Просто забавно. Вы эти публикации передаете ему? — показал я на разворот «Форбса».
— Это не входит в мои обязанности — я ведь не состою в секретариате президента. — Мне показалось, что она еле заметно улыбнулась над моей нехитрой подставой. — Вообще‑то этим занимаются Пи Ар и аналитический отдел. Уверена, что они это тщательно отслеживают.
— Замечательно! А то я заволновался — вдруг он об этом не знает?
— О публикации в «Форбсе»? — переспросила осторожно Лена.
— Нет, о том, что он уже миллиардер…
Она смотрела на меня иронически.
— Вы, оказывается, шутник и весельчак, Сергей Петрович. Кстати, я думаю, что наш шеф эти публикации читает как развлечение.
— Почему? Дело‑то как бы серьезное…
Лена пожала острыми плечиками:
— Мне кажется, что все цифры в рейтинге — псевдеж и чепуха. У этих людей может быть денег гораздо больше или значительно меньше, но наверняка не столько, как указано в списке. Такие средства — слишком серьезная вещь, чтобы информировать о них досужих зевак и налоговые команды. Реальные цифры — не для посторонних, это интимно‑конфиденциальная информация.
Понял, Серега? Ощутите разницу, Верный Конь — вот что такое настоящий личный секретарь, скромная, сдержанная корпорейт‑герл с этикеткой‑лейблом на попке — «Made in new Russia».
— Все понял, Лена. Последний вопрос: вам как больше нравится — биллионер или миллиардер?
Она откровенно засмеялась:
— Если можно в единой валюте, то лучше — миллиардер!
— Отчего так?
— Не знаю, звучит красиво. Кажется, Феллини говорил: слово «миллиард» заполняет весь рот.
— Замечательно! Усладив свой рот вкусом чужих миллиардов, приступим к нашим сиротским делам. Готовы?
— Как штык! — сообщила Лена.
— Пишите: «Режиссер‑постановщик детского приключенческого сериала „Верный Конь, Хитрый Пес и Бойкий Кот“ Сергей Ордынцев проводит в воскресенье кинопробы…»
Лена подняла на меня удивленно‑недоумевающий взгляд.
— Пишите‑пишите, Лена, — все правильно. Итак, «…кинопробы на роли главных героев фильма. Желающие принять участие в конкурсе должны прислать конверты со своими реквизитами и фотографией по адресу…» Какой у нас абонементный ящик?
— А/я 1/4 9648/1‑Р.
— Пишите номер. Затем: «…Получив письмо с приглашением на пробы, вы можете справиться о подробностях по телефону…» Дайте, Лена, мой номер… 920‑24‑24.
— Они нам головы разбомбят своими звонками. Вы тут работать не сможете, — рассудительно заметила Лена.
— А я тут и не собираюсь работать, — искренне признался я. — Отныне, Лена, это ваш кабинет. Будете сидеть здесь и фиксировать амбиции будущих кинозвезд.
— Нехорошо обманывать детей, — заметила Лена. — А у вас дети есть, Сергей Петрович?
— Есть. И жена у меня есть. И собака — черный коккер. И всех их я всегда обманываю. Живу в грехе…
— Не мучитесь?
— Никогда! Какой‑то досужий болт подсчитал, что человек за год врет так или иначе тысячу раз. У меня получается много больше.
— Не совестно?
— Нет. Моя ложь не корыстная, а ситуативная. Вот, например, выдаю себя за режиссера. Или делаю вид, что доверяю вам…
— А вы мне не доверяете?
— Я — полицейский. Народ мы противный, подозрительный. Почти как финансисты. Всегда возникает масса неуместных вопросов.
Всегда возникает масса неуместных вопросов. Вот, например, хочется знать: вы меня расспрашиваете просто так? Или зачем‑то? — осведомился я.
Лена смотрела на меня в упор, даже не скрывая улыбку.
— Зачем‑то просто так… Личный секретарь по возможности должен знать о своем боссе все.
— Может быть. Правда, босс по крайней мере должен быть уверен, что это знание не просачивается никуда. В том числе к более боссистым боссам…
— Пока я могу просочить наверх только одно знание — вы занятный и очень закрытый человек, — уверенно сказала Лена.
Улавливаешь, Серега, что личный секретарь — это тебе не какая‑нибудь задрипанная отдельская секретарша, измызганная жизнью секретутка, с продуктовыми авоськами под столом, раздолбанная сотрудниками, вобравшая в себя всю жизненную стужу казенных дерматиновых диванов, с судьбой тусклой, как сумеречный свет, сочащийся по вечерам в окна кабинетов, где вы празднуете после работы свой служебный усталый оргазм…
Я потряс головой, включился:
— Вот и отлично! Значит, это объявление — у вас на контроле. Возьмите за глотку ваш отдел общественных связей, пусть не спят, не едят, камни грызут, обеспечат сегодня предоплату — завтра объявление должно выйти на всех коммерческих радиостанциях города, во всех многотиражных развлекательных газетенках. По радио пусть крутят, как рекламу, каждые полчаса… Сбросьте обязательно это объявление в Интернет. Внимательно слушайте все ответные звонки, один из них обязательно привлечет внимание…
— Окстись, Карабас! Чем он тебе не угодил?
— Невезуха историческая! Ну представь себе, не повезло бы Колумбу — открыл он нас, Россию. А Никитин Афанасий ошибся и, наоборот, вместо заветной, нищей и вшивой Индии откупорил бы для нас Америку. Мы в результате здесь все катаемся на «кадиллаках», а в Америке Жириновский с Зюгановым в их конгрессе, Государственной Думе, значит, безобразничают…
Меня потряс размах геополитических конструкций Карабаса. Я подложил себе в тарелку из большой глиняной миски пельменей, полил соевым соусом, взял стакан в руку и спросил:
— Как житуху обеспечиваешь?
— По‑разному, — проглотил пельмень Карабас. — В кино трюками подрабатываем. Не разживешься с этого… Ну и поручения кой‑какие рисковые выполняем… Стремно, конечно, но моим ребятам не привыкать. А иначе сейчас не выжить.
— Н‑да, не весело…
— Перестань, Кот! Вольная жизнь — ничего слаще не бывает. Я тебе что скажу — многие за деньгами погнались, потому что верили: деньги — это и есть свобода. Кто мошну не словил, так и живет в этом блазне…
— А кто словил?
— Тот ярмо себе на шею соорудил! И чем деньга больше, тем хомут теснее. Ты посмотри — все с этими баксами как с ума посходили…
— Это‑то мне как раз понятно, «зелень» — штука хорошая!
— А что — «зелень»? — возбух Карабас.