑криминалисту – подальше от жизни, которая вытекла из тела, оставив темное пятно на дорогом ковре. Затвор словно застрял в переднем положении; Свен как будто видел патрон, досылаемый в патронник, он тщательно рассматривал дуло, рукоятку, шпильку предохранителя, искал, за что зацепиться взглядом, лишь бы не смотреть на смерть.
Нильс Кранц стоял в стороне. Рядом – двое коллег помоложе. Втроем они обыскали здесь каждый угол. Один из криминалистов что‑то снимал на стене, на белых обоях. Свен отвернулся от головы и стал рассматривать камеру. Объектив был направлен на маленькое пятнышко – совершенно безопасное, оно располагалось достаточно далеко от безжизненных глаз.
– В черепе жертвы одновходное отверстие от однойпули.
Кранц неслышно зашел за спину своему коллеге с камерой и оказался возле Сундквиста.
– Но двавыходных отверстия.
Свен отвернулся от пятна на обоях и вопросительно посмотрел на старшего криминалиста.
– Но
Они снова выясняли, кто главнее. Не в последний раз. И ему всегда нужно выходить победителем.
Кровавые пятна – поменьше на обоях в прихожей, побольше на стенах в другом конце большой гостиной, еще больше на обеденном столе; самые большие растекались по полу вокруг перевернутого стула. Чем ближе к трупу, тем темнее и гуще становились пятна, а самым отчетливым было большое пятно на ковре, на котором покоилась безжизненная голова.
Гренс сидел так близко, что расслышал бы, шепни вдруг мертвец что‑нибудь. Но безымянный мертвец молчал.
– Эверт, входное отверстие. Вот.
Нильс Кранц снимал на видео, фотографировал, ползал вокруг трупа на четвереньках; он был одним из немногих профессионалов, которым Гренс доверял. Снова и снова Кранц доказывал: он не из тех, кто хватается за простой ответ, чтобы на час раньше уйти домой и усесться перед телевизором.
– Дуло пистолета прижали к голове. Поэтому давление газов между дулом и виском оказалось колоссальным. Сам видишь. Полголовы разнесло.
Кожа лица уже стала сероватой; глаза пустые, рот – прямая черта – уже никогда не заговорит.