– Батюшка Кот, – начал Морозов, косясь на нетронутую сметану. – Уважь нас сказкой, будь так любезен!
Кот лениво зевнул. Обнажилась ребристая, точно щучьи жабры, розовая пасть.
– А мы тебе кошечку! – умильно пообещал боярин.
Кот перекатился на бок, вскинул заднюю ногу и вызывающе облизал коленку.
– Не выходит у вас беседа, Петр Симеонович, – ехидно заметили сзади.
Морозов начал багроветь. Не чужие доведут, так свои подсуропят. Ниоткуда помощи не жди.
– Юродствуешь, значит! – с горечью воскликнул он, глядя на Кота. – Что уж только не предлагали тебе, извергу! И кошечку, и курочку! И по шерстке, и против шерстки! А ты ни в какую!
Призрак плахи блеснул перед внутренним взором закручинившегося боярина.
– Что ж с тобой делать! – Он схватился за голову и вдруг шмякнулся по-турецки прямо перед Котом.
Сзади охнули и загомонили:
– Петя! Куда?
– Окстись!
– Порвет!
Кот уставился на опрометчивого боярина янтарными глазищами. Эх и страшная тварюга! С пса сторожевого ростом. Шерсть гуще коврового ворса. Усы длинны, как стебли лука-порея. Зрачки черней ужиной шкуры.
Из растопыренной лапы беззвучно выдвинулся кинжальной остроты коготь.
Морозов сглотнул. Но отступать было поздно.
– Эх, пропадать, так со сказочкой! – с бесстрашием отчаяния заявил он. – Раз ты, батюшка, молчишь, слушай мои побасенки!
Он хрипло откашлялся и начал, зажмурившись, чтобы не видеть гнутого орлиного когтя:
– Жил старик со своею старухой у самого синего моря! Они жили в ветхой землянке тридцать лет и три года. Раз вышел старик на берег и закинул в море свой невод…
– Не вышел на берег, а сел в лодку, – хрипловато поправил кто-то. – И не невод забросил, а удочку.
Морозов осторожно приоткрыл глаза.
Позади боярина встало ошеломленное молчание: казалось, попятишься – и врежешься в его упругую стену.
– В лодку? – переспросил Морозов, таращась на Кота.
Зверь солидно кивнул.
– Сам врать люблю, грешен, – певуче сказал он. – А другим не дозволяю. Уж берешься рассказывать, так говори правду.
И он пронзительно глянул на Морозова. В зрачках его бедный боярин узрел обещание лютой смерти, по сравнению с которой плаха показалась бы милостью.
– П-пустил раз Иван-Царевич к-каленую стрелу, – начал он, заикаясь, – и прилетела она к лягушке на б-болото…
Кот издал короткое рассерженное шипение. Рассказчик поперхнулся на полуслове.
– Не стрелу, а топор, – хмуро буркнул Кот. – Не к лягушке, а к старушке. И не Иван-Царевич, а юный студиозус, помрачившийся духом от крайней нужды и чрезмерной рефлексии. Все вранье! Давай другую!
В круглых глазах сверкнула молния.
– В третий раз пришел невод с золотою рыбкой! – пролепетал боярин, позабыв от страха все сказки, кроме «Рыбака и рыбки». – Отпусти, говорит, меня, старче! Исполню любое твое желание!
– Чушь собачья! – Кот повысил голос.
Морозов дрогнул и вжал голову в плечи.
Зверь встал на четыре лапы, выгнул спину и прошелся перед боярином туда-сюда, охаживая себя по бокам пушистым хвостом. Видно было, что он сильно недоволен.
– По-твоему, вот такая малюсенькая рыбешка может любое желание выполнить?
Он устремил на Морозова негодующий взгляд.
Как ни был перепуган боярин, он углядел, в чем его спасение. Кота явно раздирали противоречивые чувства. Сам он сказок рассказывать не желал. Однако не мог вытерпеть, когда их перевирал кто-то другой.
Сам он сказок рассказывать не желал. Однако не мог вытерпеть, когда их перевирал кто-то другой.
– Не знаю я правды, батюшка, – виновато признался Морозов. – Что, не может?
Негодующее фырканье было ему ответом. Кот подтащил одной лапой цепь поближе, чтобы не стесняла движений, и принялся размеренно ходить вдоль нее.
Краем глаза Морозов заметил в дверях изумленного царя, а за его спиной – Несмеяну.
– В общем, дело было так, – с видимым отвращением процедил Кот. – Жили-были старик со старухой. В землянке. Тридцать лет и три года. Здесь ты правильно начал. Вот только невод старик с берега не забрасывал! У берега одни морские огурцы и прочая шелупонь водится. Толку-то от них! Нет, он сел в лодчонку и поплыл, а удочка у него уже наготове лежала.
Кот хмуро зыркнул на столпившихся в углу бояр.
– Плыл он, плыл неведомо куда, и вдруг клюнуло! Вытаскивает старик удочку, а на крючке золотая рыбка болтается. Малек, с палец. Ни на жареху ее, ни на засолку. «Ладно, – думает старик, – пущу тебя на уху». А рыбка ему молвит человеческим голосом: отпусти, мол, меня, старче, а я тогда исполню твое желание.
– Вот! – не выдержал Морозов. – Я же говорил!
– А теперь помолчи! – огрызнулся Кот. – Старик ей сразу: хочу быть богатым, здоровым и красивым! А рыбка ржет.
– Что делает? – переспросила из-за спины батюшки-царя изумленная Несмеяна.
– Посмеивается, – не стал сгущать краски Кот. – Я, говорит, рыбешка мелкая, и желания исполняю небольшие. А чтобы тебе стать здоровым, богатым и красивым, рыба-кит нужна, не меньше.
Все присутствующие отчего-то дружно вздохнули.
– «Раз такое дело, – отвечает ей старик, – хочу новое корыто! Корыто-то можешь справить, мелюзга?»
«Корыто могу!» – обрадовалась рыбка. Плавниками дернула, хвостом махнула, губами шлеп-шлеп. «Готово!»
Отпустил ее старик и домой возвратился. Глядь – и точно: новое корыто!
Кот пружинисто перешагнул через цепь и некоторое время ходил туда-сюда в задумчивом молчании.
– А старуха давай требовать большего! – не выдержав, подсказал царь.
– Не такая уж и старуха, – возразил Кот. – Сорок шесть лет всего. Могла бы цвести и предаваться легкомысленным женским удовольствиям. А вместо этого руки портила стиркой!
Он сморщил нос.
– Конечно, ей хотелось радостей жизни. Вот старик и отправился рыбачить, только заплыл еще дальше. И что бы вы думали? Поймал!
Кот удивленно качнул головой, будто сам себе не верил.
– На этот раз клюнула золотая рыбка побольше. С ладонь! И попросил у нее старик не новое корыто, а целый дом. Подплывает к берегу, а на пригорке терем стоит, в окошко старуха довольная смотрит, прихорашивается.
Тут-то старик и смекнул, в чем дело. Одна рыбка – одно желание. Чем крупнее рыбешка, тем больше у нее сил. А возле местных берегов, получается, целые косяки их бродят!
Как представил рыбак, сколько всего можно получить, если выловить золотую рыбину величиной с сома, у него даже волосы несуществующие на лысине зашевелились. Фантомные боли, так сказать. А старуха подзуживает. Иди, мол, лови, не ленись!
Кот сел и по-собачьи почесал лапой за черным бархатным ухом.
– Все зло от баб, – понимающе вздохнул кто-то и тут же ойкнул, покосившись на Несмеяну.
Но увлекшаяся сказкой царская дочь пропустила дерзость мимо ушей.
– А дальше, дальше-то что было?
Кот тяжело вздохнул:
– Это только сказка быстро сказывается, да и то не всякая. Скажем, один английский сказочник затеял такую сагу, что целых двести лет хоббитам икается…
Кот мигнул и замолчал, словно утратив начисто нить разговора.