Художник рассказывал мне о своих планах, у него только что купили картину, заказали новую… Художник был счастлив, говорил о том, что напишет через год, через два, куда съездит за новыми впечатлениями… А жить ему оставалось пять минут, до поворота за угол. Его там встретили уличные грабители и зарезали за пустой кошелек… А как была восхищена и счастлива молодая пара, когда я подарил им билеты на «Титаник»!
Лицо Игрока вдруг превратилось в неподвижную маску, а глаза блеснули льдом.
– Значит, вы решили не отвечать на мои вопросы, господин Орлов… То есть вы считаете, что можете себе это позволить.
– Вы – сдаете карты, – тихо, но твердо произнес Орлов. – Вы об этом неоднократно говорили, это правило номер один нашего сотрудничества. Так?
– Так. И что?
– Вы карты сдаете, а я ими играю, уважаемый…
Что-то дрогнуло в лице Игрока, когда он услышал это «уважаемый», распознал оскорбительную, лениво-барскую интонацию.
– И я, не нарушая правил, могу сохранить жизнь Всеволоду Александровичу Залесскому. Могу оставить его в сорок первом, могу отправить его домой…
– Как он пожелает?
– Как он пожелает, – кивнул Орлов. – Вы установили такие правила и обещали мне, в обмен на мое честное слово, правила не нарушать. Не так?
Игрок задумчиво поболтал вино в бокале. Слишком резко – несколько капель вылетели на белоснежную скатерть.
– Вы правы, – сказал наконец Игрок. – Тут – вы правы. Игра есть игра, и правила есть правила. Их нельзя менять на ходу, даже если они нас не устраивают. Можете и дальше играть со своими игрушками. Но вы сами сказали – я сдаю карты. Добавлю – я указываю цель игры. А вы делаете то, что я говорю. Как с тем древним городом. Привезти в прошлое «катюши», нанести удар снарядами с отравляющим газом, увезти «катюши»…
Игрок искоса посмотрел на Орлова, словно ожидая от того вопроса. Но Орлов молчал.
– Вы забавный человек, Даниил Ефимович. – Игрок допил вино. – Вы себе кажетесь взрослым и самостоятельным, но на самом деле… Вам же до смерти хочется спросить, что это был за город. Зачем мы с вами его уничтожили, что обрекло несколько тысяч человек на мучительную смерть? Ведь хотите, но думаете, что взрослым мальчикам не к лицу такое любопытство. А хотите, я вам и так скажу? По дружбе.
– По дружбе? – со странной интонацией спросил Орлов.
– А мы разве не друзья? – очень удивился Игрок. – Разве вы не испытали ко мне дружеских чувств, когда я предложил вам жизнь? Тогда, в двадцатом? Неужели забыли?
…Чахлая роща из акаций, пронизываемая насквозь ветром и пулями.
«Маузер», который с каждым выстрелом становится все легче и легче, пытается взлететь кверху, прижаться дулом к виску Орлова, предложить выход – жестокий, но честный.
Женька Корелин загнал-таки своего старого приятеля и брата своей жены в ловушку. Загнал и не выпустит – слишком много всего накопилось, даже если не считать двух приговоров революционного трибунала и трех личных приказов Правителя Юга России уничтожить предателя, нарушившего присягу. Поручика Орлова ни белые, ни красные не собирались брать живым. Женьку было даже немного жаль – Орлов умрет в этой рощице, неподалеку от Феодосии, а ему придется с этим жить дальше и как-то рассказать об этом своей жене… Убил я твоего брата, скажет Женька, своей рукой убил, а жена ему…
Да какое дело Орлову до того, что будут о нем говорить после смерти? Орлов понимает, что «маузер» прав. Что не стоит так поступать с Женькой Корелиным, нужно снять с него грех убийства друга, пусть бывшего, и взять этот грех на себя…
«Маузер» наконец припал дулом к виску Орлова.
Указательный палец лег на спусковой крючок. Мелькнула мысль проверить – а точно ли в пистолете последний патрон, может, просчитался в горячке и можно немного повременить со смертью, еще раз выстрелить в кого-то из красных… Чушь, сказал себе Орлов, не мог он просчитаться. Все точно – последняя пуля в стволе. Билет на свободу.
Вот сейчас, подумал Орлов. Можно, конечно, подождать, когда красные наконец сообразят, что загнанный враг революции и белобандит не будет стрелять, дождаться, когда Женька войдет в рощу, и застрелиться у него на глазах, весело подмигнув. Или нельзя? Женька быстро стреляет, влепит пулю в локоть – и все. И допросы. С Женьки станется в последний момент не убить брата своей жены.
Орлов вздохнул. Сейчас. Вот никогда не думал, что будет так тяжело. Всегда полагал, что сделает ПОСЛЕДНИЙ выстрел не задумываясь, легко.
– Закурить не найдется? – прозвучало вдруг сзади.
Если бы Игрок тогда сказал что-то другое… Окликнул бы, позвал по имени, крикнул, чтобы не стрелялся поручик, то Орлов нажал бы на спуск, но вот это «закурить» застало его врасплох.
– Что? – только и смог он спросить, оглянувшись через плечо.
– Закурить нет? – Мужчина лет тридцати стоял, прислонившись плечом к дереву, и держал в руке раскрытый портсигар. – Все выкурил, вот, полюбуйтесь.
– Какого?.. – пробормотал Орлов.
– Значит, нету… – печально протянул мужчина.
У него было странное лицо. На первый взгляд – моложавое, гладкое, без морщин, будто детское. Но потом начинало казаться, что кожа на лице – ненастоящая, что и не кожа это вовсе, а гладкое лакированное папье-маше. Как у куклы. Или у маски.
– Нету… А вы жить хотите, господин Орлов? – спросил мужчина.