— Это перечень того, что мне нужно, — ответил капитан. — Там всего один пункт, но…
— Один пункт… — протянул Егоров. — Вы мне еще раз свои документы покажите, товарищ капитан.
— Что-то не так? — Сличенко достал свои документы и положил рядом с бумагой.
— Даже не знаю… — Егоров усмехнулся и демонстративно почесал в затылке. — На вид — вы кадровый военный… Но вы ведь должны знать, что существует определенный порядок… особенно в нашем случае… мы ведь, простите, не тушенку здесь храним.
— Я знаю, — сказал Сличенко. — Но обстоятельства…
— Обстоятельства… Обстоятельства, товарищ капитан, придуманы для оправданий… и не более того. — Егоров вздохнул, отодвинул документы и взял листок. — Люди все это придумали, чтобы…
Егоров развернул бумагу, прочитал. Кашлянул, будто что-то застряло у него в горле.
— Вы соображаете, что просите? — через секунду спросил он у капитана и загасил окурок прямо о крышку стола.
— Более-менее, — спокойно ответил капитан. — А что я еще мог у вас просить?
— Ну… — Егоров еще раз взглянул на бумагу. — Там, бензин, патронов, ту же самую тушенку, в конце концов. У меня здесь остается куча провизии между прочим.
— Тушенка мне не нужна, — сказал Сличенко.
— Я вижу, вижу… — Егоров осторожно положил бумагу на стол. — А мы ведь с вами знакомы…
— Павлоградский полигон, первого августа тридцать восьмого. — Сличенко еле заметно улыбнулся. — Я тогда был лейтенантом, сопровождал генерала…
— Да-да, я помню. И это, вы полагаете, дает вам право требовать…
— Просить. И не это дает мне право, а обстоятельства…
— Ладно, предположим… — Егоров положил ладонь на бумажный листок. — Я сошел с ума, произошло чудо, и вы получите требуемое… В карманах, извините, понесете?
— Мне понадобится все это вместе с машинами, — спокойно сказал капитан.
— Я понял, вы — сумасшедший.
— К сожалению — нет. Я — командир батареи реактивных минометов. И уже это — секретная информация.
— Это что-то меняет?
— Это — нет. Но в этих краях только у вас есть нужное мне. И я это получу.
— И вы это получите… Возьмете штурмом? Других способов я не вижу. Можете попытаться еще мне угрожать, но это тоже бессмысленно. — Егоров закрыл глаза и потер переносицу. — Я дико устал. Я не сплю вторые сутки. Я чуть не расстрелял сегодня человека только за то, что тот попросил разрешения сбегать в соседний поселок к жене. И я совершенно не расположен…
Егоров оперся руками о стол, собираясь встать.
— Выслушайте меня, пожалуйста, — тихо сказал капитан Сличенко. — Просто выслушайте. Я понимаю, что вы не имеете права, но…
— Хорошо. — Егоров откинулся на спинку стула. — У вас есть десять минут.
Капитан говорил пять минут. Егоров слушал, не перебивая.
И молчал даже после того, как закончил говорить Сличенко. Молча достал папиросу и молча закурил. Встал, прошелся по комнате, скрипя половицами.
— И вы полагаете себя умнее командования? — спросил наконец Егоров. — Генштаба, наркома обороны? Генерального секретаря, в конце концов… Вы умнее их всех?
— Нет, не умнее, — ответил Сличенко.
— Но у меня появилась возможность сделать что-то… Что-то важное и значимое. И я…
— И вы пойдете под суд, если даже останетесь в живых. И вы сейчас даже представить себе не можете, чем все это закончится. И чего будет стоить.
— Но кто-то же должен взять на себя ответственность, — возразил Сличенко. — Кто-то, кто готов…
— Ну да, Наполеон при штурме Тулона… Потом еще пушки на улицах Парижа…
— Я не хочу быть императором, если вы намекаете на это. Я хочу остановить лавину, которая катится…
— Я читаю газеты и слушаю радио, — кивнул Егоров, — не нужно патетики.
— Это не патетика! Не патетика! Неужели вы не задумывались, отчего это мы даже не пятимся от границы — катимся? Вы знаете, что творится на фронте? Вы не видели, как тысячи красноармейцев просто бросают оружие при приближении немцев и поднимают руки. Тысячи, десятки тысяч… — Сличенко встал. — А я видел! И я понял, что пока мы не станем драться изо всех сил, пока мы не докажем всем — себе в первую очередь, что мы готовы сражаться любыми средствами и до конца, ничего не получится. Ничего. Минск, Смоленск мы потеряли. Киев пока держится, но надолго ли? Немцы на подступах к Ленинграду, вся Прибалтика уже оккупирована. Чего ждать? Чего, я вас спрашиваю, ждать?
Егоров потер лоб.
— Не знаю… Я привык выполнять приказы…
— Павлов тоже привык выполнять приказы, — глухо сказал Сличенко. — Это его спасло? Это спасло Западный фронт? Вы же читали приказ о смертной казни?
— Читал…
— И что?
— Не знаю…
— А я — знаю! — выкрикнул Сличенко. — Я — знаю! И вы знаете, только не хотите себе в этом признаться. Я ведь не просто так вас нашел и обратился, я ведь помню разговор с вами тогда, в тридцать восьмом. Вы ведь все четко расставили по своим местам: допустимость, уместность, эффективность — так, кажется?
— Эффективность, уместность, допустимость… — поправил Егоров. — В таком порядке.
— Так добавьте еще необходимость! Необходимость, — по буквам произнес капитан. — На очень короткий отрезок времени вы из чиновника от армии превратились в вершителя, товарищ Егоров. Но завтра, как только вы все погрузите в эшелоны, вы снова сможете только читать и слушать сводки Совинформбюро про то, как части Красной армии нанесли очередное поражение противнику и сдали очередной десяток городов. А я предлагаю…
— Вы предлагаете, насколько я понимаю, привнести в этот ад еще…
— Ад… Вы правильно сказали — ад. Но люди этого пока не поняли, людям кажется, что это всего лишь очередная война, очередной поход супостата на Русь. И можно отступать, пятиться, страна большая, народу много… А те, что нас давят и уничтожают, уверены, что так будет продолжаться до полной победы. И так будет продолжаться, пока кровь не застынет в жилах от ужаса! Пока они не поймут, что мы готовы на все, понимаете, на все! — теперь Сличенко понизил голос.
Настольная лампа мигнула и погасла.
Последняя фраза капитана прозвучала особенно зловеще. Егоров вздрогнул и поежился.
В сущности, он был согласен с капитаном. Не в том, что тот полагал свой план единственным средством спасения, а в том, что не использовать все виды оружия в смертельной схватке было глупо. Нерационально.
Годы были потрачены на разработку, миллионы рублей и сотни жизней…
И сейчас была возможность проверить на практике то, что он, Егоров и другие, готовил и разрабатывал.
— Три машины? — тихо-тихо спросил Егоров, глядя в темноту.