Ему это место не понравилось, но тут уж ничего нельзя было поделать. Он был ее опекуном («да, да, понимаете теперь?»), он должен был ее защитить, а это означало, что на него возложена обязанность, которую ему надлежит исполнять. Но он услышал, как в голове у него поднимается ветер. «Я во власти Тартара, — донеслось из вихря. — Слушай, просто слушай. Нас семеро, и мы стоим возле его ног». Он быстро надел наушники и включил звук на полную мощность, чтобы слышать только пение виолончели и скрипок.
Тропа, которую он выбрал, была неровной, пыльной и усыпанной камнями, на обочине лежали прошлогодние листья, хотя и более тонким слоем, чем на земле под деревьями, шатром раскинувшимися над его головой. На кладбище царила прохлада, воздух был чист и свеж, и он подумал, что может сосредоточиться на этом — на ощущении воздуха и запахе свежей зелени — и голоса не станут его мучить. Он глубоко вздохнул и расстегнул ворот рубашки. Тропа изогнулась, и он увидел женщину впереди себя. Она остановилась посмотреть на памятник.
Этот памятник отличался от других. Погода и его не обошла своим вниманием, но растительности под монументом не было, и он стоял гордый и незабытый. На мраморном основании лежал спящий лев. Льва изваяли в натуральную величину, поэтому и основание было большое, покрытое высеченными надписями и именами, и они не стерлись.
Она провела рукой по каменному животному, погладила его широкие лапы и морду с закрытыми глазами. Ему показалось, что она сделала это на удачу, и, когда она пошла дальше, он тоже прикоснулся пальцами к каменному льву.
Женщина свернула направо, на более узкую дорожку. Навстречу ей ехал велосипедист, и она шагнула в сторону, в заросли дикого винограда и щавеля, где шиповник обвивал крылья молящегося ангела. Немного дальше она снова уступила дорогу парочке, шедшей рука об руку, при этом каждый другой рукой толкал перед собой коляску. Ребенка в коляске не было, там стояла корзинка с продуктами для пикника и бутылки, блеснувшие на солнце, когда он проходил мимо. Она приблизилась к скамье, на которой сидела группа мужчин. Они курили и слушали музыку, доносившуюся из бумбокса. Музыка была азиатской, да и мужчины были азиатами. Музыка звучала так громко, что даже он слышал ее, несмотря на пение виолончели и скрипок в наушниках.
Он вдруг понял, что она — единственная женщина, которая ходит по этому месту одна. Подумал, что это опасно, и его страхи подтвердились, когда головы азиатов повернулись ей вслед. Мужчины не двинулись, не пошли за ней, но он знал, что им этого хотелось. Одинокая женщина означает предложение мужчине, а если нет, такую женщину следует научить дисциплине.
Как глупо она сделала, придя сюда. Каменные ангелы и спящие львы не смогут защитить от опасностей, подстерегающих ее в таком месте. Стоит светлый летний день, но над кладбищем нависли деревья, повсюду растет густой кустарник, так что нет ничего легче, чем напасть на женщину, оттащить в кусты и сделать с ней что угодно.
Ей нужна защита в мире, в котором никого нет. Как же она этого не понимает?
Тропа вышла на поляну с некошеной травой, побуревшей из-за недостатка дождей и вытоптанной людьми, идущими к часовне. Часовня, построенная в форме креста, была кирпичной, со шпилем, упиравшимся в небо, с круглыми окнами-розетками на стенах трансепта. Но войти в часовню было нельзя: здание оказалось разрушено. Только вблизи он увидел, что от двери остались лишь железные перекладины, окна заколочены металлическими листами, а между переплетами окон-розеток уже не витражи, а дикий виноград, прильнувший к окнам как мрачное напоминание о том, что ждет каждого в конце жизни.
Он удивился тому, что часовня совсем не такая, какой выглядела даже с короткого расстояния от тропы, но, похоже, для женщины это не было новостью. Она приблизилась к развалинам и, вместо того чтобы посмотреть на них, подошла к скамье, стоящей на некошеной траве.
Она приблизилась к развалинам и, вместо того чтобы посмотреть на них, подошла к скамье, стоящей на некошеной траве. Он понял, что сейчас она повернется, сядет к нему лицом и увидит его, и рванулся в сторону, где позеленевший от лишайника ангел обнимал крест каменной рукой. В поисках укрытия он нырнул за памятник, а женщина тем временем уселась на каменную скамью, открыла сумку и вынула книгу, но, конечно, не справочник «А-Z», ведь она уже знала, где находится. Это мог быть сборник поэзии или молитвенник. Она начала читать и вскоре полностью погрузилась в чтение. «Глупо», — подумал он. «Она зовет Иеремиила»,
Они вошли в дом, и Мередит тотчас заметила, что ни одной вещи Джемаймы там не осталось, по крайней мере в кухне, а дальше Мередит и идти не захотела. В голове у нее загудели тревожные колокола, ладони вспотели, пот из-под мышек заструился по бокам. Отчасти это было из-за жары, но главным образом из-за ощущения, что здесь что-то не так.
Мередит еще на улице почувствовала, что в горле у нее сухо, словно в пустыне. Наверное догадавшись об этом, Джина Диккенс усадила ее за старый дубовый стол и принесла из холодильника воду в ледяной бутылке, такую, от которой Джемайма отказалась бы с презрением. Джина налила им обеим по стакану и сказала:
— У вас такой вид, словно вы… Не знаю даже, как назвать.
— Сегодня наш день рождения, — глупо сказала Мередит.
— Ваш и Джемаймы? Кто она?
Поначалу Мередит не поверила, что Джина Диккенс ничего не знает о Джемайме. Как он мог так долго жить с Джемаймой и ничего не сказать о ней своей… Неужели Джина его новая любовница? Или она у него в череде любовниц? А где все остальные? Где Джемайма? Ох, Мередит с самого начала знала, что ничего хорошего от Гордона Джосси не дождешься.
— …в саду Болдер, — говорила Джина. — Возле Минстеда. Вы знаете это место? Он там крышу крыл, а я заблудилась. У меня была карта, но я ничего не понимаю даже с картой. Не ориентируюсь в пространстве. Север, запад — мне это ничего не говорит.
Мередит поднялась. Джина рассказывала ей о том, как повстречалась с Гордоном Джосси, но Мередит это было безразлично. Ее интересовала только Джемайма Хастингс.
— Он ни разу не упомянул Джемайму? А «Королевские кексы»? Магазин, который она открыла в Рингвуде?
— Кексы?
— Это ее бизнес. Сначала она занималась этим дома, потом дело у нее разрослось, надо было поставлять продукцию в пекарни, отели и на детские праздники… Он что же, ни разу об этом не говорил?
— Боюсь, что нет.